– Насчет идиота ты, определенно, прав, – понимающе покачал головой Самсон. – Правда, бывает и хуже, но реже.

– В общем, поставил я крест на этом эпизоде своей жизни, – продолжил повествование Доктор, не обращая внимания на ехидный выпад Самсона, – да вот только оказалось, что в этом самом эпизоде я играл роль не столько идиота, сколько подлеца.

– Вот и дедушка Мазох в ход пошел, – поддержал Доктора Вадим. – Скоро к бичеванию перейдем?

– Заткнись! – посоветовал ему Самсон. – Похоже, у Андрюши в кои-то веки совесть проснулась. Давай-ка дослушаем.

– Оказалось, я уехал из Ростова, бросив Зою беременной, о чем, правда, не ведал. Она об этом сама узнала уже после моего отъезда. Оказалась двадцатилетняя девчонка в пиковом положении одна в чужом городе, в общаге; мать у нее умерла, когда ей было пятнадцать лет, а отец женился на другой и с дочерью имел довольно холодные отношения. И единственный, кто пришел к ней на помощь, был мой кореш Йоська Заславский. Он, можно сказать, заставил ее родить, отговорив от аборта, ухаживал за ней и ребенком, а потом предложил выйти замуж. Она долго не давала согласия, ждала меня, не дождалась и решилась. Но семейная жизнь так толком и не сложилась. Йоська ее любил, но ответного чувства не ощущал. Он понимал, что их семья создалась в общем-то от безысходности и изменить это невозможно. В результате Иосиф начал пить и они разошлись. Зоя скоро уехала с сыном в Москву к какой-то дальней родственнице и нашлась только сейчас.

– Это все ты от нее узнал, от Зои? – спросил его Вадим.

– Нет, от нее я узнал, что являюсь самым что ни на есть подлецом. А все остальное мне рассказал Йоська Заславский. Я его по телефону отыскал в Ростове. Не прошло и двенадцати лет, как друзья вновь встретились.

– Это он тебе в пьяном виде выдал? Ты же говоришь, что он спился.

– Пытался, да бросил вовремя. Сейчас он уже не Йоська, а Иосиф Маркович Заславский, всеми уважаемый и ценимый ведущий городской эндокринолог. Выловил я его вчера, переговорили по душам. Сказал он по старой дружбе, что физиономию мне надо начистить до блеска солдатской бляхи за то, что чуть не поломал я несколько судеб. И про то, что сын у меня есть, он же поведал. Вот такие пироги выходят – с котятами...

– Н-да, поучительная история, – почесав затылок, крякнул Самсон. – Так вам, балбесам, и надо!

– Это что, и про меня сказано? – обиделся Вадим.

– А то нет? У обоих четвертый десяток в разгаре, а о семье и мыслей никаких, – пробурчал Самсон. – Пока жареный петух не клюнет, а вернее умная женщина не проявит инициативу да не зажмет в кулак, так и толку от вас никакого.

– А ты сам когда женился? – поддел его Вадим. – Уже почти сорок было.

– Ты не равняй, я, понимаешь... занят был.

– А мы что, не заняты? – в один голос взревели Доктор с Вадимом.

– Ну, конечно, тоже времени для семьи маловато, – смешался Самсон, однако тут же нашелся: – Зато вы оба халявщики!

– Это как? – удивленно вскинулись брови у обоих.

– А вот так оно и есть, – ехидно хохотнул Самсон. – Явились, понимаешь, на готовое. Я дочь родил и с пеленок ее растил. А вы что имеете? У одного сыну уже одиннадцать, у второго... – тут Толя замешкался, подбирая слова, – тоже опять же взрослое создание. А где соски, кашки, распашонки, бессонные ночи? Где, я вас спрашиваю? Вот то-то и оно!

Самсон, горделиво задрав подбородок, откинулся на спинку кресла, свысока оглядывая друзей. Они приняли упрек молча и понуро. Молчание длилось недолго. Самсон, сменив гнев на милость, хлопнул Доктора по плечу так, что тот едва не впечатался грудной клеткой в руль, и весело скомандовал:

– Заводи свою колымагу, погнали. Так и быть, сосватаем тебя. Кто еще порадеет за товарища, как не мы. Вперед и с песнями!

Вадим, разделяя общий энтузиазм, все же решился задать брачующемуся деликатный вопрос, который его несколько тревожил:

– С депутатом Ясеневым... что делать будешь?

– Порву как Тузик грелку, ежели на глаза явится, – твердо пообещал Доктор, включая скорость. – А если вообще... Ну не дети мы, жизнь какую-никакую прожили, думаю, поймем друг друга.

И поехали они сватать Доктора. Охранник Зои Георгиевны незнакомый был и суровый. Не хотел их пускать – мол, не велела хозяйка никого принимать. Пришлось объяснить.

Наверное, долго у парня ухо болело, за которое его Самсон ухватил, заставляя ворота открыть. Еще один на помощь выскочил, да этот в прошлый раз их уже видел, поэтому с почетом – правда, держась поодаль – проводил в покои. А уж как молодая их взглядом острым жгла, как головку к небу «равняйсь на знамя» презрительно воздевала, да губенку нижнюю оттопыривала, когда они речь говорили, да как Доктор на коленях перед ней стоял, прощения да руки просил – не пером то описывать... Долго сей жуткий процесс продолжался, пока не сменила гнев и не на милость, а так – чуточку жалости в глазках тенью промелькнуло. Молвила Зоинька, что подумает, а это, как ни крути, выходило, что судьба Андрюхи решилась. Ведь если женщина говорит «нет», это значит «может быть»; если женщина говорит «может быть», это означает «да»; если она говорит «да» – нет, уж этого от женщины вы не дождетесь.

А потом вельми гордые содеянным возвращались из ближайшего Подмосковья в Белокаменную на зимние квартиры и от кого поступило предложение с радости «по пятьдесят грамм» – история в скрижали того не занесла. Где они «Линкольн» потеряли, вспоминали наутро упорно и долго, тем паче что времени было вполне достаточно – забрали их из отделения часиков эдак в десять. В принципе особых грехов за ними вроде не числилось. Из последнего помнили, что распевку делали, голоса сбивали и песня была душевная такая, всем троим по душе пришлась: «Как упоительны в России вечера». Тротуар, правда, широкий был и машины, непонятно с какого переляка на него залетевшие, гудели сильно и объезжали их, доминантсептаккорд держать мешали... В общем, все было как положено – чинно и благородно, и за что их замели «волки позорные», совершенно неясно. Беззаконие чистой воды!