Шрифт:
— Почему ты мне помогаешь? То есть, спасибо тебе… я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты так вовремя пришел мне на помощь… просто… — Просто у меня не укладывалось в голове: как такое возможно, чтобы демон спас меня от Стража?
Опустив руку, Рот пожал плечами:
— Я на многое способен, Лейла. Но даже я не перейду определенные границы.
Повисла тишина, и Рот снова занялся обработкой моих ссадин и ушибов. У него здорово это получалось — заботиться о ком-то. Сомневаюсь, что он научился этому в Аду.
Закончив, он дал мне свои спортивные штаны и футболку. Направляясь в его ванную, я чувствовала боль и неловкость. Там я уставилась на свое отражение в зеркале. Казавшиеся больше обычного глаза приняли интенсивно-серый, почти темный, оттенок. На правой скуле образовался фиолетовый синяк, еще один под стать ему наметился у самой линии волос. Кожа там была рассечена, но швы вряд ли понадобятся. Губа выглядела так, словно мне неудачно вкололи ботокс.
Я разделась, морщась больше от вида покрывающих плечи и грудь синих и светло-фиолетовых пятен, чем от боли. Три глубоких разреза, каждый длиной сантиметров в десять, шли по горлу до самой груди — отметины, оставленные когтями Петра.
Я быстро переоделась, не в силах дольше на себя смотреть.
Когда я вернулась в комнату, Рот стоял у окна. Развернувшись, он попытался выдать свою фирменную усмешку.
— Всегда знал, что ты будешь замечательно смотреться в моих штанах.
Я слабо рассмеялась, сама этому удивившись. Не думала, что снова смогу смеяться.
— Очень оригинально.
Он оттолкнулся от стены и указал на закрытую дверь, которую я успела заметить раньше.
— Я хочу тебе кое-что показать. Не откажешься?
Поневоле заинтригованная, я кивнула. Рот открыл дверь и жестом пригласил войти. Я стала подниматься вслед за ним по узкой лестнице.
Остановившись у еще одной двери, он оглянулся.
— Обещай, что не свалишься с крыши.
Я бы закатила глаза, если бы это не причиняло боли.
— Обещаю.
Судя по его лицу, он мне не поверил, но дверь открыл. Порыв холодного воздуха подтолкнул меня вперед, и я медленно пошла на его зов.
— Прошу тебя, только не свались, — Рот следовал за мной. — Не испытываю ни малейшего желания соскребать тебя с тротуара.
На благоухающем ветерке куполообразно вздымались тонкие белоснежные навесы. Под ними располагались столики и кресла-шезлонги. Но мое внимание привлек аккуратный, ухоженный декоративный сад. По периметру крыши выстроились вазы всевозможных форм и размеров. Большинство цветов мне были незнакомы, но розы и лилии были повсюду.
— Этот сад — твой? — спросила я.
— Здесь все мое.
Я остановилась возле огромного горшка и провела пальцами по тяжелым лепесткам. В темноте трудно было определить, красного они цвета или пурпурного. От цветка исходил сладкий, терпкий аромат.
— Ты разводишь цветы?
— От скуки. — Его дыхание коснулось моей щеки. — Мне кажется это достойным времяпровождением.
Он теперь стоял у меня за спиной, и я развернулась к нему.
— Демон, который разводит цветы?
Уголок его губ приподнялся в улыбке.
— Я и не такое видел.
— Правда?
Рот склонил голову набок.
— Ты удивишься. Я знаю нескольких демонов, подобных мне, которые живут на земле и даже платят налоги — они работают учителями физкультуры. Мы, демоны, обожаем поиграть в вышибалы.
Я осторожно засмеялась.
— Так и знала, что с нашим учителем физкультуры было что-то не то.
— Если бы я совершенно точно не знал, что миссис Клео — не демон, то принял бы ее за замаскированное порождение тьмы.
Отойдя от него, я обвела взглядом сотни освещенных окон в окружавших нас зданиях. В отдалении виднелась башенка Центра Нэнси Хэнкс. [20] Поежившись от прохладного воздуха, я повернулась к Роту. Он стоял совсем рядом, но я не слышала, как он подошел.
20
Хэнкс, Нэнси (Nancy Hanks Lincoln. 1784–1818) — мать президента США Авраама Линкольна. Ее имя носит торговый центр в Вашингтоне, открытый в здании исторического почтамта (1899).
— Тебе лучше присесть.
Выбора он мне не предоставил, сразу направив к одному из кресел-шезлонгов. Не успела я оглянуться, как оказалась лежащей на спине в куче мягких подушек. Эйфория прошла. Адреналин схлынул, и все, что осталось, — выматывающая боль и множество вопросов.
Рот присел рядом со мной, касаясь бедром моей ноги.
— Как ты себя чувствуешь?
Этот вопрос мог касаться всего. Как я чувствую себя душой или телом?
— Все так… запутано.
— Так и есть.