Прежде всего выяснилось, что отсутствуют словари древнерусских строительно-архитектурных терминов. Для деревянного строительства составить технический словарь оказалось сравнительно просто, поскольку в древних текстах встречались выражения, многие из которых До XIX в. оставались в употреблении. Это с успехом осуществили Забелин, Ласковский, Суслов и Ляпунов. Сложнее было с каменным храмом. Если присмотреться к первым внятным описаниям типа древнерусского храма, то станет заметно, что они выполнены странным, обедненным языком.16 Дело в том, что архитектура каменного русского храма никогда не описывалась древними книжниками сколько-нибудь подробно, да и в современном народном языке термины почти отсутствовали. С этим и столкнулись специалисты в XIX в.

А. С. Уварову, взявшемуся за составление археологического словаря, пришлось не только организовывать материал, но и создавать систему терминов, отсутствовавших в древнерусском языке и не имевших в научном обиходе XVIII–XIX вв. устойчивого применения. Терминологией, сложившейся в конце XIX в., мы пользуемся по сей день. Многие положения, кажущиеся сегодня очевидными и естественными, тоже были сформулированы впервые только в конце XIX в. Так, В. В. Суслов пришел к мысли о непрерывном и эволюционном характере развития русской архитектуры. В прекрасном очерке истории сводчатых перекрытий церковных памятников он построил собственную поэтапную картину этого развития (Суслов, 1899).18 Первая профессиональная история русской архитектуры Андрея Михайловича Павлинова (1852-97) вышла очень поздно, только в 1894 г. Это беглый очерк почти исключительно церковного зодчества, более напоминающий исследование, чем обзор, так как материал изученных автором храмов подан подробнее и доказательнее. Однако в 1890-х гг. увеличение фактических знаний о русской церковной архитектуре шло так быстро, что первый опыт не мог впитать всего накопленного богатства и вызвал резкую критику коллег, в том числе Султанова.19

Неясной вплоть до конца XIX в. оставалась и периодизация русской средневековой архитектуры. Сначала она была просто хронологической, а в середине века стала «стилевой». К 1870-х гг. сложился принцип привычного нам деления культурно-исторического типа (на киевскую, нов-городско-псковскую, владимирскую и московскую архитектуру), принятый Прохоровым, Далем и другими. Близкую к современной систему предложил Султанов, объединив оба принципа и выделив два основных периода, «удельно-вечевой» (киевское, новгородское, суздальское строительство) и «единодержавный».

Выше уже говорилось о роли, принадлежавшей первым томам «Истории русского искусства», для которой работали А. Щусев, В. Покровский, а Федор Федорович Горностаев (1867–1938) написал почти весь раздел о московском зодчестве (совместно с Г. Павлуцким и И. Грабарем) и ряд глав о деревянной архитектуре. (Ранее вышли его работы о домонгольских храмах Чернигова и об архитектуре древней Москвы: Горностаев, 1911; Он же, 1913). В тени этого капитального свода оказались, однако, гораздо более серьезные работы, среди которых — сочинения Михаила Витольдовича Красовского (1874–1939), архитектора-рационалиста, выпускника Института гражданских инженеров. После ряда исследований по отдельным памятникам, публиковавшихся в «Зодчем», он выпускает крупную работу, посвященную проблемам национальных особенностей русской архитектуры, изучает методы средневековых архитекторов Его курс истории русской архитектуры остался незамеченным, также как и важная работа по истории церковного зодчества московского периода (Красовский, 1911; Он же, 1915).20

Построение истории церковной архитектуры Руси в начале XX в. опиралось в первую очередь на все шире разворачивавшиеся натурные исследования. К концу 1850-х гг. стали понимать, что движение во всех областях истории древностей может быть основано только на натурном изучении памятников. Это точно и кратко сформулировал Г. Филимонов, написавший: «Без археологии почти невозможно добраться до первоначальной формы памятника». Только основываясь на изучении остатков древних церквей, «археологическая наука уже может приступить… если не к решенью, то по крайней мере, к постановке некоторых вопросов из истории русского церковного зодчества» (Филимонов, 1859, 1–2).

Гораздо позже М. В. Красовский сформулирует новое отношение к древнему архитектурному сооружению как историческому источнику. Первое место займет сам памятник, что остается верным и по сию пору и с чем позже согласится Н. Н. Воронин; за ним встанут тексты, особенно деловые документы, сметы и росписи, и только на третье место — иконографические материалы. Основой исследования здания, в том числе храма, становятся: археологический (то есть фиксирующий архитектурную стратиграфию) обмер, изучение конструкций и характера кладки. Начинает возникать та «археологическая анатомия», о которой мечтал Прохоров. Архитекторы занялись снятием штукатурок и обшивок, стали широко применять зондажи и шурфы (сын века естественных наук, Суслов пытался учесть анализ образцов раствора Софии Новгородской для их датировки). Совершенствуется и фиксация. С 1880-х гг. архитекторы и археологи начали применять такое важное техническое изобретение, как фотография, которая подняла уровень доказательности (не говоря уже о сохранении открываемой информации) на качественно новую ступень. Пионер русской фиксационной фотографии, И.Ф. Бар-щевский, сделал многие тысячи негативов древних храмов и самых разных церковных древностей. Эти фотографии получили значение первоисточников — недаром ряд иностранных издательств осуществляет сейчас проекты по репринту первых увражей Барщевского и печати с негативов, воспроизведения с которых не издавались. (Большая часть негативов хранится в Музее архитектуры им. А. С. Щусева в Москве; хорошая коллекция есть в музее «Коломенское»),

Уже говорилось, что история древностей вообще и церковных в особенности была в XIX в. не предметом праздного любопытства, но полем практических экспериментов — политических, социальных, историко-культурных и религиозных. К созданным в середине века центральным археологическим обществам (РАО, МАО, см. гл. IX) и Археологической комиссии прибавились провинциальные археологические и церковноархеологические общества (особенно известное — при Киевской духовной академии, с 1873 г.), губернские архивные комиссии и др. Теперь реставрацию и раскопки храмов ведут в очень многих местах: в Старой Рязани и Смоленске, во Владимире, Ростове и Суздале; в Галиче и на Волыни.

Уже Тон, одним из первых, оценил реставрацию как новый источник информации. Ведь именно в 1830-х гг. в северо-западной части Теремного дворца в Кремле совершается редкостное открытие: обнаруживают церковь Воскресения Лазаря, основанную в 1393 г. княгиней Евдокией (вдовой Дмитрия Донского), в XVII в. замурованную и потому забытую. Впервые производится обмер Софийского собора в Новгороде, а в Новоспасском монастыре приступают к реставрации усыпальницы бояр Романовых. С 1870-х гг. архитекторы начинают играть в изучении церковных древностей России (как, впрочем, и Англии, Франции и Германии) совершенно особую роль. Они совмещали подход зодчего, исследователя и реставратора в одном лице, к чему и сегодня стремятся лучшие из историков-архитекторов.