Дабы ускорить мыслительный процесс, Пантелкин налил из заварничка слегка остывший чай, кипятком разбавил. Одну чашку вручил служивому, себе другую взял.

— Думаю, меня, — инспектор осторожно коснулся разбитыми губами горячего фаянса. — Уже чуть не сделали. Хотели на Дальний Восток направить, чтобы не проболтался. Меня прикрыл товарищ Мессинг, а Ване Бусько, который Пантюхина на Можайской застрелил, не повезло, поехал из Питера прямиком в город Охотск. Если бы ты не был такой сволочью, Пантёлкин, я бы тебе рассказал, как мне руки выкручивали. До сих пор помню: «В ночь с 12-го на 13-е февраля сего года после долгих поисков пойман известный бандит Леонид Пантёлкин, известный под кличкой «Лёнька Пантелеев», совершивший десять убийств, двадцать восемь уличных грабежей…» Рапорт этот заранее написали, и не в Питере, а в Столице. Не хотел я подписывать, но пришлось, чтобы товарищей из бригады защитить. Иначе бы нас всех за невыполнение правительственного приказа…

— Сейчас расплачусь, — Леонид поставил недопитую чашку на стол, рядом с «наганом». — Честный служака комиссар Жюв. Читал про Фантомаса?

Отвечать инспектор не стал, отвернулся.

— Читал, вижу. Ха! Ха! Ха! Помнишь? Только Фантомас от себя работал, а я от ОГПУ. Ощущаешь разницу? Поэтому…

Бывший чекист специально сделал паузу, дабы понаблюдать за клиентом. Тот уже явно пришел в себя. Серые глазенки рыскали по комнате, пальцы нетерпеливо дергались… Неужели опять драться полезет?

— Поэтому сделаем так. Револьвер твой, Кондратов, я заберу вместе со служебным удостоверением. Значит, свой срок ты уже имеешь. А все остальное — согласно плану, так что получишь не только за утерю бдительности, но и за злостный обман советского правительства. Охотском не отделаешься, даже не надейся… Выход у тебя один. Завтра в это же время я сюда подъеду, а ты мне выдашь пропуск в пограничную зону, скажем, в Сестрорецк. За это я оружие и «ксиву», так и быть, верну. Про согласие не спрашиваю, никуда ты, легавый, не денешься.

Инспектор вновь завозился на табурете, засучил ногами, но Леонид ждать не стал — поднял за ворот, к стене толкнул.

— А это тебе вместо «спокойной ночи»!

На этот раз очкам не повезло. Бывший старший оперуполномоченный забрал оружие, переступил через корчившееся на полу тело.

Обернулся.

— Пропуск — на мое имя. А можешь на свое, мне без разницы.[41]

5

Вечер выдался неожиданно холодным. Ветер нагнал тучи, ледяные капли ударили в булыжник брусчатки, поползли по старым кирпичам нависшей над площадью стены. Сырая тьма размыла силуэты башен, затопила тихий, безлюдный в эту пору суток Александровский сад, плеснула дальше, в близкий лабиринт узких столичных улочек. Фонари горели, но их неровный желтый свет едва пробивался сквозь зябкий полумрак, предвестник близкой ночи.

— А я перчатки не взяла, — пожаловалась Зотова, пряча пальцы в карманы шинели. — Те, что ты, Семен, мне осенью привез. И шляпу дома оставила. Купила недавно, Маруська, подруга, уговорила. Мол, самая мода, чуть ли не французская «Шинель». А как надела, как в зеркало взглянула… Нэпманша я, что ли?

Семен Петрович Тулак поднял лицо к плачущему дождем небу, улыбнулся.

— Как здорово, Ольга! Я снова дома, в России, живой… И брат мой живой, мне вчера от него радиограмму передали. И ты живая, и все так же зудишь. Нэпманши, между прочим, «Шанель» не носят, им и румынской контрабанды хватает… Слушай, у меня червонцев в кармане пачка целая, может, в «Метрополь» завернем?

— Не барствуй, товарищ ротный. Охота тебе на всякую жирную сволочь таращиться? Хочешь, прикупим чего и ко мне заедем. Наташка тебе рада будет.

Бывший замкомэск взяла поручика под руку, осмотрела придирчиво, поправила шарф.

— Годится… Пойдем, Семен, расскажешь, что и как. Я за тебя, признаться, волновалась шибко. Сам знаешь, паны дерутся, а у таких, как мы, не чубы трещат — головы с плеч валятся. Ким Петрович может и хороший человек, но миловать не станет, ни меня, ни тебя. У него на все один ответ: «Комментариев не будет». Вроде как некролог от группы товарищей — петитом внизу страницы.

— Некролог? — Тулак покачал головой. — Не дождется твой товарищ Ким. Как говаривал Суворов-Рымникский: «Широко шагает, пора бы и унять молодца».

Поручик свалился, как снег на голову, не написав, даже не телефонировав. Появился в приемной к концу дня, велел доложить. Товарищу Бодровой пришлось дважды повторять, пока Ольга, наконец, сообразила. Выбежала из кабинета, руками всплеснула. Он и есть, беляк недорасстрелянный. Шинель нараспашку, на гимнастерке дорогого сукна — знакомый орден, сапоги желтые, яловые, кобура на поясе. И ни наручников тебе, ни конвоя.

Покачала головой, хотела что-то сказать, но только горлом захрипела. Только после второго стакан воды слова обозначились, и то не в должном порядке.

* * *

— …Сталина хотели в Грузию направить, — негромко рассказывал поручик. — Ким хотел. Не вышло, мой шеф с Каменевым давние друзья, еще с Тифлиса. Но дело не только в дружбе. Товарищи Скорпионы считать умеют. Троцкого нет, Дзержинского нет. Если Сталина убрать, кто в теремке останется? Вот и решили полюбовно. Аппарат ЦК — Киму Петровичу, армию — «Культу Личности», а товарищ Каменев над ними всеми старший.