Шрифт:
Тот страж, что так и не отсек пока Корнелию голову, махнул свободной от меча рукой, усиливая магический свет.
– Погоди! Где-то я тебя видел!.. Ты Дион! – воскликнул он.
– Совершенно верно! Бывший страж света, у которого нет больше ни флейты, ни крыльев, ни, увы, ног!
Дальше все случилось мгновенно. Корнелий потом восстанавливал все в памяти буквально по фрагментам. Страж мрака попытался нанести Диону укол мечом. Тот, уходя от удара, откинулся назад, оттолкнулся руками и, совершив полный переворот, ударил стража в лицо окованным железом днищем тележки. Страж отшатнулся. Повторно атаковать он не успел. Дион, завершив переворот, что-то выхватил и сделал правой рукой четыре быстрых движения.
Ближний к нему страж покачнулся, схватился за грудь и завалился лицом вперед. Другой страж, обладавший неплохой реакцией, уклонился от первого ножа, но не ушел от следующих двух, которые Дион метнул одновременно. Один из этих ножей вонзился ему в бедро, а другой в лоб.
Корнелий запоздало вскрикнул.
– Не вопи! Оглушил прямо! Бери свою флейту! Уходить надо, пока другие не вернулись! – поторопил его Дион.
Отталкиваясь руками, он подкатился к лежащим стражам и собрал ножи. Потом деловито разбил оба дарха и ссыпал эйдосы в стеклянную баночку из-под детского питания.
– Проза жизни! Передам потом кому надо! – объяснил он, не без удовольствия наблюдая благодарное полыхание песчинок.
– Откуда ты здесь? – спросил Корнелий.
– Да так. Шатался тут неподалеку! – пожал плечами Дион. – Было у меня ощущение, что надо за тобой приглядеть. Грифона, жаль, потеряли!
Потом, начав уже отъезжать, вернулся и потрогал ткань плаща.
– Надо же! – пробормотал он. – Плащики-то занятные… Защитная магия зашкаливает, а нож их пробивает! Загадка просто!
Глава двадцать первая
Неспешный разговор в неприятном месте
1. По-настоящему понимаешь, что был счастлив, лишь когда теряешь то, из-за чего считал себя несчастным.
2. Всякий раз, как я мысленно предаю какого-то человека, ставя на нем крест, или прихожу к мысли, что он конченая сволочь, через пять минут оказывается, что я был не прав. Прямо хоть по часам засекай.
Матвей БагровЧем ближе подлетал Мефодий, тем понятнее становилось, что та группа пирамид, к которой они направлялись, вовсе не стоит кучкой. Так могло показаться только с большого расстояния. На деле же от пирамиды до пирамиды десятки километров. В пространстве же между пирамидами – множество обветшавших строений из камня, глины, дерева, мрамора. Маленьких, больших и совсем грандиозных, размером с Колизей. Все эти строения образуют громадный город, не имеющий ни площадей, ни улиц, ни какого-либо плана.
– Здесь можно всю жизнь бродить и ничего не найти! – проворчал Мефодий.
Он никогда не думал, что летать так тяжело. Ему всегда казалось, что полет – праздник. А тут взмок. Устал. Спина болела. Видимо, те мышцы, что отвечали за полет, были у него еще слабыми. Или, может, он допускал ошибку, напрягая плечи и лопатки? При этом Мефодий отлично понимал, что в полете выглядит смешно. Дафна легко обгоняла его, делала змейки, горки, петли, бочки.
– Тебе это еще рано! – кричала она Мефу сверху. – И это рано! А это даже не пытайся повторять! Здесь воздух дряблый, я сама чуть не свалилась!
Низко летевший Мефодий задирал голову. Ему казалось, что крылья Дафны сияют, а сама она несет в Тартар то, чего здесь никогда не было – легкость и радость. В этом мертвом мире точно вспыхнуло солнце.
Спохватившись, что оставила Мефодия одного, Дафна снизилась, перевернулась на спину и полетела с ним рядом. Буслаев попытался последовать ее примеру и тоже перевернуться на спину – и не упал лишь потому, что вовремя осознал, что ему это не по силам.
– Это мне, конечно, тоже рано! – крикнул он.
– Ну да, – виновато отозвалась Дафна. – Ты пока тренируй классический полет! Он у тебя, кстати, крепенько так идет! Только не напрягайся так. Ты весь мокрый.
– Классический полет – это как курица? – мрачно спросил Меф.
Дафна хихикнула. Ее бывшего подопечного крепко завозило на курах.
– Ну, курица в целом тоже яркий приверженец классического стиля! – согласилась она.
Обогнув крайнюю пирамиду, они снизились и теперь летели над крышами обветшавшего города. И снова Буслаеву бросилось в глаза смешение стилей. Среди множества строений были и римские трущобы, и что-то сирийское, и иранское, и турецкое, и испанское, и русское. Дома громоздились, теснили друг друга, давили, и нередко новый дом, явно появившийся позже, сминал и рушил те дома, что уже стояли на этом пятачке.