– Идем, пока Дафна не вернулась!

– Погоди, только газетку уберу! Надо оставить все культурно! – По тому, как нарочито медленно Варсус сворачивал газету, Мефодий угадывал, что ему хочется драться ничуть не меньше. Только он это скрывает.

Они телепортировали во двор Третьяковки и придирчиво оглядели его. Что ж, места хватит.

– Начинаем? – предложил Мефодий.

– Минуту! Надо подстраховаться, а то еще увлечемся! Морок может соскочить.

Материализовав крылья, Варсус неторопливо облетел двор, аккуратно залепляя кружочками колбасы все выходящие сюда камеры. Мефодий следил за ним снизу. Варсус напоминал студента-второкурсника художественного или архитектурного вуза, у которого после мучительной чесотки в лопатках вдруг прорезались крылья. Худенький, пшеничные волосы давно свалились бы на глаза, если бы их не удерживал обруч. Закончив украшать камеры колбасой, Варсус выбросил газетку в урну и тщательно вытер руки влажной салфеткой.

– Вот я и готов! – сообщил он, и в его вытянутой руке вспыхнула рапира.

Отпрыгнув, Мефодий извлек спату и, не теряя ни секунды, атаковал. Он не любил давать противнику время изучать себя и свое оружие. Зачем? Арей – опять Арей! – утверждал, что противник в бою не должен иметь времени думать. Он должен видеть твой сверкающий клинок, жалящий его со всех сторон, и больше, по сути, ничего. В этой ситуации он не сможет ничего планировать, вспоминать удачные связки, комбинации. Одна мысль должна биться в его сознании – бежать, спастись любой ценой.

Меф был уверен в своей атаке. Колющий, рубящий (разумеется, в меру осторожно, чтобы не нанести Варсусу раны) – и сразу же на возврате меча удар навершием в челюсть. И хватит со светлого. От колющего Варсус ушел, красиво отклонив корпус. На рубящий Мефодию не хватило половины шага, потому что Варсус искусно сместился в неудобную для Буслаева сторону. Удар же навершием вообще не состоялся, потому что яростная сила толкнула Мефодия в грудь. Выбила дыхание и впечатала спиной в постамент бюста Третьякова.

Мефодий вскочил, размахивая спатой. Варсус уже отнял от губ тростниковую дудочку и придирчиво ее разглядывал.

– Сфальшивил немного. Ниточка вот прилипла! – пожаловался он, снимая ее двумя пальцами.

Буслаев прыгнул на него со спатой, но опять вытер спиной памятник, так толком и не заметив, когда Варсус успел поднести дудочку к губам. И опять вскочил, и опять бросился. И снова оказался на земле. Раз за разом он упрямо атаковал, но только себе же делал хуже, потому что никак не мог прорваться к Варсусу. Тот защищался рапирой очень стабильно, а маголодии, которые выдыхала его тростниковая дудочка, всякий раз отбрасывали Мефодия назад.

– На шесть и по хлопку!.. Ах, какая неудача! Тут было шесть с половиной! А тут вообще семь… – комментировал Варсус, тщательно обтирая свою дудочку о рукав.

Дождавшись, пока Варсус отвлечется, Буслаев перекатился и прыгнул на него с четырех шагов. И снова непонятно откуда взявшаяся маголодия отбросила его как котенка. Варсус оторвал дудочку от губ.

– На четыре шага! – сказал он. – А знаешь, я ведь и на два могу! И на полтора могу. А вот на шаг пока не могу. Но работаю над этим. Еще лет шестьсот тренировок – и смогу и на шаг.

Буслаев с усилием поднялся, опираясь на руки. Его шатало. Все тело ныло. Казалось, им только что поиграла в футбол команда из восьми страусов.

– Ну что, хватит с тебя? – участливо спросил Варсус. – А то все-таки непросто с тобой. Надо же не просто маголодию выдыхать, а еще ее и смягчать. Боюсь, забудусь и шарахну тебя чем-нибудь серьезным.

Буслаев не сразу понял значение его слов, а когда понял, его обожгло обидой. Получается, все это время Варсус еще и жалел его, смягчая действие маголодий! А ведь мог еще взлететь и обстреливать Мефодия с воздуха, вообще не рискуя попасть под клинок!

– Сдаешься? – спросил Варсус.

Вместо ответа Буслаев вскинул спату и прыгнул на него. Ничего не слышал и не видел. Он был как бойцовый пес, нацеленный на победу. Лишь бы дотянуться до противника клыками! Сколько раз его сбили перед этим с ног, значения не имело. Наконец ему удалось уклониться от атакующей маголодии и, прорвавшись к Варсусу, навязать ему такой плотный бой, что у того уже не было времени поднести к губам дудочку. Но оказалось, что Варсус готов и к такому раскладу. Перед Мефом был блестящий фехтовальщик. Его рапира, сверкая, отражала удары и успевала наносить ответные уколы. Золотая нить рапиры жила отдельно от оружия. Отрывалась от клинка и точно змея оплетала спату Мефодия.

Рассердившись на Варсуса за то, что тот неспортивно придерживал его спату, Буслаев атаковал пастушка магией четырех клинков – когда противник видел сразу четыре руки и не знал, какой из устремляющихся к нему мечей настоящий.

Варсус ответил оживлением статуи Третьякова, которая сзади похлопала Мефа по плечу, а когда он обернулся, треснула его по уху каменной ладонью. Обидевшись за свое ухо, Мефодий наслал на Варсуса икоту, и та подбрасывала пастушка на три метра над землей, всякий раз опуская его на копчик. Варсус, не оставшись в долгу, атаковал Буслаева сентиментальной магией, отчего тот разрыдался, вспомнив, как волк съел семерых козлят. Рыдая, Мефодий сумел наслать на Варсуса любовную порчу из ассортимента Улиты, и Варсус, вирусно влюбившись в нежить, едва не убежал на Москву-реку отыскивать русалок.