Розы в снегу
Друзья и враги семьи Лютер оставили нам много письменного материала. Столетиями изучали и сверяли его исследователи. Вряд ли найдётся другая личность из прошлого Германии, чья жизнь была бы так же основательно задокументирована, как жизнь Мартина Лютера и, соответственно, во многом и его жены. И если мы отвлечёмся от похвал льстецов и ядовитых речей очернителей и оставим письма и свидетельства говорить самим за себя, то увидим совсем обычные конфликты, болезни, страхи, сомнения, жалобы и смерть. Мы услышим грубые ругательства и горькую иронию но вместе с тем и слова нежности, шутки и песни. Вовсе не идеал дома протестантского священника предстанет перед нашим мысленным взором, но живые люди, которым в повседневной жизни так же зачастую не хватало силы и терпения, как и нам. Утешительные слова апостола, обращенные к первым христианам, можно отнести ко всей жизни Катарины Лютер, урожденной фон Бора, как, впрочем, и к жизни любого христианина: "Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа. Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываемая Богу, а не нам".
Содержание: Виттенберг, 20 февраля 1646 года Нимбшен, 1509 - 1522 годы Торгау/Виттенберг, 1523 - 1528 годы Виттенберг, 15 мая 1530 года Виттенберг, 1534 - 1540 годы Цюльсдорф, 1540 - 1541 годы Виттенберг, 1542 - 1546 годы Между Виттенбергом и Дессау, ноябрь 1546 года Виттенберг, 1547 - 1552 годы Торгау, декабрь 1552 года Основные даты жизни Катарины фон Бора Примечания
Урсула Кох
РОЗЫ НА СНЕГУ
Предисловие
Друзья и враги семьи Лютер оставили нам много письменных свидетельств. Столетиями изучали и сверяли их исследователи. Вряд ли найдется другая личность из прошлого Германии, чья жизнь была бы так же основательно задокументирована, как жизнь Мартина Лютера, а значит, во многом и жизнь его жены. И если мы отвлечемся от фимиама льстецов и ядовитых речей очернителей и предоставим письмам и документам говорить самим за себя, то увидим обычные конфликты, болезни, страхи, сомнения, жалобы и смерть. Мы услышим грубые ругательства и горькую иронию, но вместе с тем и слова нежности, шутки, песни. Вовсе не идеал дома протестантского священника предстанет перед нашим мысленным взором, но живые люди, которым в повседневной жизни так же, как и нам, зачастую не хватало силы и терпения.
Утешительные слова апостола, обращенные к первым христианам, можно отнести ко всей жизни Катарины Лютер, урожденной фон Бора, как, впрочем, и к жизни любого христианина: «Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа.
Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам».
Виттенберг, 20 февраля 1646
Сначала первые петухи — потом я. Так было всегда. Еще звучало их пение во дворе, а я уже спешила по темному коридору вниз, на кухню. Все спали: работник, служанки, студенты, дети и он — мужчина, который лежал рядом со мной. До меня доносился его храп. Негромкий, похожий на мурлыканье кота у печи. Он не слышал петухов. Не слышал и легкого скрипа двери. Часто он спал до позднего утра — его сны разрушал долетавший снизу детский гам. Да, ему часто снились сны и тогда он молотил руками воздух, а иной раз ревел как медведь. Я просыпалась. Я всегда крепко спала, но просыпалась мгновенно. Я успокаивала его, тихо говорила с ним, рука моя скользила по его тяжело вздымавшейся груди…
Но ранним утром он спал. Умывшись холодной водой, я затапливала печь и будила служанок. Часто, в те минуты, когда я ставила молоко на плиту, кто-нибудь уже переминался с ноги на ногу у дверей.
Кто-нибудь в лохмотьях, с иссеченным шрамами лицом. И мы приглашали этого человека в дом, наливали ему суп, давали хлеб. Просыпались дети, завтракали, затевали во дворе шумные игры, а мужчина наверху все еще спал. Спал своим тревожным сном.
И сегодня пропел петух. Но не он разбудил меня. Я мучилась ломотой в костях, как больная лихорадкой. Задолго до первых петухов я встала, зажгла светильник и сижу теперь на своей кровати при слабом неверном свете.
Рука скользит по простыне. Холодное чистое сукно. Никто не стонет во сне. Ни звука, ни тепла. Так начинается мой новый день. И что мне делать с этим днем?
Ветер свистит во всех щелях. Ничто не шелохнется в монастыре. Точно вымерло все. Монастырь, город. Лишь ветер ярится на узких улицах. Как вчера, когда прибыл гонец.
Он прибыл рано. Вряд ли его кто-нибудь видел. Сгибаясь под ударами ветра, он прошагал от городских ворот вдоль по улице и постучал к соседу. Потом они пришли ко мне. Трое сгорбленных мужчин.
Почему я так испугалась, услышав их стук? Как часто у нас бывали поздние или ранние гости, друзья или чужаки, дворяне и нищие. Что за предчувствие охватило меня?
«Я переживаю из-за того, что твои тревоги закроют перед нами весь мир…» — еще совсем недавно написал он мне из Айслебена. Как он всегда стыдил меня за мои страхи! На Господа надо надеяться, на Него уповать.
Блажен тот, у кого есть такая надежда в наше время, когда во всех углах куют мечи и повсюду горят костры, на которых сжигают людей. Уж скорее бы Господь исполнил предназначенное ему, предназначенное мне, как Он исполнил предназначенное над Магдаленой, нашей дочерью, взяв ее к Себе. Но я лишь слабая женщина, плохо понимающая советы Господа. И я волнуюсь, переживаю. «Что от этого изменится?» — сказал он. Ничего. Ничего.
Знаю. И все же как я хотела отмолить у Небесного Отца еще годик. Хоть один. Беспокойством и горячими мольбами своими.
Неизбежно ли это было именно сейчас? Ему ведь еще так много нужно было сделать. Господину доктору. Весь мир взывал к нему. И туда и сюда должен он был ездить, чтобы уладить ссоры и проповедовать Слово. И посереди зимы, а ведь он был уже пожилым человеком. Нет, он слишком рано ушел. Для меня слишком рано. Ветер свистит во всех щелях…
Пришли друзья, постучали. Стук разнесся по всему дому. Вольф заковылял к двери.
Когда Филипп откинул черный капюшон, мне уже ни о чем не надо было спрашивать. Я пыталась поймать его ускользающий взгляд, смотрела на его трясущиеся губы, на руки, теребящие плащ.
Сыновей рядом не было. Я притянула к себе Маргарете, единственного родного человека, оставшегося со мной в темном доме. Я хотела ее защитить, но мне самой требовалась защита. Я не осмеливалась задать вопрос.
В конце концов это сделал Вольф.
—- У вас новости из Айслебена?
— Да.
— От доктора Мартинуса?
Молчание.
Тогда я выговорила это. Опять это пало на меня. Ни у кого не достало сил спросить.
— С нашим господином что-нибудь случилось?
Филипп кивнул.
— Он заболел?
Молчание.
— Он умер?
Филипп уронил руки. Его нижняя челюсть отвисла. Я не вижу его больше, слышу только крик служанок. Вольф пытается меня поддержать, Маргарете обхватила меня руками. Только стены стоят как всегда. И все же: он умер. Доктор Мартин Лютер умер.
Друзья остаются со мной, молча сидят за столом. В доме тишина. В полдень я попросила их уйти. Мне хотелось побыть одной. Я пробовала молиться. Но не смогла — просто сидела у окна и ждала, когда наступит ночь. Но и ночью не было мне покоя.