Какая же она несносная. Уверена, когда Китти начнет водить машину, она станет дьявольской гонщицей без малейшего беспокойства об окружающих. Но все же она, наверное, будет водить лучше меня. Безрассудный водитель лучше, чем неуверенный. Любой это скажет.

– Я не боюсь, как ты.

Я настраиваю зеркало заднего вида.

– И ты, конечно, гордишься собою.

– Я просто говорю.

– Там есть машина? Могу я перестроиться?

Китти поворачивает голову.

– Можешь, только поспеши.

– Примерно сколько времени у меня есть?

– Уже слишком поздно. Подожди… Сейчас можешь ехать. Езжай!

Я резко перестраиваюсь в левый ряд и смотрю в зеркало заднего вида.

– Хорошая работа, Китти. Просто продолжай быть моей второй парой глаз.

Пока мы катим тележку по магазину, я думаю о поездке домой, точнее, о том, что мне снова придется сесть за руль. Мое сердце бешено колотится даже тогда, когда я пытаюсь выбрать между цуккини и зеленым горошком. Что лучше взять на ужин? Когда мы добираемся до молочного отдела, Китти ноет:

– Ты можешь поторопиться? Я не хочу пропустить следующее шоу!

Чтобы успокоить ее, я говорю:

– Иди выбери мороженое. – И Китти направляется в сторону отдела с замороженными продуктами.

***

На обратном пути я придерживаюсь правой полосы. Квартал за кварталом. Так что мне не приходится перестраиваться. Автомобилем передо мною управляет пожилая дама, которая движется со скоростью улитки, что меня вполне устраивает.

Китти умоляет меня обогнать ее, но я просто не обращаю на сестру внимания и продолжаю ехать, как ехала: красиво и легко. Я так крепко вцепилась в руль, что мои костяшки побелели.

– К тому времени, когда мы приедем домой, все мороженое уже растает, – ворчит Китти. – И я пропущу все шоу. Можешь, пожалуйста, ехать по левой полосе?

– Китти! – визжу я. – Можешь просто позволить мне вести машину?

– Ну так веди уже!

Я тянусь через консоль, чтобы дать ей затрещину, но она отодвигается к окну, чтобы я не смогла до нее дотянуться.

– Ты не сможешь меня достать, – ликует она.

– Прекращай играть и будь моими глазами, – произношу я.

Справа от меня приближается машина, выезжая на шоссе. Блин, она вот-вот перестроится в мой рад. Молниеносно я оглядываюсь через плечо на «слепую зону», проверяя, смогу ли я перестроиться. Каждый раз, отводя взгляд от дороги, даже на мгновение, я ощущаю в груди панику. Но у меня нет выбора, так что я просто задерживаю дыхание и перестраиваюсь на левую полосу. Ничего плохого не произошло. Я выдыхаю.

Мое сердце бешено бьется всю дорогу до дома. И все же, мы это сделали! Никаких аварий и никто мне даже не сигналил, а это самое главное. И с мороженым все в порядке, оно лишь слегка подтаяло сверху. Думаю, с каждым разом будет легче. Ну, надеюсь. Мне просто нужно больше практики.

Даже мысль, что Китти будет надо мною насмехаться, невыносима. Я ее старшая сестра. Она должна ровняться на меня, так же как я ровняюсь на Марго. Как же Китти будет на меня ровняться, если я слабая?

Вечером я собираю себе и Китти обед. Готовлю то, что иногда готовила нам мама, когда мы ходили на пикники у винодельни в Кесвике. Нарезаю морковь и лук, обжариваю их на кунжутном масле и добавляю немного уксуса, затем смешиваю с рисом для суши. Приготовив начинку, я по чуть-чуть заворачиваю ее в фучжу. Получается что-то вроде рисовых шариков в маленьких мешочках. У меня нет точного рецепта, по которому готовить, но на вкус получилось очень даже неплохо. Закончив, взбираюсь на лестницу и ищу коробки для бенто, в которые мама их когда-то складывала. Потратив немало времени, нахожу их глубоко в шкафчике.

Не знаю, вспомнит ли Китти, как ела эти рисовые шарики, но, надеюсь, ее сердце вспомнит.

Во время обеда Питеру и его друзьям кажется, что я слишком мало приготовила рисовых шариков. Я взяла себе на обед всего три.

– Они такие вкусные, – в очередной раз повторяет Питер, когда тянется за последним, но останавливается и быстро переводит на меня взгляд, проверяя, заметила ли я.

– Ты можешь его съесть, – говорю я. Знаю, о чем он думает. О последнем кусочке пиццы.

– Нет, все в порядке, я наелся.

– Бери.

– Я не хочу!

Я беру рисовый шарик и подношу к его губам.

– Скажи «а-а-а».

Он упрямо произносит:

– Нет. Я не собираюсь доставлять тебе удовольствие, подтверждая твою правоту.

Даррелл громко смеется.

– Я завидую тебе, Кавински. Жаль, у меня нет подружки, которая накормила бы меня обедом. Лара Джин, если он его не возьмет, то это сделаю я. – Он подается вперед и открывает для меня рот.

Питер отпихивает его.

– А ну прочь, он мой! – Он открывает рот, и я засовываю в него шарик, словно тюленю в «Морском мире». Закрыв глаза в наслаждении и с полным ртом риса, он произносит:

– Ням-ням-ням.

Я улыбаюсь, ведь это так мило. И на мгновение, всего лишь на миг, я забываю. Забываю, что все это не по-настоящему.

Питер проглатывает рис и спрашивает:

– Что-то не так? Почему ты грустишь?

– Я не грущу. Я голодная, потому что вы, парни, съели мой обед. – Я свожу глаза на переносице, показывая ему, что я шучу. Но Питер тотчас отодвигает стул и встает.