– А колеса-то… колеса… – говорила она по инерции, и Корнелий с Матвеем терпеливо кивали, пока и Добряк не задергал мордой, поддавшись настроению всеобщего соглашательства.

– Навестить решили? – вдруг спросил Корнелий, решительно прощаясь с самокатом.

– Да, – сказала Ирка.

– Да, – сказал Багров.

– Это хорошо, – одобрил Корнелий.

– Как твои дела? – спросила Ирка.

Дела у Корнелия, как оказалось, относились к разряду «хорошо». Багров отозвался, что это здорово, когда дела хорошо. Хуже, когда они плохо. Ирка опять толкнула его ногой.

– Музыкой балуешься? – спросил Матвей, которого, видно, надо было бить не ногой, а ломом.

Корнелий вздрогнул.

– Музыкой, – согласился он и добавил через укоризненную паузу: – Балуюсь.

– А почему саксофон? Ноты для него разве такие же, как для флейты? – задала вопрос Ирка.

– Что ноты? Ерунда ноты! Музыка у меня давно здесь, – Корнелий ногтем указательного пальца царапнул себе лоб.

Багров взял ноты в руки. Когда-то и его учили играть, только на клавесине. Смешной такой старинный клавесин. Маленький Матвей очень его любил, хотя и задумывался порой, что случится, если подложить под него бочонок с порохом и выпалить из пистолета.

Ноты были заложены метательным ножом. Но не метательный нож удивил Багрова – метательных ножей он видел немало, – а то, как тщательно нож был подлажен, правильно заточен и как долго его, должно быть, использовали. Это было заметно по множеству мелких ссадин на металле.

– Откуда? – спросил Матвей, зная, что Корнелий прежде не особенно дружил с метательными ножами.

– Отдай! – потребовал Корнелий.

Матвей послушно отдал. Корнелий подержал нож в руке и метнул его в стул. Нож отсек от спинки стула длинную щепку, после чего, тренькнув, отлетел в угол.

– Мимо! – сказал Багров. – Но ты его напугал! Больше стул не будет тебя обижать!

Корнелий грустно улыбнулся:

– Не умею я, да. Но я учусь… А нож – это подарок.

– Чей?

Корнелий задумался, взвешивая, говорить или нет, а потом сообщил, что недавно встретил в переходе человека на каталке. Ног у него не было по самые бедра, и перемещался он в тележке с колесами от роликов. Очень ловко перемещался. Руки у него были сильные и ловкие, как у… Тут Корнелий осекся, но потом все же договорил слово «обезьяна».

Ирка стала слушать совсем внимательно. К инвалидам у нее было особое отношение. Отношение изнутри. Она знала, чего им стоят самые неприметные вещи. Никто не поверит, как это трудно. А вот попробуйте-ка! Ложитесь на пол, представьте, что у вас парализованы ноги, и попытайтесь вскарабкаться на кровать, а с кровати пересесть на стул, который будет изображать кресло.

– В общем, все было так! – сказал Корнелий. – Я хотел поднять его по лестнице. Он усмехнулся, встал на руки и обогнал меня ступенек на десять, хотя я бежал изо всех сил.

– А тележка?

– Она закреплена. Там фартук такой кожаный. Мне кажется, из пушки надо попасть, чтобы тележка потерялась.

– И ты пошел с ним? – спросила Ирка.

– Да. Мне стало любопытно. У него бородка такая мушкетерская. И усики. И сам он такой весь вспыльчивый, резкий и галантный. Меня он заинтересовал… Мы шли и говорили – не помню уже о чем.

– Вы шли? – переспросил Багров.

Ирка опять его пнула.

– Я шел. А он катился, – укоризненно поправился Корнелий. – А где-то на середине Старого Арбата ко мне пристали два комиссионера и два суккуба. Они часто приставали ко мне и раньше, издевались, бросали грязью. Понимали, что я ничего не могу им сделать.

Корнелий вздрогнул. Видно, происходило это часто. Комиссионеры и суккубы обожают глумиться над бывшими стражами.

– И? – спросила Ирка.

– И мой спутник вдруг что-то сделал. Что-то очень быстрое – и их вдруг не стало. Только четыре кучки на асфальте. Две кучки как мокрая глина, а две – просто тряпки, пахнущие духами… А потом… потом я пригляделся к нему и понял, что он тоже страж света! и тоже бывший, как я!

Корнелий почти выкрикнул эти слова, такие они были важные.

– Его зовут Дион. У него нет ни флейты, ни крыльев, ни ног. Когда-то он сражался с Ареем. Вызвал его на поединок. Арей в бою разрубил его флейту, отсек ему ноги, сдернул с шеи крылья и ушел, отчего-то пожалев добивать. Дион выжил и остался на земле.

– А вернуться в Эдем? – спросила Ирка.

– Без крыльев и без флейты? Нереально. Да Дион и сам не захотел бы стать предметом всеобщей жалости. Все на тебя смотрят и притворяются, что с тобой все отлично, просто лучше не бывает, а сами-то глазками шмыг… шмыг. Нет, для Диона это невыносимо! Слиться же с абсолютным светом он сможет только в момент полной смерти.