Но накопление и распределение мощей не могли осуществляться без обретения и переноса почитаемых останков. Можно сказать, что традиция поклонения мощам и поминальный культ оказали решающее воздействие на создание внешних форм и ритуалов христианства, они гораздо старше культа святых мест и достоверно отмечены по крайней мере с середины II в. Ими продиктованы такие важные для мира перемены, как перенос кладбищ внутрь городов: умершие были для христиан лишь уснувшими, ждущими воскресения, и поэтому не более нечистыми, чем живые (Юлиан Отступник имел все основания жаловаться, что христиане «переполнили вселенную фобами и гробницами»), В сложении церковной архитектуры и других видов искусства реликвии — один из важнейших факторов; они стали столь важны для христиан, что на соборе в Карфагене (393) было решено ставить алтари в память мучеников только над погребениями или частицами мощей.37

Легко заметить противоречие между почитанием могилы мученика и желанием получить реликвию.38 Неприкосновенность могил была ограждена естественными и культурно-историческими инстинктами общества, а также римскими законами, которые никто не отменял, а напротив, подтверждали новыми указами. Останки мучеников не были исключением: их следовало, конечно, почитать, но только на первоначальном месте погребения, так сказать, in situ (поэтому культ, возникавший вокруг погребений, имел в ранней церкви исключительно местный характер и даже указ папы Григория I, требуя снабдить алтари реликвиями, повторял одновременно строгий запрет на извлечение тел). 9

Понятно, что вокруг первых случаев переноса мощей кипят ученые споры. В частности, активно работавший в 1930-х гг. над этой проблемой Ипполит Делеай построил анализ как своего рода поиск виновных в совершении этих «исторических преступлений», обвинив в них восточное христианство. Он отметил, что Рим воздерживался от вскрытия могил и допускал распространение лишь «вторичных реликвий», пока варварские нашествия VI в. не вынудили забрать их с кладбищ, лежавших «вне стен». (Delehaye, 1930; Delehaye, 1933). «Адвокатом» восточных христиан выступил Кирилл Манго, предложив свою версию исторического процесса (Mango, 1990).

Обычай «переноса» прочно входит в обиход христиан Римской империи со второй половины IV в., до 350 г. о нем нет упоминаний. Первые документально описанные случаи отмечены на Востоке при императоре Галле (351–354).40 Главным же прецедентом, вызвавшим изменение взглядов общества, стал, возможно, перенос мощей апостолов Тимофея, Андрея и Луки в константинопольский Апостолейон (356, 357). Замысел снабдить храм-мавзолей реликвиями был еще у Константина, хотя осуществил его Констанций II уже после смерти и погребения великого императора (337). Хронологически перенос совпал с законом 357 г. о запрете нарушать погребения, но его могли сознательно преступить из-за необходимости освятить постройку.41 Причины выбора именно этих святых неясны. К IV в. сложилась прочная традиция памяти о местах погребения большинства апостолов: Петра, Павла, Иоанна (Эфес), Филиппа с дочерьми (Иераполис), Фомы (Эдесса), и для захоронения в Константинополе, возможно, выбрали тех, о которых не было пока известно ничего определенного.42 События в Константинополе вызвали неожиданный отклик на западе Империи. Паулин Ноланский позже одобрил и обосновал их тем, что священные останки распределены по земле слишком неравномерно и счел первые открытия мощей частью божественного предначертания; Амвросий Медиоланский с 380-х гг. уже не ставил под вопрос правомочность переноса. В Византии практика переноса реликвий охватила всю ее территорию лишь при Феодосии I и его преемниках.

Манго отметил удивительную синхронность процесса в Константинополе, Италии, Галлии, Малой Азии, Сирии и Египте. Одновременно по всему миру появляются мощи одних и тех же апостолов: Иоанна, Андрея и Фомы (Милан), Иоанна Крестителя, Андрея, Фомы и Луки (Брешия, Руан, Нола и другие города). Думают, что «импрессарио от мощей» (выражение П. Брауна) еще пользовались теми же источниками, из которых снабжали на 30 лет ранее Константина. Хотя переносы мощей начались в восточных провинциях с целью заполнить вакуум, образованный строительством новой столицы, инициаторами процесса стали императоры западного происхождения. В основе процесса лежала, однако, внутренняя логика религии, иначе он не встретил бы дружного одобрения теологов всего христианского мира. Мощи не были для христиан просто фрагментами плоти, это были знаки победы над смертью, материализованное подтверждение верности избранного пути, которые следовало распространить как можно шире, «заполняя ими мир и тем следуя божественному предначертанию».

В очень большой степени это касается, конечно, и «вторичных» реликвий (они сами и археологические сюжеты, с ними связанные, невероятно многочисленны, но работа с ними на современном уровне пока Не формализована). Реликвии обретали и теряли, ими делились и их похищали, их подлинность удостоверялась чудесами, их «подделывали» и разоблачали, их хранили и украшали, ими благословляли. Они породили Целые огромные отрасли художественно-ремесленной промышленности поздней античности и средневековья, изготовлявшие евлогии всевозможных форм из самых разных материалов: прежде всего фляжки и «ампулы» для хранения святой воды, мира и других чудотворных жидкостей (стеклянные, керамические, металлические); миниатюрные иконы (каменные, стеклянные, металлические); значки, пряжки и многое другое. Для их хранения создавали фантастически сложные комбинации сосудов с экранами, иконных окладов, реликвариев и всевозможных монстранцев, используя весь спектр материалов от золота, скорлупы страусиных яиц и хрусталя до обычного дерева и камня. Изображения на них, или их собственные формы, стали важным источником иконографии и позволяют восстановить облик давно разрушенных архитектурных сооружений, утраченных икон и других памятников.43

В западной историографии эта общность артефактов получила даже специальное название «паломнического искусства», для его изучения собирают международные конференции и конгрессы, издают многочисленные сборники и чрезвычайно обширные корпусы предметов (например, свод X. Бушхаузена по реликвариям, А. Фролова по ставротекам и др.: Braun, 1940; Frolow, 1961; Frolow, 1965; Buschhausen, 1971; Hahn-loser, Brugger-Koch, 1985; BP). Все больше внимания привлекает это искусство и в России.44

Мы уже не раз касались истории реликвий в предыдущих главах, говоря о Палестине и Англии, Италии и Африке. Специальный «археологический свод» по реликвиям, в том числе по реликвиям Константинополя, был бы чрезвычайно интересным чтением, но, к сожалению, до его составления еще далеко, если не считать работ Дж. Маджеска, в которых он опирается на тексты «хождений». Главными реликвиями столицы Византии стали в конце концов предметы, связанные с культом Богородицы, но их «археология» как вещественных памятников пока не изучена, поэтому мы ограничимся немногими имеющимися археологическими примерами.