— А все-таки они выросли! — воскликнул он голосом несгибаемого реформатора. — Как мне было благоугодно! Войдет теперь Закусил-Удилов в самые анналы. Хватит быть «врио» да «и. о.»! Воспользуюсь моментом — всех потрясу. Пока председатель на курортах полощется, а зам в больнице лежит, пора достигнуть высшей славы! Будет теперь моя Виктория Айсидоровна довольна наконец…

Игоря Олеговича обуревали тщеславные мысли.

— История меня не забудет… И еще посмотрим, чьи сады будут в хрестоматиях фигурировать — Восьмирамиды или удиловские. Мои-то как приказал, так и выросли!

И, бросив руководящий взгляд на озелененную магистраль, Закусил-Удилов величавой поступью перешел с балкона в свой кабинет.

В приемной слышались голоса. Вахтер удерживал кого-то рвущегося в кабинет.

— Нет его, — умолял вахтер, — выходной нынче. Завтра приходите, завтра!

— Да здесь он, — доносился сердитый мужской голос, — сейчас только на балконе видели!

— Подавай его сюда, подавай без задержки! — сурово требовал женский.

— Кто это там превышает полномочия? — пробурчал недовольно Закусил-Удилов. — До чего житель обнаглел: в выходной день и то мешает жить.

Дверь чуть-чуть приоткрылась и бесплотной тенью в кабинет проскользнул Сваргунихин.

— А ты почему еще на работе? — вопросил и. о. председателя. — Воскресенье же?

— Ночью, как приказали, авралил, — произнес Сваргунихин, — а сейчас мне душа не позволяет уйти, пока вы здесь, у кормила, так сказать… И потом публика там, внизу, скопилась… Несколько… активно настроенная… Так я думаю, может, вы меня на своей машине подбросите? Выйти можно со двора да там и отъехать…

— Не бойся, — покровительственно похлопал по плечу Сваргунихина Игорь Олегович. — Держись возле меня, с начальством не пропадешь! Я из тебя личность сделаю! Вот назначат меня председателем горсовета…

Дверь распахнулась с шумом и треском. На пороге выросли две фигуры — полная женщина в пестром сарафане и пожилой мужчина в синем комбинезоне.

— Грабеж среди темной ночи! — сказала женщина.

— Непорядок! — подтвердил мужчина. — Выкрали вишневое дерево из сада…

— Выхожу утром из дому, — перебила женщина, — и что ж я вижу? Не вижу я дубка в нашем дворе!

— По какому праву изъяли вишню? Мичуринский сорт, специально наливочный, собственноручно сажал…

— А я наш дубок знаю, на нем сердце вырезано и стрела. За эти сердечные дела у нас над Андрюшкой из семнадцатой квартиры суд чести был! И бегу я нынче в горсовет — встречаю этот дубок под вашим балкончиком!

— Мною указаний по поводу вишневых деревьев дано не было, — сказал Закусил-Удилов, хмуря свое жирное чело. — Могли в темноте обознаться. Приняли вашу вишню за липу. И вообще заявляю официально: во дворах деревьев не брали!

— Не брали! — передразнила женщина. — Что ж он, дубок-то, пешие хождения совершает?

— А вы не шумите в общественном месте, — грозно сказал Игорь Олегович, — здесь не положено голос повышать! В то время, когда вся страна отдает силы озеленению и благоустройству, вы разводите дискуссию по поводу отдельного ствола! Сознательнее надо быть! Вы скажите прямо: вы против озеленения? А про остальные дела договаривайтесь с товарищем Сваргунихиным.

И Закусил-Удилов, бросив обнадеживающий взгляд на оторопевшего Сваргунихина, быстро вышел из кабинета.

Но в приемной Игорю Олеговичу преградили дорогу новые жалобщики и челобитчики.

— Не мешайте входу и выходу! — поморщился и. о. председателя горсовета. — Со всеми претензиями обращайтесь к моему помощнику.

Посетители устремились в кабинет.

Закусил-Удилов уже садился в машину, когда до него донесся разговор между Сваргунихиным и пострадавшими:

— Дубок наш с сердцем…

— Кого?

— Да не «кого», а куда! Куда дели мое вишневое дерево?

— Кому?

— Незаменимый человек! — молвил Закусил-Удилов, захлопывая дверцу машины. — Такого только на жалобах и держать! И как только его Калинкин выпустил? Да, бывают ошибки и у работников областного масштаба.

Около минуты машина катилась вдоль озелененной улицы, но за перекрестком, над которым уже вторые сутки висел светофор, деревья кончались. Замелькали щербатые, покосившиеся заборы с надписями: «Осторожно: окрашено!» Гуси, которые еще не усвоили всех пунктов инструкции об уличном движении, беспечно фланировали по мостовой. И шоферу все время приходилось то резко притормаживать, то круто сворачивать в сторону, то беспрестанно сигналить.

Закусил-Удилов рассвирепел.

— Гони невзирая! — приказал он.

Но развить скорость автомобиль так и не успел. Возле городского парка дорогу преградила толпа.

— Тут транспорт бессилен, — сказал водитель и затормозил.

— Сейчас я наведу порядок, — пробурчал Игорь Олегович, вылезая из машины. — В двадцать четыре секунды!

— Вот и он, — сказали в толпе. — Пусть объяснит эти древесные махинации. Народ отдыхать хочет, а с парком что сделали?!

С дороги горпарк был виден как на ладони. На светлых песчаных дорожках, по которым в воскресные дни гуляли молодые кудеяровцы с молодыми кудеяровками, чернели груды земли. На месте липовой аллеи, любимого убежища влюбленных, зияли ямы. По газонам и клумбам пролегли гофрированные тракторные колеи.