История Андрея Петрова

Аннотация

Каждая книга – это воплощение, воссоздание в тексте внутреннего мира писателя. Чем богаче этот мир, чем теснее соприкасается он с миром других людей, тем больший отклик находит произведение. Каждая талантливая книга – вклад в познание причин успехов или неуспехов жизни человеческого сообщества. Именно это делает книгу по-настоящему интересной. Писатель может не ставить перед собой «сверхзадачи», но помимо его воли она воплощается в его произведении. Удалось ли автору «Истории Андрея Петрова» вызвать у читателя такой отклик – можно узнать только после прочтения повести, адресованной широкому кругу любителей литературы.

От автора Однажды, еще в детстве, произошло небольшое чудо: я наконец научился читать. Был обычный будний день. Лежа на диване, деловито закинув нога на ногу (я до сих пор так делаю) и листая страницы очередной истории про Кникербокеров – команды молодых детективов, написанной Томасом Брециной (фамилия дурацкая, но книги его помню до сих пор), я вдруг осознал, что читаю по-настоящему! Я понял тогда, что уже не обращаю внимания на какие-то там слоги, ударения и прочую ерунду, а читаю по-настоящему! Это было настолько внезапным и ярким событием в моей жизни, что даже сегодня воспоминания о том дне настолько реальны, будто это случилось вчера. Я помню, как отложил книгу и пошел в большую комнату, как мы ее называли тогда. Передо мной длинные полки с книгами, уходящие под самый потолок. Щурясь от назойливого летнего солнца, как завороженный, я уставился на старый шкаф, похожий под тяжестью рядов с книгами на заколдованное дерево. Я смотрел без всякого страха, как было раньше, теперь он уже не казался мне таким зловещим и таинственным, а стал просто большим шкафом. Еще вчера я был уверен, что старые переплеты толстенных книг – это заколдованные чудовища, даже взрослые притрагиваются к ним в самых крайних случаях! Только вдуматься: всего день прошел – и вот я рядом с этим монстром, только теперь мне совсем не страшно, и я могу взять любую книгу и прочитать ее… От этих мыслей я улыбаюсь, как и положено детям в таких случаях, искренне и загадочно, будто только разгадал тайну и теперь знаю то, чего никто не знает. Помню, как спросил себя: а не счастье ли это – уметь читать любые книги? Прошло много лет, я успел жениться и развестись, у меня появился сын и много чего появилось в жизни нового и необычного. Места работы я менял со скоростью звука, пытаясь отыскать в них себя самого. И хоть работа была, по мнению многих, очень приличной и все такое, все же хотел получить от нее больше, чем просто зарплату, повышение и выезды на природу. В те времена я пил виски, занимался бизнесом (иногда довольно успешно), встречался с девчонками (по большей части красивыми и довольно неглупыми), но чем бы я ни занимался и сколько бы ни имел денег в карманах, ничего веселее тех памятных переживаний из детства так и не случилось. И вот однажды, в пору особых трудностей и нужды, я зачем-то начал писать. Это было неожиданным, но необычным способом справиться с трудностями, связанными с обостренным безразличием и даже ненавистью тех людей, кого принято считать близкими, тогда писательство было для меня чем-то вроде плевка в сторону всего плохого. С каждой новой историей я чувствовал себя все лучше, мне все чаще стало казаться, будто я возвращаюсь домой, где все понятно и знакомо, где тебя любят, верят и ждут. В такие места всегда хочется вернуться. Написав несколько книг преимущественно обучающего характера (в них я рассказывал о сферах, в которых разобрался и преуспел), я понял, что писать могу хоть целый день, и мне эта работа нравится. Спустя примерно год после выхода второй электронной книги (не люблю так говорить, но так они теперь называются) я получил несколько десятков теплых писем, где незнакомые мне люди говорили вещи, которых я не слышал даже от родных. Из этих теплых посланий я узнал главное: я кому-то помог, и я нужен. Тогда я вспомнил тот случай из детства и понял, что не зря я так часто думал об этом всем. Я осознал, что могу писать книги, которые будут читать. Если и есть в мире что-нибудь сильнее, чем возможность отдавать, так это отдавать больше. Помню, как закружилась голова от этих мыслей, и я даже почувствовал, будто пьян, причем в тот день я забыл вообще обо всем. Я не знаю, хорош ли этот мой первый роман и как воспримут его читатели, но знаю, что каждая следующая история обязательно будет лучше, хотя бы потому, что я люблю свою работу больше всего на свете. Лев Толстой, непререкаемый авторитет в мире русской литературы, номинировался на Нобелевскую премию 16 раз, но не получал ее потому, что плевать хотел на премии и награды. Зачем какие-то премии, если ты от своей работы счастлив больше всех на свете?! Писать ради премий и грамот – это все равно, что покупать женщин и ждать настоящей любви. Ничто из того, что есть на Земле, не заменит счастья и возможности изменять мир, отдавая себя и делая других лучше. К сожалению, времена Толстого прошли… его произведения все такие же гениальные, и в них по-прежнему скрыта невероятная сила, но надо признать, что читать их сегодня сложно. Просто сегодня другое время, вот и все. В России принято считать, что писатель больше, чем писатель. Но во всем мире писатель бывает хорошим или плохим, больше или меньше – это в математике. Перед смертью один из почитателей Льва Толстого, будучи у того в гостях в Ясной Поляне, пытался выразить слова благодарности за «Войну и Мир» и «Анну Каренину», на что Толстой ответил, что это все равно, что уважать Эдисона за то, что тот хорошо танцует мазурку. В этой фразе – главное, и только из-за нее можно считать этого человека великим. На каждого из писателей влияют другие писатели. Все просто: любой хороший писатель непременно является страстным читателем. Я не читаю русской прозы просто потому, что мне больше нравится проза западная и там можно многому научиться. Она проще и понятнее, там редко пишут о войне и меньше бесполезных рассуждений о каком-то великом пути, про который никто не знает, от нее хочется делать, а не рассуждать. Для меня (а судя по продажам, не только) больше подходят истории Ирвина Шоу, сражающие тебя наповал от одной только мысли, что ты не научишься писать так же. Люблю книги Чарльза Буковски, дружившего с бутылкой самой искренней дружбой, и хотя трудно вспомнить, о чем он писал, но, читая его прозу, забываешь даже про обед и сигареты, а если быть точным, вообще обо всем. Мне интересны рассказы вроде «Мартина Идена» Д. Лондона, где за счет трудолюбия и бесконечной веры в успех люди добиваются всего на свете. Даже моя любимая «библия» для писателя, написанная одним из самых продаваемых авторов современности Стивеном Кингом, которую я заботливо изуродовал маркером и подчеркнул все места, где есть возможность подчеркнуть, настолько гениальна и понятна даже школьнику, что уже на второй странице задумываешься, а не бог ли ее писал? Я перечитывал учебник Кинга «Как писать книги» столько раз, что однажды, возвращаясь к нужному абзацу, понял, что давно выучил ее наизусть. Это пример самого лучшего учебника в мире, сделанного в простом и шутливом стиле только лишь потому, что автор работал как сумасшедший несколько десятков лет, веря в успех. Он говорит правду и делает ровно то, о чем говорит. Такому всегда веришь. Для меня стать хорошим писателем – это быть преданным своему делу до последнего вздоха, как работал Лев Толстой; это искусство делать сложное доступным, как Стивен Кинг; это писать и читать до тех пор, пока страницы моих рассказов не превратятся в другую реальность, как умел делать Ирвин Шоу, и, наконец, это диалоги Чарльза Буковски, и пусть его герои общаются, как сапожники, главное – ты веришь во все это. У меня нет задачи подражать этим ребятам, я просто хочу научиться лучшему у лучших. И хоть писательство вопреки расхожему мнению работа кропотливая и не всегда заметная, больше похожая на труд шахтера, где еще есть эта пьянящая возможность говорить правду и делать столько людей счастливыми, а значит, самому быть счастливым? История Андрея Петрова Посвящается Артему Иереверзеву, моему любимому сынишке, которым я очень горжусь. Глава 1 I bout a ticket to the world But now I’ve come back again Why do I find hard to write the next line? Oh I want the truth to be sad Spandau Ballet [1] 1 Я купил билет в мир, Но теперь я снова вернулся. Почему мне так сложно написать следующую строку? О, я хочу, чтобы была сказана правда. На остановке, как всегда, толпился народ. Мужчины переминались с ноги на ногу, играя жертв концлагерей и великомучеников, женщины, наоборот, делали вид, что любые неурядицы, включая, разумеется, погодные катаклизмы, им нипочем. В этой безликой толпе незнакомых друг другу людей наравне со всеми мерз себе помаленьку Андрей Петров, молодой журналист, балагур и в меру алкоголик. Вообще-то, деньги у него водились, и он даже имел немалые накопления, но в последнее время парень предпочитал скромный образ жизни дурацкому пафосу и богемным выходкам его более состоятельных коллег. Справа от Петрова, выдыхая десятки литров холодного пара, стоял огромный мужик. «Иети, не иначе», – подумал Андрей. Пару секунд спустя этот неуклюжий здоровяк наступил ему на ногу, конечно не специально и не придав этому обстоятельству ровно никакого значения. – Вот урод, а! – сказал Андрей. – Ты это мне? – ответил мужчина. Тяжело дыша и спотыкаясь, Петров удирал от кинувшегося за ним обидчика по заснеженной улице, полной задумчивых пешеходов и все еще горящих после Нового года рекламных вывесок. Тяжелое дыхание превращалось в частые отрывистые вдохи-выдохи, стягивающие горло, как канатом. Пробежав метров сто и обернувшись, Андрей понял, что огромный мужик, похожий на Конана из старых американских фильмов, прилично отстал, отдышался и перешел на быстрый шаг. В такие моменты он проклинал свой скромный образ жизни и клялся, что завтра же купит дорогую иномарку и будет ездить с видом напыщенного индюка, как принято передвигаться на таких машинах в больших городах. Он откашлялся, прошел пару кварталов, подождал минут двадцать, чтобы свести к минимуму шанс столкнуться с йети еще раз, и сел в троллейбус номер пять, исправно возивший его в редакцию родного журнала «Мой город». Издание это довольно молодое, но очень достойное, работали тут настоящие профессионалы, и здесь вполне прилично платили. Офис журнала располагался в самом центре города, в новом офисном помещении на 12-м этаже, с окнами в пол, быстрым Интернетом и прочими атрибутами зданий класса «А». – Я же говорила, эта стерва его доведет! Это он из-за нее пить начал, – рассказывала страшную историю морального падения сына толстая женщина в красном шарфе и старом коричневом пальто. Всему виной, как понял Андрей из разговора двух пожилых сплетниц, была ее невестка, любившая крутить задом, вследствие чего ее сын сильно переживал и всячески нервничал, не забывая при этом напиваться в дым. Сплетни удивительно сближают людей, даже можно сказать, ничто так не сближает людей, как сплетни. В каждом троллейбусе в любом городе России идет нескончаемое ток-шоу наподобие тех идиотских историй, что обычно показывают в вечернее время, или в прайм-тайм как еще говорят, когда хотят показаться современными. Все эти передачи – продолжение жизни простых дураков, только на экране, поэтому нечего удивляться, почему подобные телевизионные постановки пользуются такой бешеной популярностью. Петров слушал этот треп каждый день, но скорее поневоле, чем по естественному желанию, и никогда не понимал смысла этих дурацких бесед, да и вообще, как можно рассказывать свою жизнь в подробностях попутчику, который сойдет на следующей остановке и вы возможно вообще никогда не увидитесь? – Следующая остановка «Проспект Космонавтов», – объявил водитель на весь вагон, да таким тоном, будто под этим выражением стоит подразумевать следующее: «Следующая остановка «Бар "Ангел", Аос-Анджелес, Калифорния». Андрей любил идиотничать и даже в свои тридцать пять мысленно коверкал всех, кто попадался под руку, независимо от того, серьезные вещи говорят люди или просто обсуждают погоду, которую, как известно, никто еще не научился предугадывать хотя бы на пятьдесят один процент. Он встал, держась за поручни, прошел к дверям посередине вагона и начал считать до тридцати. Под ногами было слышно, как огромные колеса старого троллейбуса жуют свежий февральский снег, мирно поскрипывая, намекая на скорый покой в каком-нибудь депо. Андрей спрыгнул со второй ступеньки, приземлился в кашу из грязи и чуть подтаявшего снега и быстро зашагал в сторону офиса. Наверное, именно такая походка и называется пружинистой, сказал себе Андрей, мысленно оценивая себя со стороны. Он прошел по скользкому бордюру, как когда-то любил делать в школе, спрыгнул и улыбнулся проходящей мимо девушке с коляской, откуда выглядывала укутанная в огромный шарф голова размером с яблоко с будто нарисованными на ней глазами и двумя полосками, отвечающими за лини рта. От девушки веяло тонким фруктовым ароматом, шлейф которого тянулся до самого кабинета, да и вообще сопровождал молодого человека весь день. От остановки до дверей офисного здания, где располагалось издательство, было ровно сто метров. Примерно столько же надо было пройти до дверей любимого бара Андрея (если выйди с другой части здания). Петров подошел ко входу, прозрачные створки приветливо разъехались, для приличия чуть скрипнув. Он поздоровался с охранником, нажал на металлическую кнопку вызова лифта. Пока кабина, рассчитанная на пять человек, спускалась с 10-го этажа, он поправлял прическу перед большим зеркалом. Прямые длинные пряди поневоле ставили в тупик: расчесывать прямо или набок, и если на бок, то на какой? Или, может, вообще подстричься коротко? Двери лифта бесшумно разъехались, навстречу вышли два парня в комбинезонах с огромными пустыми пластиковыми бутылями в руках. Несколько раз в неделю эти двое доставляли воду в офисы и часто случалось так, что лифт по их вине был занят минут по двадцать. Как известно, в офисах трудятся не самые активные люди, не отличающиеся особой спортивной подготовкой, так что вполне понятно, что к этим молодым доставщикам воды, большая часть здания питала жуткую неприязнь, если не сказать больше. Андрей зашел в лифт, нажал кнопку с цифрой «12» посередине, та загорелась красным неоном, лифт бесшумно начал движение. Шлейф от парфюма незнакомой женщины с ребенком резко оборвался, столкнувшись со смесью запахов лифта, состоящей из дешевых духов, помады, пота и перегара, – вечных спутников любого офисного центра или многоквартирного дома. – Фу, – не выдержал Андрей. – Как в хлеву! Слава богу, что современные лифты поднимают грузы со скоростью космических ракет и чтобы подняться на 12-й этаж, можно задержать дыхание без особого ущерба для здоровья и миновать эту назальную вакханалию почти без последствий. Разумеется, если вы не астматик. Весь этаж был отдан под издательство. Все здесь было родным и домашним. Хотя в понятие «все» для Андрея Петрова входили коридор и его кабинет, а также кабинет главного редактора и по совместительству директора. В остальных помещениях трудились дизайнеры и рекламщики, корректоры и верстальщики, а также люди неведомых профессий, о которых Андрей предпочитал не думать, – настолько названия специальностей вгоняли в тоску и портили настроение. На работе Петрова все считали своим парнем и даже другом, но в разговоры с кем-то вступать он не торопился да и дружбы с коллегами не водил. Разве что только с главредом-директором Штейном Александром Олеговичем, поджарым мужчиной сорока пяти лет, с небольшой щетиной, дорогущими костюмами и странной привычкой появляться на работе раз в семь дней в пятницу. Почти в конце каждой недели господин Штейн приглашал Андрея в свой большой уютный кабинет с большим фотографиями ночных городов и сценами держащихся за руки влюбленных. Здесь они распивали традиционную бутылку виски, после чего спускались в бар (тот, который в ста метрах от входа) и частенько засиживались там до утра. Вряд ли кто-то из них считал, что отношения между ними можно назвать пылкой дружбой, но обоим было интересно вместе, и девушки им нравились примерно одного типажа, так что если немного поссоримся по этому вопросу, говорил обычно Андрей про себя, значит, это все-таки дружба. Еще несколько лет назад Штейн был рядовым журналистом, но всегда умудрялся ладить буквально со всеми, вследствие чего имел кучу знакомых, и только за счет этого своего редкого качества и получил такую вот должность с графиком, которому бы позавидовал любой охранник. Одна пожилая женщина, известный в городе медиамагнат, предложила Штейну этот весьма серьезный пост ровно два года назад. Андрей понятия не имел, как это произошло и что такого могло произойти между невзрачной дамой и импозантным прохвостом, но несмотря на то, что Александр Штейн, кроме как брать короткие интервью, ничем особым не отличался, молодое издание тем не менее как-то сразу нашло своих читателей и, что самое главное, – богатых рекламодателей, почитавших за великое счастье дать материал о себе на полстранички, а лучше на разворот. Спустя чуть больше двух лет работы журнала тираж уже составлял двести тысяч экземпляров в месяц, что для города с населением почти два миллиона человек, мягко говоря, считается вполне приличным результатом. «Мой город» писал обо всем на свете и сразу занял нишу, о которой вообще никто и никогда всерьез не думал. Обычно принято считать, что каждое издание должно иметь свою аудиторию, желательно строго ограниченную по тендерному признаку, интересам и возрасту, но, как и в любом бизнесе, оказалось, что в издательском деле так же, как и в любом другом бизнесе, никаких определенных правил успеха просто нет. – Есть предложение выпускать журнал для всех и вся, а там как пойдет, – сказал на ухо немного уже пьяный Андрей Штейну, после того как тот, сидя уже не первый час в ресторане, объявил, что хочет видеть его на работе в журнале. – Для всех так для всех, – абсолютно спокойно, сделав большой глоток чистого виски, ответил Штейн, будто только что жена спросила его: «Саша, ты с чем будешь омлет: с помидорами или дохлой крысой?!» «Да все равно, дорогая», – ответил бы Штейн, делая большой глоток утреннего кофе и задумчиво поглядывая в окно. Вот так два года назад и познакомились эти два человека, и именно в тот день родился журнал «Мой город». Глава 2 В коридоре было на удивление тихо и даже немного страшно. Воспользовавшись этим обстоятельством, Андрей вбежал в свой кабинет, провернув замок на два щелчка. Светлая комната с вертикальными жалюзи на большом окне, внушительный деревянный стол, диван и два шкафа – не у каждого журналиста такие кабинеты. На стенах висели несколько полотен неизвестных художников, заказанных Штейном по случаю двухлетия издания. На каждом из них изображены дети, две черно-белые и две цветные картины. На одних детвора кривила рожи, на других – плакали и танцевали под дождем. На одних нарисованы красиво одетые, кучерявые дети, на других – по колено в грязи, удивленно глядя куда-то в небо, застыли мальчики лет пяти – семи, с поднятыми глазами, вскинутыми в небо руками, указывающие на улетающих вдаль птиц мелких птиц. Петров до сих пор так и не разгадал, что хотел сказать его друг этими непонятными ему полотнами-подарками. Андрей прекрасно знал, что в редакции постоянно шептались за спиной и недоумевали, как этот простой журналист (Андрей не очень любил это слово и никогда журналистом себя не называл да и не был) имеет кабинет площадью тридцать пять квадратных метров, появляется на работе когда хочет и вообще зарабатывает больше всех. Сказать по правде, Петров был единственным, кто писал статьи интересные и захватывающие, которые потом бурно обсуждали все слои населения, от продавцов розничных сетей до руководителей и садоводов; он отличался тактом и никогда не спорил со Штейном, когда тот забраковывал очередной материал. Писал Андрей много, по двадцать и больше статей в месяц, каждая из которых оценивалась в среднем в двести долларов. Такой работоспособности не было ни у кого среди коллег молодого писателя, но людям ведь всегда приятней выставить своего собрата в самом что ни на есть худшем свете, увы – такова природа человека. Каждый день Петров уделял работе два – три часа, и этого хватало, чтобы все успеть. Также Штейн нередко просил написать материалы для изданий его друзей, поэтому журналист Андрей Петров мог похвастать неприличной для творческого человека зарплатой в пять – шесть тысяч долларов ежемесячно, и это при том, что в обязанности молодого человека входило исключительно написание статей (интервью он брал редко и весьма неохотно). Андрей уселся в большое кожаное кресло, включил компьютер, зевнул и с удовольствием отметил, что вся сегодняшняя работа сделана еще утром, дома. Немного щурясь от солнечных лучей, он мельком пробежал новостную ленту. Огромный поезд сошел с рельсов в южной части Китая, двести тридцать погибших, столько же раненых. Жительница Самары нашла в огороде странное существо, похожее на смесь инопланетянина и собаки. В Японии, близки к созданию искусственного интеллекта… Андрей захлопнул ноутбук и развернулся к окну, аккуратно положив ноги на подоконник. С железного желоба свисала огромная сосулька. Луч солнца, сверливший ее словно лазерная указка, заставлял ее таять и капать, как эстонский дождь, в голову, как всегда, лезли нелепые сравнения. «Мне уже тридцать, – думал Андрей, – я тоже уже начинаю капать и сыпаться, а в сорок пять течь станет сильнее, а там и до потопа недалеко. А дальше…» Телефонный звонок выбил из мрачных мыслей и приятной полудремы. Из маленьких динамиков, распознать которые может только мышь, трезвонила мелодия из фильма «Эйс Вентура», на экране светилось «Саша Штейн». – Привет, старик! Я вечером прилетаю, не забыл, какой сегодня день? – спросил он бодрым и уверенным голосом, пару раз откашлявшись. – Привет, Саш, рад слышать! Помню, конечно, тебя встретить? – Не надо, подъезжай ко мне часам к девяти. Брать ничего не нужно. У меня для тебя хорошие новости. Исключительно хорошие, – добавил он и положил трубку. «Исключительно хорошие», – передразнил Андрей приятеля. – Интересно, и я лет через десять буду применять такие же обороты, или он просто издевается надо мной, всякий раз подчеркивая разницу в возрасте? – спросил себя молодой человек. Тут же в голове возник образ квартиры Саши, где всегда было много людей. Никто и никогда не знал, откуда все они берутся, непонятно как попадая в шикарные апартаменты директора журнала «Мой город»; создавалось впечатление, будто здесь проходят бесконечные съемки какого-то очень длинного сериала. Казалось, туда просто приходят все кому не лень, как в метро, чтобы погреться или воспользоваться бесплатным Интернетом. Тем не менее, большинство приходящих – люди интересные и начитанные, а девушки бывали обычно здесь изысканные, умные и отличающиеся удивительной скромностью и воспитанием, что для 2013 года, как и для начала XXI века вообще, являлось большой редкостью. Трехкомнатная квартира директора редакции принимала всех, кроме самих сотрудников издания «Мой город». По крайней мере, Андрей никогда своих коллег там не встречал. «Интересно, это совпадение, или он специально разделяет личную жизнь и работу?» – всякий раз недоумевал Андрей, с улыбкой отмечая, что он-то как раз бывает там чаще всех, что, разумеется, говорит об исключительно теплом и дружеском к нему отношении со стороны хозяина квартиры. Молодой человек просидел в кресле почти час, пребывая в полудреме. В таком состоянии частенько бывали великие люди наподобие Чайковского или физика Теслы, но штатный сотрудник популярного городского издания вместо озарений и вспышек гениальности вслушивался в едва уловимый стук женских каблуков и тихие никчемные разговоры коллег, половину из которых он вообще ни разу не видел, а вторую и вовсе старался избегать. «Интересно, – думал он, – а сколько вообще у нас людей работает? Есть ли у них семьи, что они обычно едят, как часто выпивают? Быть может, кто-то из них голубой или лесбиянка, а вдруг кто-нибудь собирает монеты или охотничьи ножи? Может, кто-то любит рыбалку или играть в городки… Сколько же разных людей на планете, и даже твои сослуживцы, с которыми ты иногда здороваешься, могут оказаться совсем другими людьми, совсем не теми, кого ты представляешь, когда жмешь им руку». Андрей любил предаваться долгим раздумьям, этому приятному занятию, присущему людям талантливым, богатым или просто удачливым. В такие моменты мозг вовсе не отключается, а наоборот, работает в полную мощь, подобно стиральной машине, когда у той барабан вертится так, что кажется, вот-вот вырвется со свистом наружу и убьет на месте. Солнце светило так ярко, что казалось, весна в самом разгаре, и только чуть подтаявший снег вперемешку со льдом, лежавшие на ржавом подоконнике, давали понять, что весной тут и не пахнет. Петров открыл окно настежь. Холодный морозный воздух ворвался в помещение, точно наглый гость наподобие тех, которые начинают есть и пить, едва поздороваются. Внизу, на двухполосной дороге, образовалась большая пробка. Причиной всему – авария. Полная женщина в коричневой куртке активно жестикулировала, а молодой человек на джипе громко орал «Тупая сука» и «Безголовое чмо». Судя по расстановке машин на дорожном полотне, молодой человек на джипе повторял слова в нужной последовательности и небезосновательно. Андрей улыбнулся и собирался досмотреть это ток-шоу, но быстро замерз и закрыл окно. Нет ничего хорошего в зимнем периоде, подумал он. Новый год прошел, 23 февраля тоже, вот только холод, мороз, снег и слякоть на дорогах, характерные для большей части России, уходят прочь не раньше апреля, отчего иногда портится настроение и становится мерзко на душе. Такое состояние называется пессимизмом, и, как однажды в частной беседе выяснили Андрей Петров и Александр Штейн, данный порыв души характерен более всего для русских, и весь этот отечественный пессимизм случается по большей части именно из-за долгих холодов, а вовсе не от привычки выпивать по вечерам, как многие думают. – Действительно, – говорил чуть выпивший Штейн, – взять, к примеру, ту же Калифорнию, там люди гораздо улыбчивее своих северных соседей. – Чего не скажешь о нашем юге, – отвечал Андрей. – Надо доложить, коллега, что жители Анапы не многим улыбчивее москвичей. Тут приятелей разбирал смех. Сегодня 24 марта, пятница. Не хотелось ни о чем таком думать, кроме как о предстоящем приятном вечере. Андрей настолько привык к их пятничным разговорам обо всем и ни о чем, что иногда казалось – так задумано самой природой. Кто-то ищет предлог, чтобы поехать на рыбалку на выходные, другие прикидываются больными, чтобы иметь возможность смотреть сорок восемь выходных часов в этот ненужный и вредный предмет под названием телевизор, ну а Петров привык именно к посиделкам с приятелем за стаканчиком виски и жаркими спорами на закуску. Андрей открыл ноутбук, зашел на почту, где обнаружил целых пять заказов из знакомых журналов. В письмах редактора просили успеть написать материалы до конца следующей недели и платили в среднем по 250 долларов за материал. Темы разные – от описания плюсов проживания в Женеве до небольшого анализа цен на недвижимость в Западной Европе. «До среды сделаю», – прикинул Андрей, пытаясь напустить на себя важный вид. Он быстро свернул все окна и выключил компьютер. Во избежание дополнительного напряжения со стороны коллег молодой человек решил остаться хотя бы до официального окончания трудового дня. «А пока можно и почитать», – заключил он и тут же достал из модной кожаной сумки томик Курта Воннегута. Это был рассказ про ненормального миллионера по фамилии Розоутер. Чуть подняв уголки губ и предвкушая интересные часы приятного чтения, Андрей уже было лег на удобный кожаный диван, как в дверь постучали. «Показалось», – подумал он, но стук повторился уже увереннее и громче, точь-в-точь как барабанная дробь на параде. Петров положил книгу на стол, подошел к двери и резко, так, чтобы незваный гость понял, что сейчас совсем уж неподходящий момент, быстро провернул ключ. На пороге стояла Алла Мелиссова. По негласному соглашению с Александром Штейном для них она была просто Мелисса, или, как говорили приятели, многолетнее эфиромасличное растение. Прозвали ее так, разумеется, из-за фамилии, но и другие черты у нее тоже были: она уже далеко не молода, да и душилась так приторно, что сравнение со знаменитым растением было вполне уместным по всем фронтам. – Алла?! Что случилось? – спросил Андрей, увидев на пороге сорокалетнюю начальницу отдела рекламы и маркетинга, вполне еще симпатичную женщину с длинными каштановыми волосами и всю в слезах. – Я зайду? – спросила она, всхлипывая и шмыгая носом, как школьница, которую дернули за косичку с немного большим, чем надо, усилием (то есть почти изнасиловали). – Я, я ненадолго… – Ну давай, заходи уже, – сказал Андрей, мысленно обругав себя за грубость и фирменную позу в дверях под названием «хрен кто зайдет». Алла прошла к дивану своей коронной шаркающей походкой, делающей ее старше лет на двадцать. На секунду задумавшись, она все же присела, не спросив разрешения. Мелиссова уткнула голову в ладони и зарыдала. Андрей тысячу раз оказывался в этих дурацких и неуклюжих ситуациях и прекрасно знал, что говорить с женщиной в таких случаях – значит вызывать повторные приступы плача снова и снова. Он сел рядом, аккуратно обнял ее за хрупкие плечи и решил подождать, пока слезы иссякнут, как сектанты ждут второго пришествия. Несколько минут спустя Алла вдруг стихла, достала из нагрудного кармана темного клетчатого пиджака платок в мелкую полоску, вытерла лицо и уставилась в окно. Пряди длинных каштановых волос прилипли к щекам, отчего смотреть на женщину совсем не хотелось, а даже наоборот, возникало желание выпереть ее ко всем чертям. Она посмотрела на Петрова серьезными голубыми глазами, будто она только что вошла в кабинет коллеги и ни о какой недавней истерике не было и речи. Тихим томным голосом протестанского проповедника в отпуске, какой еще бывает у бухгалтеров или любительниц вязания крючком, спросила: «Андрей, это правда? Все это правда – про журнал?» – Что, правда? Алла, говори четко и по существу, – сказал Андрей, начиная злиться, ненавидя эти полунамеки, которыми глупые люди пытаются скрыть слабоумие или тупость, утопая, но втайне надеясь на спасительный круг – интригу. – Это правда, что журнал закрывают? – повторила она. – Алла, вы что там, грибы кушаете, в отделе своем? С чего ты взяла? – Я только что слышала, как Александр Олегович сказал это по телефону. Он кричал так, что все подпрыгивали, как на батуте. Мы сидели в кабинете как мыши, никто не решался выйти, в общем, ты тут второй после него, вот мы и решили спросить у тебя, как дела и что с нами будет. «Второй после него, – подумал Андрей и поневоле улыбнулся. – Я ведь вообще-то числюсь журналистом… Интересно, что они там про меня еще говорили? Стоп. Саша должен был приехать только вечером, что все это значит?!» – Ты сказала, Штейн все это сказал по телефону? Когда это было? – Я же говорю, только что! У себя в кабинете, мы точно слышали! Я же говорю, орал так, что двери тряслись! – Что он конкретно сказал, говорили дословно! – заорал Андрей. – Ну вот, – опять начиная всхлипывать, – сказала Мелиссова. – И ты на меня орешь, Андрей! Дословно сказал, что закрывают журнал на…й! Так и сказал! – перешла на визг, больше похожий на смех дельфина, Алла и тут же вскочила, поправила прическу и быстрыми шагами вышла из кабинета, хлопнув дверью так, что Петров сам слегка подпрыгнул. Томик Воннегута валялся на полу, рядом лежала выпавшая скомканная закладка в виде сложенного пополам белоснежного листа А4. Ни о каком приятном чтении не могло быть и речи. «Что все это значит? – рассуждал вслух Андрей, – Какого черта весь этот цирк? Неужто Штейн сошел с ум, или вспомнил, что он еврей, и решил придумать что-нибудь повеселее, чем ездить на встречи с крупными рекламодателями и пить с ними с понедельника по пятницу?» Андрей надел пиджак, погасил свет, закрыл кабинет и быстрой уверенной походкой прошел по пустому коридору до кабинета Штейна. Петров прислонился ухом к теплому дереву большой красивой двери с орнаментом в виде двух львов, пытаясь понять, что происходит там, внутри. В ответ тишина, только двери лифта, цыкающие в конце коридора. Андрей постучал, но ему никто не ответил. Он постучал еще раз и открыл дверь. В конце кабинета за большим деревянным столом в кожаном кресле кто-то ездил влево-вправо. – Привет старина! Заходи, – сказал Штейн, даже не обернувшись. – Слушай, Александр Олегович, что тут происходит?! Ты должен был приехать вечером, но взвод доложил, что находишься ты в штабе по крайней мере с обеда! Едем дальше. Мы должны были встретиться вечером, в девять, но приходит, черт бы ее побрал, эта ненормальная Мелисса и говорит, что это журнал закрывают! Что за хрень, Сашка? – Не хотите выпить, коллега? – ответил Штейн. – Сегодня знаете ли, очень полезно выпить. Да, да, именно полезно. Мы с тобой стояли у истоков милого сердцу издания, нам вдвоем все и расхлебывать. Штейн наполнил на треть стаканы двадцатипятилетним виски неизвестной, как и все старые и резкие сорта, марки и пригласил приятеля присесть на диван. Андрей обвел взглядом знакомый кабинет, но что-то показалось ему странным. «Точно, – подумал он, – все эти картины, такие любимые хозяином этих темных стен, куда-то исчезли. Единственное, что осталось, – часы и модный календарь с названиями английских футбольных команд». Друзья отпили по глотку. Затем еще. Андрей вопросительно уставился на приятеля. – Ладно, ладно. В заднице мы, причем в полной, – сказал Штейн. – Я не стал ничего говорить, думал сам разберусь и все наладится. Встречался я утром с Мариной Деминой, той самой, которая, как ты помнишь, доверила мне стоять у руля нашей субмарины, именно ее я до 11:30 сего дня считал женщиной порядочной и даже другом. Однако, коллега, – отпив еще глоток, продолжил Штейн, – Демина решила издание продать, а посему сообщаю, если эта дура Мелиссова слышала мои слова по поводу закрытия журнала, от правды это не сильно далеко. Ты же понимаешь, Андрюх, придут новые люди, и все руководство, разумеется, тоже будем новым. А знаешь, почему я в этом так уверен? – Саня, давай заканчивай уже, говори как есть, – сказал Андрей. – Покупает журнал Виталий Носов, наш с тобой старый добрый друг, – сказал Штейн, хихикнув. Андрей вздохнул и посмотрел на Сашу еще раз. «Да уж, – подумал Петров, вспоминая этого Носова, – дела наши плохи». Бизнесмен и медиамагнат Виталий Носов работал и сотрудничал в городе буквально со всеми, кто хоть малейшим образом связан с издательским делом, кроме двух людей – Штейна и Петрова, считающихся, по его мнению, прилипалами и бездарями, правда, почему он так думал, никто не знал. Видимо, это была обычная людская неприязнь. Петров посмотрел на Сашу еще раз и понял, что Штейну судьба журнала далеко не безразлична, просто он был уже прилично пьян. В окне на секунду показались две птицы. Крылья прижаты к телу, голова и туловище соединились в одно целое, с бешеной скоростью они летели вниз. «Символично», – подумал Андрей и сказал: – Что думаешь, Сань? – А что тут думать?! Этот мудак Носов нас ненавидит, идти к нему на поклон – это выставить себя пугалом… ему-то что? Он будет и дальше получать деньги, потому что сейчас – спасибо Саше и Андрею – очередь на рекламу у нас на полгода вперед. – Ну а Демина? – Честно, я понятия не имею, зачем она это делает. Мы приносим огромные прибыли, и, насколько я знаю, у нее кроме журнала ничего нет. Кто-то из знакомых недавно вскользь сказал, что она уезжает за границу и все распродает, но понятно, что логики здесь тоже никакой. Я пытался до нее дозвониться, но после нашего разговора она отключила телефон. Наверное, сел, – закончил Штейн. – Это и были твои исключительно хорошие новости, да? – спросил Андрей, вспоминая утренний телефонный разговор. – Андрюх, – поставив бокал с виски на небольшой столик, сказал Саша, – тебе переживать нечего, все мои знакомые будут заказывать у тебя статьи и дальше, и скорее всего, этот мудак Носов не сам, так через других будет платить тебе за обзоры, а вот что будет со мной, я не знаю. Последние два года я ведь ни черта не делал, хотя на черный день собрать немного удалось. Вот он и пришел, день этот… Друзья какое-то время сидели молча, по очереди посматривая в экраны телефонов, чтобы хоть чем-то заполнить длинную неловкую паузу. Андрей понял, что вряд ли они пойдут сегодня в бар, и даже больше: возможно, настал тот самый момент когда дружба трещит по швам. «Да и были ли мы вообще друзьями?» – спросил себя Петров. – Ладно, – прервал паузу Штейн, – заявление я уже написал, ты тоже до конца недели оформи все эти обходные листы и прочую туфту. Коллектив я сам оповещу. Давай, поехал я домой, что-то голова трещит. Может, встретимся на недельке? – добавил он, протягивая руку. – Давай, Саш, конечно, – сказал Андрей, пожал не слишком спортивную кисть приятеля и неторопливо зашагал к выходу, втайне надеясь, что в коридоре он не встретит никого, кроме собственного отражения в большом зеркале возле лифта. Петров спустился в холл, пожал руку охраннику, похожему на реинкарнацию Ленина, скрещенного с кабаре-дуэтом «Академия» в полном составе, мельком взглянул на большие электронные часы над входной дверью: ярко-синий неон показывал 19:40. «Интересно, – подумал он, – есть еще более бесполезное время суток, чем без двадцати восемь? Что можно делать в такое время? – рассуждал молодой человек. – Возвращаться с работы – поздно, пойти и напиться в баре – в такое время там обычно натирают бокалы вафельными полотенцами и колют лед. Сходить в супермаркет за продуктами? Пожалуй, тоже нет, ведь именно в это время людей там больше всего. Все будто и ждут без двадцати восемь, чтобы, как по команде, оказаться в крупном магазине и толпиться в очереди у касс, изображая искреннее недоумение от всего этого флешмоба, или они там просто мечтают, чтобы поскорее прошло хотя бы часа три». Андрей прошел мимо знакомой троллейбусной остановки с довольно нелепым и старомодным названием «Проспект космонавтов». Настроение было неплохим, и даже приподнятым. Молодого человека будто вообще не волновало сегодняшнее увольнение. Обычно такое отношение к работе складывается у двух типов людей: у идиотов, которым все равно, чем именно заниматься, лишь бы платили вовремя, и у настоящих профессионалов, которые на сто процентов уверены в своей незаменимости, точнее тех, кто знает и понимает что он делает. Ну и слово – подумал Андрей, «незаменимость», и улыбнулся. По иронии судьбы чуть вдалеке, метрах в двадцати, показалась та самая девушка с ребенком, от которой потрясающе пахло. Все тот же нежный фруктовый аромат чуть слышно парил в холодной ночи. Все та же маленькая голова мальчика виднелась из-под огромной коричневой зимней шапки. Женщина пыталась вложить в его маленькие ручонки игрушечную гитару, но та постоянно падала на асфальт. То ли ребенок был еще слишком мал для чудес моторики, то ли его мама гуляет с ним с утра и пальцы малыша настолько окоченели, что надо было радоваться, что он вообще в состоянии производить хоть небольшие телодвижения. На обоих ручках коляски висели большие пакеты из супермаркета «Большой», и было видно, с каким трудом девушка держит равновесие коляски. Костяшки рук молодой мамы выпирали от напряжения, как ножи у Росомахи, героя знаменитого фильма. Молодые люди поравнялись и будто по команде посмотрели друг на друга. Девушка смущенно опустила глаза. Большие, карие, умело подведенные, как говорится, ничего лишнего. – Извините, я могу помочь? Вы ничего не подумайте, просто вижу, как вам тяжело, – сказал Андрей. Женщина остановилась. Ребенок опять выронил свою гитару и удивленно уставился на незнакомого взрослого человека. «Интересно, – на секунду подумал Андрей, – о чем сейчас думает этот мальчик, если в таком возрасте люди вообще умеют думать?» – Да нам два квартала осталось всего, – сказала девушка, выпуская небольшие клубы холодного воздуха. – И все же позвольте, хотя бы два квартала. Разумеется, если на конечной ваш муж не забьет меня насмерть этими же пакетами. – Спасибо большое, у меня нет мужа, – сказал девушка, улыбнувшись. – Я Инна, – представилась она, протянув окоченевшую от мороза изящную кисть с красивым разноцветным кольцом, какое обычно носят школьницы или просто веселые девчонки без возраста, которым плевать на стереотипы и окружение (что давно пора бы считать одним и тем же). – Андрей, – протянув руку девушке, сказал Петров. – Позволите? – Андрей снял с ручек коляски два тяжелых пакета килограммов по семь каждый и почувствовал, как коляска вмиг стала легкой и невесомой, как перекачанный волейбольный мяч. – А я вас утром видел возле остановки, там еще здание такое стеклянное большое. – Да, точно, мы там гуляли утром с Максом. «С Максом, – повторил про себя Андрей. – Если бы она сказала «с Максимкой», я бы вряд ли потащил пакеты дальше, – пронеслось у него в голове. – От вас потрясающе пахнет, – сказал Андрей и увидел, что девушка мельком улыбнулась. – Спасибо. А вы? Возвращаетесь с работы? – Да, сегодня пришлось немного задержаться. Случай не из рядовых: я уволился. – Правда? Очень жаль, – сказала Инна. – Вам, наверное, тяжело сейчас, а тут я со своими пакетами. – Ну, вообще-то да, тяжело! Пакеты весят, как мешки с цементом, – сказал Андрей, и молодые люди рассмеялись. – Да все в порядке, переживу. – А кем вы работали? – спросила девушка, поправив длинные черные волосы. – А на кого я, по-вашему, похож? Девушка посмотрела на него, потом еще раз, уже более обстоятельно, не забыв заострить внимание на туфлях, часах и прическе (стандартный ход конем). – Вы знаете, Андрей, обычно о других можно сказать многое, но я в недоумении, ничего на ум не приходит. Видно, что вы не менеджер, но и директором вас не назовешь, ничего напускного, в общем, я сдаюсь. – Я числился журналистом… правда, не люблю это слово, – сказал Андрей, мельком посмотрев на огромную витрину с женскими манекенами, разодетыми в красивое и модное нижнее белье. – А вообще я пишу статьи, ну и выпиваю по пятницам в баре, напротив того самого здания, где мы с вами случайно встретились утром. Я могу работать и дома, просто там, – показывая рукой назад, добавил Андрей, – там у меня был большой кабинет, мне оплачивали поездки, гостиницы и все такое прочее. Одним словом, ничего страшного не произошло. – Значит вы писатель? Очень интересно! – Инна, вы меня не поняли, я не писатель, я пишу статьи, – сказал Андрей и понял, что говорит чушь. Молодые люди опять рассмеялись. – Хотя да, вы, наверное, правы, можно и так выразиться, – сказал Андрей, чувствуя, что начинает смущаться этой красивой и, без сомнения, умной девушки. – Ну, а вы?.. – У меня ювелирный магазин, на работе появляюсь редко. А если вам интересно по поводу мужа… у меня его и не было. Я встречалась с одним человеком, забеременела, а потом он исчез. По крайней мере в городе его никто с тех пор не видел. В общем, самая обычная городская история, каких тысячи, – сказала Инна и виновато опустила глаза. «Да, и впрямь, легче не придумаешь, проще простого! – подумал Андрей. – Молодой человек встречается с девушкой, а потом исчезает безо всяких следов. Так, рядовой случай, с кем не бывает…» На улице резко похолодало, поднялся сильный ветер. Весна должна была прийти через несколько дней, по крайней мере так гласил календарь, но то, что происходило на улице, вряд ли можно был назвать приближением самого прекрасного времени года. Оставшийся квартал молодые люди прошли молча, почти не меняя поз и напряженных от ветра лиц. Инна лишь изредка поправляла сползавшую на макушку шапку маленького Максима. Через несколько минут они дошли до дома Инны. Андрей помог поднять пакеты и коляску на 10-й этаж и на вежливое приглашение девушки зайти на чай зачем-то посмотрел на свои туфли и сказал, что ему еще надо увидеться с одним человеком. – С барменом? – спросила Инна, улыбнулась и протянула свою визитку. – Было приятно познакомиться, – сказала она и аккуратно закрыла дверь. Только спускаясь в лифте, Петров понял, что Инна, кроме своих внешних достоинств, обладает прекрасным чувством юмора и за словом в карман явно не лезет. «Зачем я сказал ей про выпивку по пятницам? Нельзя было сообщить, что я писатель, и в свободное время играю в домино с приятелями? – подумал Андрей. – Хотя, – продолжил он, – кому интересен молодой человек, на досуге раскладывающий черные прямоугольники с белыми точками? Кстати, – закончил мысль Петров, – все, кто играет в домино – сплошь алкоголики, так что первый вариант оказался не самым плохим». Внизу у подъезда стояло несколько машин с шашками. Ни о какой дальнейшей прогулке не могло быть и речи. Ветер усилился, началась настоящая метель. Андрей уселся в серебристый «опель», назвал адрес и уставился в окно. В машине было тепло и уютно, тихо играло радио и в меру пахло табаком. Она медленно тронулась и покатила по узкой дороге, ведущей от многоэтажки на широкий проспект. Стеклоочистители еле справлялись с частыми мелкими снежинками, нахально липнувшими к лобовому стеклу. Таксист оказался молчаливым мужчиной лет сорока пяти с усами и в кепке. Даже если бы тот и начал болтать, у Андрея не было никакого желания заводить беседу. Так бывает иногда в такси. Буквально все, каждая мелочь, располагает к тому, чтобы просто сидеть и смотреть в окно. В таком состоянии можно проехать долго, даже всю жизнь… Он расплатился с толстым шофером-молчуном и быстрой походкой пошел в сторону дома. Настроение было странным: приму душ и спать – сказал он себе. Лежа в постели с книгой, Андрей думал о Штейне и своей теперь уже бывшей работе. Оказалось, что не так-то просто взять и забыть о журнале, в котором ты проработал два года, о своем большом кабинете, а главное, диване, на котором было так удобно читать и засыпать, пока коллеги усердно работали. Перед глазами почему-то предстали картины судеб уволенных сотрудников. Половину коллег он никогда не видел, но прекрасно понимал, что человек, работающий в должности корректора или верстальщика, скорее всего, сейчас напивается дома, понимая, что работу в ближайшее время он не найдет и подумывая о предстоящих голодных днях. Окна в спальне были расшторены, и в первый раз в жизни Андрей не листал страницы любимых книг, что с неизменным успехом повторял последние лет двадцать, а просто смотрел на метель, умело подсвеченную уличным фонарем, будто это не природное явление, а постановка в театре «Снега и холода». Ветер дул так, что умудрялся свистеть сквозь двойной стеклопакет. Усталые глаза Петрова закрылись как по команде. Провалившись в сон, он оказался в большом длинном зале с двумя барными стойками по углам. Вокруг много знакомых лиц. Всех присутствующих Андрей знал лично, но, подходя поздороваться к очередному знакомому, он не никак не мог вспомнить как того зовут, а когда в разговоре все-таки надо было произнести имя визави, он виновато извинялся и тут же бежал к следующему приятелю, но и там спустя немного времени ситуация повторялась. Андрей заказал виски, выпил, стало немного легче. Он оглядел зал и понял, что это заведение очень похоже на какое-то до боли знакомое место, где он бывал много раз, а потом вдруг понял, что это сон и на самом деле этот бар он посещал раз сто, только в реальной жизни, но вот названия, к сожалению, вспомнить не получалось. Молодой человек выпил еще и почти полностью расслабился, но тут его охватил ужас. Страшными были две вещи: он понимал, что спит, но все никак не может проснуться, но еще более странным было то, что он понял – этого заведения в реальной жизни нет и не было, и во сне его тоже нет, оно существовало в предыдущем сне, который снился ему несколько недель назад… Глаза резко открылись. В окне все та же метель и тот же свет от фонарного столба. Проснувшись в холодном поту, Андрей резко вскочил и включил свет. Тело было мокрым, как после душа, сердце колотилось, как после сильного испуга. «Этого еще не хватало, я что параноик? – спросил себя Андрей. – Надо позвонить Стивену Кингу и срочно пересказать историю, пока я ничего не забыл. Ай-ай! Голова! Ай да Петров, ай да сукин сын!» – комментировал Андрей воображаемый восторженный отзыв мастера ужасов по пути на кухню. На часах 6:20 утра. Телефон, оставленный на кухонном столе, освещает однотонные стены ярко-белым светом, что означает полную зарядку и готовность сообщать владельцу плохие вести и многочисленные предложения выпить. Андрей сделал крепкий кофе и медленно, как в рекламе, стал потягивать горячий напиток. Что бы означал этот сон? – думал он. И вообще, что такое сны? Многие говорят, что это не иначе как продолжение нашей реальности, другие – что это обратная сторона человеческой жизни. Петров не верил ни в одну из версий – ну нет в них логики, хоть убей. Какое продолжение реальности, если вы, к примеру, начинаете летать во сне? И можно ли представить, что в реальности вы ходите по мраморному полу замка, закованный с ног до головы в чугунную робу, в шлеме и с мечом за пазухой, находясь при этом в XV веке, но действие происходит на крыше небоскреба? Едва ли. Если же сон – наша обратная сторона, то какого черта эта самая обратная сторона не явь? Давно ведь подмечено, что снов хороших нам снится больше, чем плохих, в жизни же плохие события случаются куда чаще, чем посиделки с друзьями, свадьбы или дни рождения. Значит, и эта логика тоже несостоятельна и является не более чем домыслами бездельников, ласково называемых учеными. Андрей подлил еще кипятка, кинул ложку растворимого кофе и добавил ложку сахара. Аромат перемолотых зерен, размешанных в горячей воде, делал это ранний час каким-то легким и особенным. Сонное состояние улетучилось, да и воспоминания о сне стали не такими яркими, как обычно бывает в первые несколько минут после пробуждения. «И все же у всех бывают сновидения, которые мы помним очень долго, – подумал Петров, – вот они, наверное, что-то да и значат». Длинная, неуклюжая стрелка на огромных коричневых часах довольно громко отсчитывала секунды, чтобы, вдоволь наигравшись, приблизить утренний час, а с ним и все проблемы, заботы, радости и печали. Он опять думал о продаже родного издания… будто только что он вышел из кабинета Штейна и осознал, что здесь больше не появится. «Почему еще вечером я был спокоен, а сейчас разволновался, может, все этот чертов сон?» – думал он. На самом же деле, все было гораздо проще. Мы, услышав дурную весть, в душе понимаем, что все вокруг теперь поменяется: наше расписание, круг знакомых, наше положение в обществе, да и вообще, настроение и общий тонус – все может измениться в любой момент. Каждый человек реагирует по-разному на происходящее вокруг, да и понимание и осознание произошедшего – увы, не всегда приходит сразу. Выпив еще несколько кружек кофе и окончательно проснувшись, Андрей начал собираться в офис. Он искупался, погладил новые брюки, приготовил чистую белую рубашку и черный пиджак. «Пусть другие ходят, поджав хвост с синяками под глазами от бессонной ночи, утопленной в алкоголе и мыслях о суициде, а я не буду показывать ничего, – думал Андрей. – Просто еще один обычный день. Надо написать заявление, – напишем! Надо сказать, что новый владелец издания – тупой напыщенный баран, любящий свитера без рукавов, – это мы тоже при случае отметим, да так, чтобы все слышали правду!» Андрей был в прекрасном настроении и понял тогда, что во многом именно от тебя самого и зависит каждый наш день. Глава 3 На улице прохладно, но не так мерзко, как вчера. Солнце светило ярко, все поневоле щурились и поднимали уголки губ, как бы напоминая себе, что люди еще способны улыбнуться просто так. Небольшие сугробы, бережно собранные дворниками, начинали таять, а птицы, иногда кричащие на своем птичьем, чуть слышно сообщали о своем прибытии. Первый день весны – это не всегда весна, но всегда надежда на что-нибудь хорошее. Андрей не пошел в сторону остановки, а поймал такси и двинулся в сторону офиса. Вся стоянка перед входом здания была забита под завязку. Последний раз такое было, когда приезжал президент и все машиноместа заняли сотрудники ФСО. Только тогда стоянка была похожа на салон BMW, сейчас же все машины были разными, но каждую из них Петров хорошо знал. Черный «мерседес S-600», принадлежал Штейну. Даже когда он был на мели и каждый месяц менял дешевые съемные квартиры, машина у него всегда была одной из лучших. Рядом стоя Lexus Деминой и новый Range Rover, принадлежавший Виталию Носову, тому самому медиамагнату, который намеревался купить издание. Или уже купил, подумал Андрей и взлетел по ступенькам, как когда-то любил делать в институте (правда, на второй этаж). В холле совсем тихо. Знакомый охранник как обычно поздоровался, в шутку взяв под козырек. – Там Александр Олегович про вас спрашивал, что-то около десяти минут назад, – сказал он, откашлявшись. – Он давно приехал? – Десять минут назад. – Спасибо, Валера. Логика железная. – Что-что? Не понял? – Погода, говорю, классная! – сказал Андрей и зашел в лифт. Коридор на 12-м этаже был пуст и больше смахивал на миниатюрную пустыню, где только и ждешь, когда поднимется легкий ветерок и по мягкому ковролину, весело подпрыгивая, покатятся перекати-поле в виде счетов-фактур и глупых любовных записок взрослых мальчиков и таких же девочек. В коридоре не было слышно привычных голосов, за закрытыми дверьми тоже тишина: ни стука клавиш, ни гула телефонных звонков, ничего такого, что можно услышать в офисах, в местах, где люди научились изображать бурную деятельность похлеще, чем в театрах. Подойдя к двери своего уже бывшего кабинета, Андрей увидел, что дверь к Штейну открыта настежь, оттуда слышались голоса. Горланил Носов, споря о чем-то с бывшим директором издательства Александром Штейном. – Откуда я знал, – отвечал Саша на громкий крик Носова. – Сейчас приедет, сам у него спросишь! Да и вообще, мне какое дело?! – Что значит какое? – орал Носов. – Между прочим, именно от него и зависит, будешь ты дальше вариться в нашем котле или нет. – В котле с дерьмом не варился и вариться не буду, – с достоинством королевы Виктории ответил Штейн. – Да успокойтесь вы наконец! – сказала Демина. – Мы здесь не орать собрались. Сейчас приедет Петров и все решим. Андрей понял, что было бы правильным зайти именно сейчас, уж больно заинтриговала его беседа. – Петров уже здесь. Как поживают мои лучшие друзья? Чай уже подавали? – спросил Андрей, оглядев комнату. Штейн сидел в отглаженном костюме и новых туфлях, Марина Владимировна Демина – в черном платье, с серой накидкой на широких плечах, она была похожа на бухгалтера, ну а Носов, он, будто участник массовки дешевого сериала, расселся в кресле в обычных черных брюках, зеленой рубашке и непонятного цвета свитере. Разумеется, без рукавов. – Андрюх, привет, – первым поздоровался Штейн. – Как раз тебя вспоминали, товарищ Носов только что из Милана, погляди-ка, какой свитер удалось купить нашему приятелю. Первая линия! Безрукавка от самого… – Да ты вообще…л?! – взревел, как медведь, Носов и уже ринулся на Штейна, но Андрей успел перехватить его за тощее плечо. – Ладно, остыньте. Все, давайте спокойно сядем и погорим. Сядь, – сказал Андрей Носову таким тоном, будто он отец, а Носов двоечник, принесший со школы очередной трофей. В кабинете повисла неловкая пауза. Медиамагнат с миллионными доходами, пожилая владелица самого успешного в России коммерческого издания, похожая на бухгалтера советского завода покрышек или подшипников, пока еще действующий директор этого издания и простой журналист – все сидели молча, переводя друг на друга удивленные взгляды, будто не понимая, зачем они тут собрались. – Я с вашего позволения все же начну, – нарушила тишину Демина. – Я, напомню вам, еще владею всем этим предприятием, да и кабинетом вообще-то тоже. Имейте уважение хотя бы как к женщине. Андрей, давай с тебя начнем. Мы все прекрасно знаем, что к созданию журнала ты причастен не меньше, чем твой друг и коллега Александр Штейн. Он стал директором по самой банальной причине – мы с ним дружим, и он хороший организатор. Это первое. Второе – и это должны знать все здесь сидящие – издание я продаю просто потому, что всю жизнь мечтала жить в Италии – да, именно там, иметь там собственный дом, так что причина, как видите, банальна и проста. И, наконец, – обращаясь зачем-то именно к Андрею, сказала Демина, мельком поправив свою то ли накидку то ли огромный платок, – по поводу него, Виталий Носов – это первый и единственный человек, кому я предложила издание, и все это только потому, что я уверена – он не допустит краха нашего общего дела. Но у меня было одно условие: весь коллектив останется прежним. У меня все, – закончила Демина и, чтобы занять паузу, решила протереть стекла очков. Штейн смотрел на свои новые начищенные ботинки и, казалось, совсем не слушал Демину. Носов напряженно поглядывал то на Демину, то на Андрея, его лицо было красным, как арбуз, он нервно тряс ногой, исподлобья посматривая по очереди на присутствующих, отчего становился похожим на злую голодную собаку. «Вот так поворот, – думал Андрей. – Понятное дело, что с Носовым никто работать не будет», – и, подняв руку, как в школе, спросил: – Марина Владимировна, можно вопрос? – Конечно, Андрей, мы для этого здесь и собрались, так сказать, прояснить ситуацию внутри партии, ха-ха. – Вы же знаете, в каких отношениях мы с Носовым! – сказал Петров, отпил из початой бутылки «Перье» и добавил: – он ведь явно не собирается крестить наших детей, что, если мы просто не захотим с ним работать?! Демина вздохнула, поправила душки красивых модных очков (явно кем-то подаренных), и сказала тоном пьяного библиотекаря (до-бемоль с продавленной правой педалью): – Да, вы вправе работать с кем хотите, мне главное, чтобы новый владелец издания сам никого не увольнял. Мы вроде так договорись верно, Виталий Алексеевич? – спросила женщина, взглянув на Носова. – Да, все так, – ответил он. – Я не против работать с прежней командой, я уже вроде сказал, и мы это подтвердили документально, – добавил он. – В общем, так, – продолжила Демина, – вас, ребята (она посмотрела сначала на Андрея, потом на Штейна, который в этот момент очень удачно отвлекся от разглядывания новых туфлей-оксфордов), вас двоих я пригласила, потому что уважаю как профессионалов и хочу, чтобы начатое вами дело вы же и развивали. Андрей мельком посмотрел в сторону Штейна и поймал вопросительный взгляд друга. «Похоже, Деминой и правда не все равно, что будет с ее детищем, – подумал Андрей, – хорошая она все-таки баба, цельная». Тут же на ум пришла сцена с Мелиссовой: их недавний разговор, ее прилипшие к заплаканной щеке каштановые волосы и финальный хлопок дверью. Штейн привстал, показывая, что беседа подходит к концу, медленно обвел взглядом присутствующих слева направо, как этому учат на тренингах по управлению толпой, и сказал: – Уважаемая Марина Владимировна, выражаю вам благодарность от меня лично и от Андрея Петрова, с вами было очень приятно работать. Скажу честно, – продолжил он, – Носов нам обоим сильно не нравится, но журнал нам не безразличен (особенно учитывая тот факт, что работу больше ты нигде не найдешь, – подумал Андрей), и мы обещаем подумать над вашим предложением. Да, Андрей? – Разумеется, мы обещаем подумать, – сказал Петров и сам уткнулся в туфли Штейна, которые и впрямь были очень красивыми и подходили к его черному приталенному костюму так же, как красивым женщинам подходят туфли на каблуках, да и вообще, подумал Андрей, выглядит мой друг для своих сорока пяти весьма недурно. Носов ерзал на стуле, прекрасно понимая, что находится в положении явно не по статусу и весьма идиотском, если не сказать больше. По идее это вокруг него должны все плясать и прыгать, умоляя оставить на работе прежний коллектив и этих двух беспардонных идиотов. Но мало того, что два напыщенных индюка «решили подумать», так еще и Демина вместо сегодняшней сделки, которую Носов рассчитывал закрыть здесь же, на большом деревянном столе Штейна, поет им дифирамбы! Поет, как старый безмозглый соловей, и вся эта песня – лентяям и тунеядцам, которым просто везет по жизни, как Амаяку Акопяну на выступлениях перед детьми. Носов понимал, что надо сказать хоть что-нибудь, и немедленно, иначе его авторитет не просто пошатнется, а может вообще сдуться, как за зиму мирно лежащий на балконе футбольный мяч. – Коллеги, – начал лебезить Носов, – действительно, в договоре все это есть, но позвольте заметить, уважаемая Марина Владимировна, что господин Штейн и Петров сами отказываются работать со мной, ссылаясь на враждебное отношение и какую-то неприязнь. – Они попросили подумать два дня. Виталий Алексеевич, я считаю, мы сможем перенести подписание бумаг до среды. – Разумеется, – сказал Носов, – конечно. А теперь прошу извинить, у меня встреча, всего доброго. Быстрыми нервными шагами он вышел в коридор, как пума, добежал до лифта и начал судорожно бить пальцем в никелированную кнопку вызова, мигавшую красным от возмущения, как поломанный трансформер. Услышав эти нервные конвульсии, трое оставшихся в кабинете, как по команде, улыбнулись друг другу. Выглядело это так, будто в старую компанию пришел новый человек, старался весь вечер шутить, но у него ни черта не вышло, и вот он наконец-то резко засобирался. – Ну что ж, молодые люди, все, что я могла для вас сделать, сделала. Я бы вас очень просила остаться и поработать здесь еще, ну а вы там сами смотрите. По крайней мере, никто вам не мешает просто попробовать найти общий язык с этим Носовым. Женщина встала, медленной, немного старческой походкой прошла к вешалке, стоявшей в углу кабинета, мужчины тут же подлетели помочь надеть пальто. Демина тепло попрощалась с каждым и двинулась в сторону лифта, где ее образ в тени мигающих офисных ламп стал еще более старым и немощным. Штейн закрыл дверь, достал стаканы из бара, бутылку виски, разлил карамельного цвета жидкость и произнес тост: – Давай – за взвешенное и мудрое решение! Бутылка «Чиваса» (именно его почему-то) опустела за полчаса. Друзья шутили, что пропущенная пятница (первая за 2 года) должна быть восстановлена немедленно. Несмотря на то что сегодня понедельник и на часах еще нет трех часов дня, приятели оказались в состоянии, характерном для служащих всевозможных контор и клерков глубокой пятничной ночью, то есть говорили обо всем. Как провели выходные, о будущем журнала и о его развитии, о бутылках из-под виски… Андрей не забыл рассказать про знакомство с Инной – матерью пятилетнего Макса, обладательницы потрясающего чувства юмора и запаха фруктов, от которого он сходил с ума последние несколько дней. Штейн долго держался, внимательно слушая, но все же не выдержал и рассказал в свою очередь об их с Мелиссовой разговоре и ночевкой у нее дома. – Слушай, старик, Алла-то наша только на работе ходит и сопли пускает, – разоткровенничался красный от виски Штейн, – дома это вообще другая женщина – мягкая, скромная, нежная. – Когда свадьба? – перебил Андрей и добавил: – Мягкая, скромная нежная… Жалко, я не умею играть на гитаре. – Прекращай! Нет, ну я серьезно! Она сама меня потащила, говорит, давно я ей нравлюсь и все такое, раз уж увольняют всех, давай, мол, хоть посидим вместе, короче, раз-два-три – и я у нее остался… – Слушай, Сань, если сработаемся с этим Носовым, я тоже раз в неделю буду на работу ходить, глядишь, и ко мне девчонки потянутся. Друзья рассмеялись. В офисе никого не уже было, кабинеты быстро опустели, погасли лампы и мониторы, а разговор двух закадычных коллег предстоял долгий. Приятели проголодались и решили заказать виски и закуску. «Внутренняя служба доставки» была налажена давно и работала как часы. Охранник Валера обожал такие поручения, а еще больше любил получать 500 рублей за свои труды, и вообще, чем больше было таких просьб, тем больше он считал себя другом руководства журнала. Сегодня заказ был выполнен меньше чем за 40 минут. Стук в дверь нарушил громкие дебаты относительно будущего журнала и пропавших штейновских картин. – Можно? Это я, Валера! Вот, куда поставить? В дверях показался взмыленный охранник в униформе и кепке с названием охранной фирмы, которое никто не мог прочитать, разве что врач. Не дожидаясь ответа, вороватой быстрой походкой он проследовал к столу, положил рядом пакеты с едой, две бутылки виски, получил тысячу чаевых и выбежал счастливый, как ребенок, урвавший незапланированный подарок по случаю отцовского стыда, выплывшего наружу после спущенной подчистую зарплаты в баре у дома. – Ну-с, Андрей Сергеевич, ваш ход, – сказал Штейн, подставляя бокалы. Андрей разлил молча, ребята чокнулись и накинулись на купленную в «Мастер-пицце» – небольшой пиццерии, горячую пиццу, от которой были без ума все, кто ее пробовал. В непринужденной дружеской беседе несколько часов пролетели так же незаметно, как школьная переменка. Приятели понимали, что им будет лучше продолжать работать в журнале дальше. Саша рассказал другу, что в новом штатном расписании Носова появится еще одна руководящая единица – заместителя главного редактора. – Ну, то есть твоя новая, – добавил он и подмигнул. – По сути, – хлопая по плечу Петрова, продолжал Штейн, – ты им и являлся, просто любит этот Носов всю эту субординацию и прочую хреновню, скрывающую реальное положение дел в коллективе. У него и на каналах его так, и в газете – везде, в общем. Четкая иерархия. Меня вон даже Алла пытала полночи, думала, что мы с тобой скрывали какую-то страшную тайну эти два года. Я ей правду и сказал, говорю, какая, мол, разница, как и кто называется, главное – отношения внутри коллектива и между людьми, так ведь, старик? – Сань, ты мою позицию знаешь, я вон на троллейбусе езжу, и мне до одного места все эти звания и прочая чепуха. В общем, по рукам, звони тогда этому идиоту и говори, что мы согласны, не знаю, правда, как все это будет выглядеть, ну да ладно… хотя бы из-за Деминой попробуем. В конце концов, мы оба ей обязаны. Друзья улыбнулись друг другу теплой пьяной улыбкой и зачем-то потянулись обниматься. Но кроме стука лбов у них, разумеется, ничего не вышло: три бутылки виски сделали свое дело мастерски. Заслуга Деминой перед Андреем и его другом Штейном и впрямь была очевидной и сомнению не подвергалась. В жизни каждого человека выпадает шанс, и даже не один, а бывает и того хлеще: начинают вдруг происходить настоящие чудеса. Два года назад Александр Штейн был самым что ни на есть заурядным журналистом, который просто не любил скандалов и посещал все без исключения мероприятия, все, даже куда не звали. В профессиональном плане он, мягко говоря, звездой не являлся, но был почтительным и воспитанным, никогда не перебивал собеседника и почти всем дружелюбно кивал. Как известно, такая тактика многих людей поднимает на небо буквально из говна. Это сейчас Штейн стал позволять себе критику, колкие шутки, хорошую одежду и взгляд свысока: все эти качества состоятельного и уверенного в себе человека. Андрей Петров, наоборот, был подчас слишком резким, за словом в карман не лез, правда, отличался высокой работоспособностью и профессионализмом. В тот вечер, посвященный то ли открытию нового отеля, то ли дню рождения губернатора, в зале, обставленном множеством столов с канапе и прекрасной выпивкой, Марина Владимировна предложила Штейну возглавить новый проект. На тот момент у нее был офис в центре и свободные средства в размере двух миллионов долларов. Не сказать, чтобы она планировала открыть дело именно в издательском бизнесе, тем не менее почему-то именно хороший журнал виделся ей выгодной инвестицией, и, надо сказать, она не прогадала (то есть угадала). Почему именно Александр Штейн показался ей подходящей кандидатурой? Это тоже загадка, наверное, даже для самой Деминой. Получал Саша Штейн на тот момент около двадцати пяти тысяч рублей ежемесячно плюс путевку в Абрау-Дюрсо и состоял в разводе. Снимал скромную однокомнатную квартиру, платил жене алименты за двенадцатилетнюю дочь и ездил на старом «фольксвагене». И вот буквально год спустя он уже прикупил квартиру недалеко от центра, да и старенькая машина-инвалид вдруг превратилась в дорогой «мерседес», причем самой элитной модификации. Простенькие недорогие рубашки и пуловеры новый Александр враз сменил на дорогие костюмы, стал следить за собой и хорошо питаться, в общем, Штейн делал теперь все то же самое, что начал бы делать любой другой разумный на его месте, ну, или почти любой. К примеру, Андрей Петров имел накопления в сумме больше 50 000 долларов и до сих пор ездил на троллейбусе. Но как его судить за это и тем более называть неразумным? В тот вечер Штейну до того фартило, что он просто подошел к первому попавшемуся знакомому и немного пьяным, заплетающимся языком спросил: – Добрый вечер! Андрей вроде? Петров? – Да, добрый! – ответил тот. – Я тут журнал открываю, давно слежу за вами, поможете мне? Андрей тоже порядком набрался, Штейна до этого вечера видел раза два от силы и ничего враждебного к тому не питал. Он посмотрел в его голубые, почти честные глаза и без лишних вопросов сказал: – По рукам. Тем же вечером в одном из баров и была придумана концепция, состав и примерные планы работ по открытию и дальнейшей деятельности журнала «Мой город». Именно с того самого вечера дела у обоих новых партнеров пошли как по маслу, или, как еще говорят, дай бог каждому. Марина Демина, сама того не подозревая, возможно, и была тем самым шансом для тогда еще 43-летнего рядового интервьюера и 33-летнего писателя-журналиста, который тоже вряд ли бы взлетел так высоко по части денежного довольствия, не подвернись ему такой случай. Андрей посмотрел на подоконник. Огромный кактус, стоящий там точно капитан, управляющий старой проверенной шхуной, ходил взад-вперед. За окном был обычный тихий вечер понедельника: пробки потихоньку сходили на нет, люди, успевшие купить продукты и пива на вечер, давно уже разбрелись по своим квартирам, остались только горящие витрины магазинов, гуляющая молодежь и машины такси. Петров зажмурился и вспомнил себя молодого. Совсем недавно он тоже гулял по ночным улицам, напивался и клеил девчонок так же, как эти трое парней внизу, мечтал о чем-то большем, чем имел сейчас. Одно он знал точно: он никогда не думал, что через двадцать лет будет смотреть сквозь огромное окно в пол, сидя в обставленном дорогущей мебелью кабинете, и думать о том, что он совсем взрослый и ничего уже не вернуть… – Да уж, – сказал Андрей сам себе, – стареть это конечно хреново… Интересно, о чем думает Саня? Штейн сидел или даже полулежал, откинув голову на спинку уютного высокого дивана. Рубашка расстегнута на две пуговицы, пиджак чуть смят, седеющие виски – весь набор, чтобы понравиться любой девушке да и вообще всем. Он бормотал что-то под нос, держа бокал с виски тремя пальцами, – именно так держат емкости со спиртным в фильмах или на страницах глянцевых западных журналов. Он легко мог бы позировать GQ или Playboy, подумал Андрей, и дернул друга за локоть. – Ну что, Сань, хватит на сегодня? По домам? – Пожалуй, соглашусь! Давненько так не написались, да?! – Глаза Штейна были красными, и лицо его превратилось в подобие помидора сорта «парадиз». – Давай по домам и пару дней отдохнем, а в среду тогда я этому Курносову позвоню. Как думаешь, как он себя чувствует? – Думаю, как последнее дерьмо, – ответил Андрей. Несмотря на приличное алкогольное опьянение, справедливо именуемое в народе емкой фразой «в дрова», Штейн не изменял своей давней привычке ездить пьяным за рулем. Справедливости ради стоит отметить, что ездил он весьма аккуратно, алкоголь каким-то чудным образом не превращал его в любителей нажать в пол. Друзья спустились на крыльцо, встали на парапете в аккурат перед стоянкой. На улице было свежо, холодно и приятно. Зима медленно отступала. Они жадно вдыхали чистый ночной воздух, понемногу приходя в себя после выпитого в большом душном кабинете. Андрей смотрел, как сладко затягивается его приятель небольшой сигарой, в который раз про себя отметив, что этот человек просто не имеет права бросать курить. Есть люди, будто созданные для того, чтобы позировать с папиросой, наверняка, глядя на них, другие приобретают эту пагубную привычку даже в зрелом возрасте. Интересно, какой идиот сказал, что подростки начинают курить, чтобы выглядеть круто? Точнее, почему только подростки должны этого хотеть? Начинают курить и в сорок, и даже позже по той же самой причине. Просто как-то не принято мужику в возрасте на вопрос: «Володь, ты это чего?! Вроде ж не курил всю жизнь?!» – отвечать что-то типа: «Да я тут подумал… в общем, крутым хочу стать, чтоб девчонки внимание обращали и все такое прочее». Андрей смотрел на уходящие в чистое весеннее небо большие клубы едкого сигарного дыма и вспоминал недавнее знакомство с Инной. «Может позвонить ей?!» – подумал он и посмотрел на часы. На простеньких, но надежных Bregeut стрелки выдавали комбинацию «полдесятого». Глава 4 Дома, в своей уютной двушке в самом центре города, купленной несколько лет назад нехитрой комбинацией собственных средств и наличных, полученных от тогда еще полуживой бабушки, Андрей всегда чувствовал себя уверенно и легко. Что бы не случалось в жизни, приходя в свой маленький мирок, огражденный четырьмя стенами, Петров ощущал то самое чувство уюта, которого не хватает людям семейным или состоящим в отношениях. Эти небольшие апартаменты знавали многих визитеров, включая, конечно, и красивых девушек, но хозяин квартиры никогда не предлагал кому-нибудь переехать к нему насовсем. Пример друзей и знакомых, жизненный опыт и прочитанные книги – все говорило о том, что одному жить лучше, ну, или по крайней мере легче. Аюбой нормальный женатый человек в частной откровенной беседе расскажет вам, что, скорее всего, перемотав пленку назад, жениться он бы не стал и жил бы один. Вполне понятно, почему люди не разводятся, к примеру, имея детей. Тут нет одного единого рецепта (если он вообще существует), в котором было бы четко написано, как сделать так, чтобы от действий супругов ребенок никак не пострадал. Но почему люди, прожив несколько лет, втайне или наяву долгие годы ненавидя друг друга, продолжают этот семейный мазохизм дальше, – непонятно или по крайней мере неразумно. По мнению Петрова, только прожившие несколько лет пары могут принять разумное решение связывать эти свои отношения документально или расходиться ко всем чертям и живя себе дальше в гордом и таком приятном одиночестве. Лежа на большой двуспальной кровати, он мечтал, строил планы и так далеко улетал в мыслях, что никакой так называемый трансцендентальный опыт, как говорится, и рядом не стоял. Инне он решил не звонить. Алкогольное опьянение оказалось куда сильнее, чем ожидалось. Андрей уставился в плывущий потолок, его начинало мутить. Молодой человек так и остался лежать в костюме, то широко открывая глаза, то стараясь зажмуриться как можно сильнее. Заснуть никак не получалось, приступы тошноты подходили к горлу, а секунду спустя отпускали, становилось легче, и только мысли о свежевыжатом лимонным соке и поездке в горы хоть как-то сдерживали позывы вывернуть содержимое желудка. «Блевать в тридцать пять лет от виски – совсем уж не комильфо», – были последние мысли Петрова, перед тем как впасть в глубокий безмятежный сон, после которого, как правило, человек ни черта не помнит. Андрей проснулся от воя сигнализации. Резкий противный звук будто резал голову пополам. В начале 90-х, когда русский автолюбитель впервые познакомился с данным чудом техники, считалось, что чем громче – тем лучше. Годы эволюции российских автовладельцев (1993–2013) дали свои плоды: сегодня почти все автомобили оснащены противоугонными комплексами, но чем громче те воют, тем более недоразвитым считается современный хозяин таковой электроники. А вообще, надо отдать должное нашему «особому пути». В России принято говорить о мании потребления и ругать за это Америку и другие развитые страны, однако стоит заметить, что, например, в Америке не покупают телефоны с изображением надкусанного яблока по цене в пять раз выше их реальной стоимости только лишь по той причине, что в ближайший месяц такого прибора точно ни у кого не будет. Особый путь, я говорю. Андрей медленно поднялся, картина бытия немного не поспевала за телодвижениями молодого журналиста. Глаза болели, голова, будто налитая чугуном, кружилась и болела, в висках раздавались выстрелы крупнокалиберного пулемета системы «Потрошитель 18 М». В молодости в таких случаях они с приятелями пили пиво, что делало ситуацию немного проще, но неизбежно превращало следующий день в еще одну пьянку. Петров насильно выпил несколько кружек обычной воды без газа, разделся и прошел в душ. Холодные струи быстро заставили проснуться и почувствовать себя лучше. В голову полезли первые утренние мысли, а с ними и желание жить дальше. Все дела сделаны, статьи, заказанные на прошлой неделе, – написаны. Два дня на раздумья, которые дал им Носов, можно было потратить на чтение, прогулки, походы в кино, да на что угодно! В конце концов, можно сходить к кому-нибудь в гости, – подумал Петров. В течение каждой недели Андрей получал по меньшей мере, три-четыре приглашения от старых приятелей или просто приглашения на обед от интересных городских персонажей разных профессий, но, увы, с такой же частотой Петров вежливо отказывался. Бывшая неуемная потребность в общении и людях с годами поутихла, и, несмотря на вполне еще молодой возраст, Андрей стал бывать дома один все чаще, предаваясь чтению и пространным размышлениям обо всем. Когда-нибудь он запишет все свои мысли, но не сейчас. «Кому это надо? – спрашивал себя Андрей, в очередной раз решивший написать коротенький рассказ. – В конце концов, за это не платят, вот за статьи платят – это и буду писать, да и вообще, мало кто все это поймет», – думал он, наливал себе порцию виски и в очередной раз закрывая ноутбук и потирая ладони. Несколько часов понадобилось Петрову, чтобы навести порядок в квартире. Уборку он всегда делал сам, еду в основном покупал готовую, единственное, чего не любил делать, – стирать и гладить. Но это легко решалось. В цокольном этаже его многоэтажки имелась прекрасная прачечная, недорогая и с очень приличным сервисом. Раз в неделю квартиру Андрея посещала приветливая толстушка Яна, приходящая с большим черным мешком для сбора грязного белья, а также вешалками с выстиранными и отглаженными футболками, штанами и рубашками. Стоило это мероприятие совсем недорого, зато избавляло городского жителя от этой неприятной, но неизбежной процедуры. Уже к полудню апартаменты молодого журналиста выглядели так, что сама Чистота удивлено вздернула бы брови и отвернулась от смущения. С чувством выполненного долга Андрей направился в душ, по пути поймав себя на мысли, что за последние два часа он принимает ванну дважды. Мысль об Инне все упорнее крутилась в сознании, вытесняя остальные планы на день. В кино Петров не пойдет точно – просто потому, что не любит кино, идти в бар рано, да и сколько можно пить? Звонить и напоминать знакомым, что они приглашали тебя несколько дней назад и сейчас ты все же решил зайти, – это, согласитесь, тоже моветон, каких свет не видывал, если не сказать больше – хамство форменное! Другое дело, смотреть в большие зеленые глаза, вдыхать нежный фруктовый аромат ее духов и любоваться длинными черными волосами, игриво спадающими на изящные хрупкие плечи. – А вдруг она носит черное белье?! – размечтался Андрей. Позавтракав омлетом с овощами, молодой человек ощутил, как рабочее состояние и жизненный тонус возвращаются в норму, то есть способность нормально двигаться и говорить складно – все на своих местах. Андрей достал телефон, быстро нашел в списке нужный номер и нажал кнопку вызова. На третьем гудке трубку сняли, Петров услышал знакомый, немного томный голос Инны: – Алло… – Инна, привет, это Андрей, если ты не забыла. Мы с тобой виделись несколько дней назад и… – Привет, помню, конечно! Как твои дела?! – Все хорошо, – сказал Андрей держась за висок, в котором опять послышался выстрел. – Все нормально, – повторил он. – Я тут подумал: можно тебя пригласить куда-нибудь? Инна промолчала, но скорее специально, как обычно делают в таких случаях все девушки в любой стране мира, причем в любом возрасте. Андрей вслушивался в пугающую тишину, ругая себя за это неуклюжее «куда-нибудь», всем ведь известно, что девушки не любят неопределенность (зато любят пожрать). – Можно, конечно, – ответила она. – С удовольствием! Тем более, Макса забрали родители на несколько дней, и я два дня свободна, – добавила она. «Родители у нее молодцы, и вообще неплохой намечается денек», – подумал Андрей и сказал: – Во сколько будет удобно, мэм? – Думаю, часа в четыре я буду готова, – ответил она и громко рассмеялась чистым, заразительным, немного детским смехом, как могут смеяться девушки без возраста наподобие Дженифер Энистон. Андрей смутился, но все же спросил, что означает этот странный, но такой приятный смех. – Так, – ответила она, – я почему-то представила, что ты придешь в шляпе, хи-хи… Знаешь, в таких, как раньше в кино показывали, в американском, мафия, тридцатые годы и все такое. – Инна снова рассмеялась в голос. – Извини, Андрей, не знаю, что на меня нашло… – М-м-м, хорошо, – ответил он как можно серьезней, – заеду за тобой в пять. Он положил трубку и тоже рассмеялся: – В шляпе! Во дает! «Весело с ней, как бы не влипнуть», – подумал Андрей, намекая на то, что в таких девушек легко влюбиться, и не просто на месяц-другой, а навсегда (чего не бывает в принципе, но на что мы так всегда надеемся). О существовании подобных особ многие мужчины догадываются, и даже больше, примерно раз в жизни почти каждый встречает такую, но то ли судьба, то ли собственное неверие, что все может быть так просто и даже идеально, отталкивает нас от таких девчонок куда подальше, лишая того самого единственного шанса. Чтобы окончательно прийти в себя от выпитого вчера алкоголя, Андрей решил поработать или хотя бы разобрать почту. Он включил свой небольшой Acer последней модели, его любимый матовый ноутбук, купленный год назад, у которого имелась очень важная для его профессии функция – идеальное разрешение экрана. У людей, занятых монотонной деятельностью, особенно связанной со сборкой мелких деталей (например, букв в предложения), глаза – первое, что надо беречь. Тут важно все: освещение, количество проведенного за работой времени, осанка и многое другое. Все это может показаться на первый взгляд мелочами, но однажды на приеме у врача вам могут сказать про ревматизм или порекомендовать приобрести очки, а если вы знаменитый писатель и описали постельную сцену с его женой, намекнуть на то, что у вас рак. Среди рекламных писем и прочего хлама Андрей обнаружил три заказа от автомобильного журнала «Автоновости». Необходимо написать материалы о самых популярных моделях десятилетия и поразмыслить о состояния наших дорог, плюс его хороший знакомый Паша Свиридов, главный редактор газеты «Городские новости», просит накатать заметку о самом Андрее, точнее о том, как живет простой журналист. Все материалы объемом примерно в семь – десять тысяч знаков, все довольно простые, в то же время достаточно интересные. Петров быстро прикинул, что напишет их за пару дней, уделяя работе свои стандартные два-три рабочих часа. Читая темы очередных заказов, в голове тут же вырисовывалась примерная картина будущих текстов. Он слышал от коллег, что те сначала составляют план статьи и только потом приступают непосредственно к написанию, также он знал, что на один такой материал им требуется несколько дней. Сам Андрей никогда никаких планов не составлял и самую большую статью в 10 000 знаков писал не больше трех часов. Все это вырабатывается с годами и напрямую зависит от количества написанного, поэтому на вопросы молодых коллег о профессионализме и потрясающей скорости работы журналист Андрей Петров отвечал так: просто пишите, и желательно каждый день. Странно, но в простые формулы успеха люди верят меньше всего. Вот поверить в трехэтажный план статьи или в волшебное писательское вдохновение – это всегда пожалуйста, верим! Материалы на автомобильную тему не очень тронули воображение, но никак не повлияли на писательский азарт. В очередной раз Андрей поймал себя на мысли, что пора пробовать писать хотя бы рассказы, но, как всегда, отложил идею на потом и вместо этого решил сделать статью о журналистах и о том, как те живут-поживают. «До встречи с Инной еще четыре часа, все успеем», – подумал он, открыл текстовый редактор и приступил к работе. Пальцы бегали по клавиатуре с таким трепетом и наслаждением, с каким обычно великие пианисты бьют в экстазе по клавишам своих больших красивых инструментов. В такие моменты Андрей забывал обо всем, а если что и отвлекало от работы – так это осознание того, каким счастливым может быть человек, просто занимаясь любимым делом. Для кого-то все это покажется скучным, думал он. И действительно, если посмотреть со стороны, ну что может быть скучнее? Несколько часов стучать по черным квадратикам, исправлять ошибки, выкидывать лишние предложения, а иногда и целые абзацы. Но тем и прекрасен мир, что все мы в нем разные. Каждый, кто нашел свое дело, может делать его, не замечая ни трудностей, ни боли, ни сомнений. Да, это большая редкость, наверное, такая же, как и найти свою настоящую любовь, но это бывает, и эта мысль греет миллионы, она не дает спокойно спать, она волнует умы и дает человеку веру в себя. По поводу написанного молодой журналист обычно не сильно переживал, да и вообще редко (точнее, никогда) думал, что можно писать, а что нет. Резонансные темы он не обсуждал, не переходил на личности, интервью почти никогда не брал, зато имел возможность и счастье выражать в статьях свое мнение, а это очень важно не только для писателя, а вообще для любого разумного человека. Наверное, самый огромный плюс писательского ремесла состоит в том, что, когда пишешь, тебя уже слушают, раскрыв рот, и никогда не перебивают. Кстати, этим человеком может быть сам пишущий, и зачастую так и бывает (Ого пошутил! Овации в зале, цветы, женщины, путевка в санаторий, премия). Андрей начал статью с общих фраз, затем рассказал о новых, хороших, по его мнению, изданиях, появившихся в последнее время в городе и в стране, не забыл порассуждать о сети Интернет и ее лидирующих позициях в сравнении с печатными изданиями, вскользь коснулся темы рекламы в СМИ. В последних нескольких абзацах Петров поделился своим мнением насчет того, что неплохо бы наконец ввести новые понятия, потому что, к примеру, он пишет статьи, но по сути журналистом не является, да и слово это не любит. Закончил статью он так: «Профессия журналиста – не самая почетная в России, но это не просто так. Журналист для всех нас – это человек, ищущий все самое плохое в собеседнике, задающий неудобные вопросы, это люди, освещающие самые скандальные происшествия, люди, которые, глядя в камеру, рассказывают, как оголтелые и бессовестные, про ужасающее состояние умирающего рядом человека вместо того, чтобы бросить все и просто помочь бедняге. Конечно, не все такие, и многих классных журналистов-интервьюеров автор знает лично (Андрей подумал о Штейне, но тут же вспомнил, что интервьюер из него так себе). Однако наряду с теми, кто берет многочисленные скандальные интервью и роется в грязном белье, собирая материал для своих будущих репортажей, есть люди, которые занимаются написанием чисто обзорных или развлекательных статей. В рекламе – это копирайтеры, здесь все понятно, а вот если текст не нацелен на продажи – как тогда назвать таких пишущих? Это кто угодно, но не журналисты! И последнее. Вам, наверное, интересно узнать, как живут такие, как я, и сколько они получают? Не знаю, как насчет осветителей скандальных событий, а писать хорошие статьи и достойно на это жить – вполне посильная задача». Мельком взглянув на часы, Андрей закрыл ноутбук, подумав о том, что последний абзац статьи лучше переписать, – слишком слабый и сухой тот получился, а сейчас пора одеваться. Он всегда радовался, когда, несмотря на плохое самочувствие, он сделал хоть что-то, написал хотя бы абзац… Самооценка тут же повышалась, а с ним настроение и уверенность в себе. Выпив еще несколько стаканов воды, Петров наконец почувствовал себя абсолютно трезвым, отражение в зеркале ванной это подтвердило. Пора на выход, будьте любезны, сэр. Глава 5 На улице началась настоящая весна. Солнце слепило прохожих, заставляя щуриться в неискренних, но приветливых улыбках. Тротуары почти полностью избавились от грязных луж, обнажив большие трещины в черном смоляно-гравийном покрытии асфальта, как всегда бывает после сильных морозов. Андрей был одет в черный приталенный костюм, классические туфли и легкое модное пальто. Девушки, идущие навстречу, приветливо улыбались и даже оборачивались. Безусловно, ему это льстило, да и как это может не нравиться?! Все мы тем и заняты каждый день, чтобы понравиться как можно большему количеству людей. Андрей обходил небольшие лужи, боясь испачкать начищенные до блеска туфли, хоть ему и хотелось взять и рвануть вперед, шлепая по этим самым лужам, насколько сил хватит, как в детстве, когда внешний вид твоих ботинок в списке приоритетов стоял на последнем месте под номером сто девяносто семь. Пройдя пару кварталов, Петров замедлил шаг. Дом Инны находился совсем рядом, до запланированной встречи было еще целых двадцать минут. Он свернул на небольшую, узкую улочку, где в маленьких магазинчиках обычно торговали парфюмерией для пенсионеров и психически больных, а чуть дальше стояли продавцы цветов («голландская розочка по сто рублей», «шикарные пионы», «возьмите лучше все сразу, я уступлю»). Нет ни одной девушки на свете, не любящей цветы, подумал Андрей. Это единственное, в чем может быть уверен мужчина, говоря о женщинах. На полках павильона было столько букетов и композиций, что буквально рябило в глазах. Маленькие тонкие стебли с торчащими пестрыми головками вперемешку с зелеными ветками; огромные тюльпаны, розы всех видов от ярко-белых до пугающих черных, а также несколько десятков растений, названия которых нормальному человеку не осилить никогда. Петров растерялся. «Наверное, все же розы, – подумал он. – Только какие?» Девушка-продавец, узнав, что он идет на свидание, растаяла, сразу стала моложе и приветливее (если ничего не купите, обернитесь – молодость уходит тут же). – Вот бы всем таких мужчин, – сказал она. – Возьмите розы, белые, это «нежность» значит. «Это нежность значит», – повторил про себя Андрей и протянул пятитысячную. Он вернулся обратно, на оживленную широкую улицу, только теперь с большим букетом в руке. Тридцать три торчащие белые головки свежих красивых цветков качались в такт попутному ветру, уныло посматривая на ботинки Петрова. Андрей улыбался прохожим, сам не понимая, почему и зачем. С одной стороны, что тут такого: ну идет себе молодой мужчина с розами, с другой – Петров прекрасно понимал, что в таком случае никогда твои движения не буду выглядеть естественно и непринужденно: волнение, румянец на щеках, немного округлившиеся глаза – все говорит о том, что он явно не в своей тарелке или похож на влюбленного кретина. Во внутреннем кармане пиджака завибрировал телефон. Бж-ж-ж, бж-ж-ж, потом еще и еще. «Наверное, Инна, – подумал он. – Хотя, странно, не похоже это на поведение девушки на первом свидании». Андрей достал телефон, на экране светилась гордая надпись: «Саша Штейн», под ней их единственная совместная фотография (та единственная, где они оба трезвые). – Как же ты не вовремя! – сказал Андрей, переложив букет в правую руку. – Это как сказать! Тебе никто не звонил еще? – Я тут иду и улыбаюсь всем подряд, в руке у меня огромный букет роз, и как ты думаешь, мне интересно, звонил мне кто-нибудь или нет?! Сань, самое время задавать идиотские вопросы! – Любовь, старик, это хорошо, но сейчас… Выкидывай свой букет и срочно поезжай ко мне, Андрюха, я не шучу, прямо садись в такси и ко мне. Хотя нет, цветы оставь. Цветы – они всегда в тему, – сказал Штейн и отключился. Тут же солнечный погожий денек превратился в обычный серый день, похожий на оторванный листок старого календаря. Солнце, как по команде, зашло за тучи, и теперь лица прохожих вновь стали как прежде: унылыми, серыми и безжизненными. Андрей, в который раз убедился, что человек не вправе думать, будто он сам лепит свою судьбу. Именно из-за таких мелочей эта самая жизнь и превращает вполне нормальных людей в непонятных существ, которые до конца дней только и делают, что удивляются очередному подарку судьбы. Чаще плохому подарку, разумеется. Петров почти уже набрал номер Инны, чтобы извиниться, но в последний момент убрал большой палец правой руки с окошка «вызов». «Что я ей скажу? Извини, как раз за пять минут до заветного часа у меня появились срочные дела. Какой нормальный человек поверит в это?! Я бы, – продолжал Андрей рассуждать, – подумал, что надо мной издеваются. Если и говорить подобное, то как минимум за час, чтобы это не выглядело полным свинством». Вообще забавно получается: ему самому ехать никуда не хочется, плюс он еще должен придумывать себе и девушке внятное объяснение, почему же все произошло именно так! Молодой влюбленный живо представил Инну стоящей в прихожей, которую он мельком, но все же успел рассмотреть. Вот девушка в облегающем платье и коротенькой джинсовой куртке подходит и внимательно смотрит в большое зеркало, стоящее рядом с большим шкафом, подводит ресницы, быть может, немного румян, немного помады (которую, конечно, не любит)… и тут звонит Андрей Петров, любитель помогать незнакомым девушкам: «Алло, Инн, тут, э-э-э, в общем, такое дело, мне срочно надо уехать, не знаю, как тебе объяснить… ты можешь, конечно, мне не поверить…» Инна, не дослушав это бред до конца, бросает трубку и больше никогда не отвечает на его звонки. Воображаемый сценарий развития событий сковал Андрея, как якорь, по ошибке выкинутый на мели. Он стоял неподвижно, уткнувшись в отражение магазина в луже, с цветами в одной руке и телефоном в другой, тщетно пытаясь сообразить, что конкретно ему делать. Да что такого могло случиться, чтобы я немедленно понадобился? И вообще, никогда еще Штейн не хотел так срочно меня видеть. Видимо, произошло действительно что-то серьезное. Андрей подошел к обочине, вытянул руку, спустя секунд двадцать подъехала старенькая BMW выгоревшего черного цвета. Петров назвал адрес Штейна и, не спрашивая о стоимости поездки (да и вообще ничего не спрашивая), плюхнулся на заднее сиденье. Ехать минут пятнадцать, можно спокойно подумать, что же написать Инне. Андрей убрал пальцем манжет рубашки, посмотрел на часы: ровно 16:00. Он достал телефон и стал судорожно набирать сообщения и фразы самой нелепой комплектности: «Инн, привет еще раз, извини, у меня дела», «Ты не будешь против перенести нашу встречу на завтра?», «Инна, я очень извиняюсь, но срочно надо уехать, прости, пожалуйста, я позвоню позже и все объясню». Перечитав последний вариант он нажал «Отправить». «Сообщение доставлено» – появилась надпись на экране несколько секунд спустя. Мысленно Петров ругал себя и даже ненавидел: как он, человек, который может придумать любой текст почти на любую тему, не справился с простым сообщением?! – Поссорились? – сказал таксист, взглянув на него своими глупыми мелкими глазами, и, не дожидаясь ответа, добавил: – Понимаю, сам такой же. Бывает. Андрей промолчал. «Что ты там понимаешь?! Тоже мне эксперт!» – подумал он. Спустя пять минут пришло ответное сообщение. Молодой человек набрал полные легкие воздуха, зачем-то зажмурился, открыл глаза и прочитал: «Очень жаль, целую». Петров перечитал еще раз. Еще и еще. Три простых слова. Вот у кого надо поучиться! Андрей никогда не думал, что одно небольшое сообщение, оказывается, можно обдумывать часами. Понятно, что ей очень жаль, но она же, черт бы весь мир подрал, написала в конце это слово «Целую»! – ликовал Андрей. Слово – спасательный круг! Хотя она ведь могла сделать это из вежливости! Тоже возможно! Может быть, в голове женщины фраза «Очень жаль, целую» все равно, что «Очень жаль, позвони потом», а может вообще, словом «целую» она заканчивает каждое сообщение и это просто привычка?! От количества воображаемых комбинаций заболела голова, Андрей даже забыл, куда направляется, и на секунду задумался: а какого черта он делает в этой машине и куда он едет? И только слова таксиста вернули его обратно в действительность: – Прибыли, Мира, 29, как договаривались. Триста! Петров расплатился, аккуратно достал букет из багажника и пошел в сторону ярко-белой 25-этажки, которую про себя называл «Вавилонская башня». Не то чтобы это такое уж высокое здание – в городе есть постройки куда выше, – просто рядом в основном супермаркеты, пара детских садов и два старых дома, кишащие пенсионерами и алкоголиками (что часто одно и то же), по непонятным причинам еще не ставшие аварийными. Подъезды к дому-исполину заставлены машинами – обычная картина возле элитных городских высоток. Это возле старых пятиэтажек в девять часов утра всех как ветром сдувает, а возле таких новеньких бетонных коробок создается впечатление, что припаркованные иномарки – не более чем часть экстерьера (сиречь ландшафтный дизайн). Андрей прошел по широкому тротуару, свернул за детской площадкой и двинулся в самый конец дома к последнему, восьмому подъезду. В домофон звонить не пришлось – навстречу вышла молоденькая девушка с коляской и, увидев Андрея с цветами, приветливо улыбнулась. Он тут же подумал об Инне. «Вот же я мудак, наобещал, она ждала, а я…» – Спасибо, вы очень любезны, – сказала девушка, довольная поступком симпатичного незнакомца. Петров улыбнулся в ответ и прошел к лифту. Штейн жил на одиннадцатом этаже. Была бы возможность, он бы купил квартиру на первом – приятель Петрова панически боялся высоты. Просто квартира – единственная, оставшаяся свободной, после того как застройщик, хороший знакомый Саши, объявил о старте продаж в этом элитном доме. Так что даже к этой небольшой по современным меркам высоте Штейн привыкал мучительно долго и первые месяцы совсем не выходил на балкон. Поднявшись на лестничную клетку, Андрей позвонил в черный видеодомофон, замок тут же щелкнул. – Заходи, заходи, цветы давай в вазу поставлю. – Штейн был немного пьян, он стоял, прислонившись к шкафу, в свежей рубашке и брюках – казалось, он не знал о существовании другой одежды. – Ты извини, Андрюх, что испортил тебе день, но это тебя касается не меньше. Садись. Ты как обычно? – Гостеприимный хозяин прошел к винтажному бару, открыл стеклянную крышку большой прозрачной бутылки и медленно налил до середины. – Тебе со льдом? – Сань, все равно, что там стряслось? – В общем, Андрей Юрьевич, ситуация следующая. Звонит, представь себе, мне утром один дебил. Фамилия – Носов. Ну, мы туда-сюда, об одежде поговорили, о свитерах без рукавов, в общем, для начала последние тренды в моде обсудили, друзья же ведь как-никак, и он мне знаешь, что говорит? Что Демина уехала за границу, причем сегодня утром! Что-то срочное у нее, объяснять не стала и умотала ко всем чертям. – Ну, уехала и уехала, мы-то с тобой тут при чем? – спросил Андрей. – А при том, дорогой мой приятель, что бумаги все уже подписаны, она в них даже не смотрела. Я думаю, этот клоун подложил ей первый вариант договора, в котором указаны лишь цены и названия активов и нет там ни строчки про всяких там сотрудников и прочую фигню. – То есть получается, что Носов выкинет нас на хрен?! – Садитесь, пять! – ответил Штейн. – Тебе подлить? Давай-давай, свидание не состоялось, с работой тоже не ахти, выпить оно знаешь ли, никогда не повредит. Штейн подошел к бару, взял бутылку и прямо на весу подлил Андрею еще на полстакана. – Это еще не все, – продолжил он, – я позвонил юристу своему, он мне сказал, что такие пункты, как сохранение персонала, никогда в таких договорах не прописываются, и вообще на бумаге все это закрепить довольно сложно, а когда такое говорит юрист, это значит – нереально. Сделать все это можно, только если мы с тобой являемся держателями акций компании. Короче, дорогой мой друг, скорее всего, выражение Деминой «мы это с вами проговаривали в договоре» следует понимать так: «Я надеюсь на вашу порядочность, мистер мудак, вы уж ребят моих оставьте, лады?!» И знаешь, что самое интересное, – продолжал Штейн, нервно отпивая лошадиными глотками янтарную жидкость, – этот урод сказал, что все эти договоренности выеденного яйца не стоят, но есть у него для нас одно интересное предложение. – Имеется в виду для всей нашей прежней команды? – спросил Петров. – Андрюх, не поверишь, но я слово в слово повторил ему твой вопрос. Конечно нет, ответил он, это, говорит, касается исключительно вас двоих – на остальных ему, понятное дело, плевать. Ты знаешь, еле сдержался, чтобы не послать его. Он сказал: завтра в обед позвонит, договоримся о встрече. – Это если у нас время будет, – сказал Андрей и поставил бокал с виски на большой прозрачный столик. – У тебя полегче есть что-нибудь, Саня, что это за дерьмо? – добавил Петров сделав большой глоток. – Этому дерьму пятьдесят лет, чтоб ты знал. – Я понял, есть полегче? – повторил он. – Да, кстати, что ты Носову сказал в конце? – Что я мог сказать, когда он трубку положил сразу?! Точнее, я сказал, только он вряд ли разобрал мои послания, ежели не телепат, разумеется. Ты ж не забывай, он до сих пор думает, что такие, как мы, для него – это такие куски дерьма, по странному стечению обстоятельств снабженные руками и ногами. Он же никого за людей не держит. Деньги, они портят, а таких, как он, так вообще превращают в полное дерьмо. Надеюсь, ты не в обиде на старого приятеля, что он все это тебе сообщил по телефону, тем самым испортив такой солнечный денек? – Ладно, брось. Давай подумаем. Уволить нас – вообще не проблема, не заплатить он тоже не может, ну а что тогда? – рассуждал Андрей вслух. – Есть у меня подозрение, точнее, я даже уверен в этом. Носов хочет предложить что-то другое, он хоть нас недолюбливает, но мне не раз говорили наши общие знакомые, что отзывается о нас паразит этот весьма уважительно, это он на людях такой сорви-рукава. Не забывай, у него этих газет и журналов штук десять, плюс телекомпания. В общем, хрен его знает, что у него на уме, но очень мне кажется, что с журналом «Мой город» у нас роман закончился. Штейн уставился на большой выключенный телевизор, стоящий на полке, скорее просто потому, что он должен быть в каждом доме, нежели для использования по прямому назначению. Капелька виски упала на красивую белую штейновскую рубашку, мгновенно превратившись в небольшое пятно. Похоже, что хозяин великолепного изделия от Hugo Boss сейчас вообще на замечал ничего, кроме своего отражения в большом черном экране напротив, и слава богу, что капли этой в черном отражении увидеть просто невозможно. – Знаешь что… – начал Андрей после долгого молчания, – может, ну его, всех этих носовых и журналы, поживем просто для себя немного, отдохнем, а там и решим. – Что решим, Андрюх? Что? Нам же не по двадцать лет, мне – тем более! Ты вон что умеешь, кроме статей своих?! Ни-че-го! Попробуй исчезни, прямо сегодня! Да все твои журнальчики через месяц-другой найдут какого-нибудь студентишку, который раза в четыре дешевле будет писать, пусть хуже, но в общем пойдет. – Штейн повернулся и посмотрел Андрею в глаза. – А я, ты знаешь, я прямо чувствую, что мне уже дороги нет назад, я ведь ни черта не умею, живу-поживаю лишь потому, что пытался ладить всегда и со всеми. Вот и сейчас, хочется выключить все телефоны и вообще ни с кем не видеться пару лет, но это дорога в никуда, уж я-то знаю… старик, жизнь она такая. Могу я, в конце концов, сказать эту сакраментарную фразу? – Какую еще фразу? – спросил Андрей. – Ну, типа: «Я же старше, поверь мне, старик… я знаю, о чем толкую…», – ответил Штейн и громко рассмеялся. Андрей подхватил заразительный смех приятеля, поддавшись природному обаянию Штейна. – Вот мы с тобой идиоты, да?! – сквозь смех орал Штейн. – Вот клоуны! Никогда серьезно не можем поговорить! Ай-й, не могу! Надо в церкви проповеди читать, вон у меня опыт какой! Друзья быстро забыли про главную тему встречи и просто наслаждались обществом друг друга. Андрей показал сообщения Инны, на что Штейн сказал, что девушка и впрямь неглупая и увидеться с ней еще раз он просто обязан. Несмотря на будний день, настроение у обоих было приподнятое. За окном уже стемнело, хозяин квартиры включил телевизор для фона, отчего в комнате стало уютней и теплей. Приятели, как это принято у всех мужчин мира, находящихся в легком подпитии, принялись писать сообщения знакомым девушкам: Штейн написал Мелиссовой, потому что кроме нее никому писать не хотел, Андрей не удержался и написал Инне, мысленно ругая себя за необдуманные действия. Странно, но после нескольких бокалов виски радостью и хорошим настроением хочется делиться со всеми. В случае с мужчинами радостью особенно хочется поделиться с женщиной, и вовсе не потому, что под влиянием алкоголя те так жаждут телесного контакта, как многие ошибочно думают, нет, все это потому, что в моменты радости человек максимально одинок. Стоит начаться чему-то хорошему, все мы, как по какой-то заданной программе, сразу воображаем момент, когда это веселье закончится, а женщина, как известно, иногда может дать мужчине то самое чувство, что будто праздник не закончится никогда, и, как ни странно, красивое тело часто бывает тут совершенно ни при чем (но в немалой степени способствует этому). Несмотря на полную солидарность с другом насчет Носова и всего остального, на грядущие события Андрею было плевать. Он понимал, в каком возрасте и положении находится Штейн, что он никогда уже не будет принадлежать себе и все такое прочее. Если тот хочет жить и дальше нормально, иметь возможность ездить на дорогой иномарке и покупать шикарные костюмы по цене подержанных отечественных машин, он просто обязан играть в начатую им игру, и он и дальше будет продолжать изображать «своего парня» везде и всегда. Андрей был другим. Да, он мог подстроиться под любую ситуацию, но ладить со всеми и каждым – это выше его сил. Штейн часто уходил от прямого ответа, когда его в шутку спрашивали, как это он умудряется всем нравиться, ведь это просто невозможно! На что он отвечал что-то типа «так надо», «потом поймете» или что-то в этом роде. В любой организации, на любом предприятии или в любой конторе всегда есть человек, который старается нравиться начальству, и, как правило, такие быстро сами становятся начальниками. Люди слишком любят себя, и отказаться от дополнительного внимания – это выше их сил. Петров хотел лишь одного – заниматься тем же и боже упаси чем-то другим. Он знал и отдавал себе отчет, что это сейчас, когда есть заказчики, готовые платить, когда у него есть хоть какие-то сбережения, он может делать вид, что ему плевать на весь этот театр, но вместе с тем он понимал, что Штейн на сто процентов прав, говоря, что стоит ему уйти в сторону, как вакантное место будет занято спустя пару дней. «Сколько нужно скопить, чтобы вообще не бояться завтрашнего дня?» – думал Андрей, глядя на усталого и немолодого уже друга, нервно клацающего кнопками пульта. – Слушай, Сань, а что ты будешь делать, если Носов сделает так, что мы с тобой вообще работать в этой сфере не сможем? Я имею в виду, доконаем его окончательно, что тогда? – Я превращусь в другого человека и все равно понравлюсь Носову, – ответил Штейн без промедления, будто только и ждал, когда его об этом спросят. Несмотря на сарказм, Саша Штейн не врал. Вот этот точно будет виться ужом и в конце концов проползет везде. Самое страшное, что он сам понимал всю мерзость своего положения, но и ходить в офис за тысячу долларов – тоже желания ни у кого не было. Большая часть людей каждый божий день жертвуют всем: совестью, гордостью, положением, честью и даже мечтой (то есть вообще собой с потрохами), лишь бы иметь возможность зайти вечером в супермаркет, купить еды, чтобы были силы работать завтра… и послезавтра… А мы иногда смотрим на белок в колесе и удивляемся их глупости. «Вот тупая!» – кричат все. «Ну дает!» «Да возьми прыгни в сторону и дело в шляпе!» – думаем мы. А чуть позже потом выключаем телевизор и ложимся спать, чтобы утром начать такой же круг в похожем колесе, только закрытый с двух сторон толстыми железными прутьями, сквозь которые никогда не выпрыгнешь. Зато через них хороший обзор. Мелиссова ответила Штейну не так чтобы быстро, но минут через двадцать. Заявила, что с удовольствием встретится, но завтра, сегодня, увы, она у родителей. Странно слышать такое от сорокалетней женщины, но Штейн прекрасно знал, что она не замужем, и все тридцать девять последних лет маленькая Алла наверняка такой же маленькой и оставалась, разве что стала ходить на работу и немного постарела. Андрею повезло больше. В ответном сообщении Инна сказала, что решила пройтись по магазинам и сейчас делает маникюр в торговом центре недалеко от дома Штейна. Петров десять раз подумал, оценив свое состояние после выпитого, но, несмотря на приличное опьянение, любопытство и взыгравшая страсть к этой красивой незнакомке все-таки взяли свое, и он все же попросил девушку встретиться через час в любом удобном для нее месте. – Сань, мне вот больше повезло, – сказал Андрей, показывая приятелю экран телефона. «Давай в "Оливии", через час» – написала Инна. – Дорогу молодым, – отшутился Штейн в ответ. – А мне, честно, надоело одному, – тут же завел он свою любимую тему. – Вот приходила ко мне Алла, понятное дело, ей почти сорок, она уже не очень, но она женщина, понимаешь, Андрюх?! Она и на стол накрывает по-другому, и воду в ванну напускает как-то особенно, и даже столовые приборы на стол кладет так, что есть хочется только там. Знаешь, то ли и правда все это возраст, то ли еще что… – Саша попробовал изобразить нечто вроде улыбки и добавил: – Просто одному быть – это вообще хуже всего, понимаешь, о чем я? – Опять за старое? – спросил Андрей. – Ну а кому я еще расскажу об этом? Ты же знаешь, друзей у меня нет и быть не может. Как можно дружить с человеком, от которого так и веет фальшью? Это ты, слава богу, терпишь своего приятеля, а мне бы не помешало еще друзей. Человек, скажем, пятьдесят. Ладно, все, хватит об этом… Коллеги подошли к окну, держа свои бокалы как факелы. – Ты знаешь, – продолжил Саша после недолгого молчания, – я люблю вот так постоять и посмотреть в эти окна напротив, люблю думать обо всех этих людях. Я тебе больше скажу, это стоило того, чтобы перебороть страх высоты. Каждый вечер я вглядываюсь в эти заставленные хламом балконы, в эти вывешенные после стирки таки же грязные вещи, больше похожие не на предметы гардероба, а на тряпки, и думаю, что в этих тесных квартирах сидят такие же, как мы с тобою, люди, и, возможно, им так же одиноко по вечерам, и они так же смотрят в окно, опустив глаза. А утром эти одинокие люди идут каждый в свой отдельный мир, где не так-то и скучно: муж и жена – на работу, ребенок – в садик или школу, целые вселенные! А я стою и думаю: был бы я счастлив, живя такой жизнью? Ведь я вполне мог оказаться главой одной из этих семей, и если бы у меня были дети, они сейчас были бы совсем взрослыми… Штейн всматривался вдаль, и было сложно сказать, действительно он переживает или, наоборот, где-то в душе радуется тому, что может выбирать и решать все сам и никому кроме себя ничего он не должен… Глава 6 Андрей шел быстро, боясь опоздать. Показать себя несерьезным во второй раз за день он просто не имел права. Он живо представлял, как Инна, сидя в большом удобном кресле, рассматривает свои красивые длинные пальцы с новеньким френчем. Хотя почему именно френч? Вечно мы представляем себе именно то, что по нашему мнению является идеалом, но зачастую получается совсем наоборот. Ну, например, бывает, сидите вы где-нибудь в баре, напротив – девушка. Длинные волосы, яркие выразительные глаза, налитая грудь. Она смеется, улыбка обворожительная, пухлые губы, скрывающие жемчужно-белые зубы. Даже этого хватит, чтобы с достаточной долей уверенности сказать о ней почти все… но секундочку! Вот ее правая рука потянулась к бокалу с коктейлем – и (о боже мой, только не это!) вы наконец увидели ее руки. Это даже не руки – это настоящие рабочие ручищи шахтера. А ногти?! Нет, этого просто не может быть! Ногти черного цвета! Но как же так?! – думаете вы, – какая несправедливость, быть такого не может! Не всегда очевидные по вашему мнению вещи – очевидные, и не всегда в свете этого они правильные. Да, не всегда и далеко не все, что в нашем понимании считается идеальным, оказывается таковым на самом деле (скрытый рефрен? Пожалуй, да!). Встретить свой идеал (хотя бы женского маникюра), точнее тот образ, который мы себе нарисовали исходя из наших привычек, фильмов, книг или предыдущих знакомств, удается не каждому, и это примерно то же самое, что найти по дороге на работу золотой самородок… но ведь так случается, и главное здесь – случай этот не упустить. Начало весны… всегда чувствуется, как меняется все вокруг, как человек становится более энергичным и как преображается буквально все: деревья, тротуары, витрины магазинов… даже машины вдруг стали чище, и кажется, что жизнь наконец-то налаживается, причем даже в том случае, что она и так налажена и она же, как говорится, дай бог каждому. Пройдя еще пару кварталов, Андрей увидел крышу огромного торгового комплекса «Мечта», построенного несколько лет назад на месте бывшего завода, выпускающего подшипники. Сегодня эти непонятные штуковины цилиндрической формы мало кого интересуют, зато всем просто необходимо пройтись по магазинам, вкусно поесть или постричься. Андрей бывал в этом ресторане и раньше. «Оливия» – это тот самый пример хорошего заведения без ярко выраженных стилей в кухне, именно то самое место, где официанты по-настоящему приветливы, блюда подают действительно быстро, а не как это обычно происходит в раскрученных модных заведениях, где почему-то считается постыдным пожаловаться официанту, что салат был заказан 30 минут назад. Название заведения также располагало к отдыху и спокойной непринужденной беседе, все ж таки, сидя в заведении с названием «Черный бизон» не до любовных разговоров, согласитесь. Инну он увидел сразу. На просторном диване, подсвеченном небольшим красным торшером, сидела эта милая девушка, с интересом изучая меню, хлопая длинными черными ресницами похожими на перья гуся-чернокнижника. Зачесанные назад волосы, собранные в конский хвост, черная облегающая водолазка и, конечно, руки с идеальным маникюром. Разумеется, это был френч, тот самый вариант прозрачного геля с белыми полосками вверху, считающийся самым распространенным вариантом маникюра на планете, но от этого не менее красивый и чудный, что ли). Андрей улыбнулся: все больше хороших совпадений, подумал он. Неторопливыми шагами, чтобы это не выглядело, будто влюбленный школьник примчался на первое свидание, подошел к девушке, поздоровался и сел рядом. По всем правилам, неизвестно кем придуманным, в таких случаях люди всегда садятся напротив. Но как можно сидеть напротив человека, которого видишь во второй раз, и при этом вести непринужденную, легкую беседу? Тут надо быть либо нахалом, либо психом, либо и тем и другим. Либо работником «Евросети». – Тебе идет черный, – сказала она. – А тебе френч, – ответил Андрей, заворожено смотря на ее руки. Девушка посмотрела на ногти, будто после маникюра еще не успела толком их разглядеть, улыбнулась и ответила: – Знаешь, по-моему, это просто гениальное изобретение. – Точно! Выпьем? – Если только немного вина, я вообще редко пью. – Хорошо, а я виски, пожалуй. Тебе тоже черный цвет идет, – сказал Андрей и подумал, что их беседа начинается точь-в-точь, как у влюбленных школьников, когда мальчик из 7«А» влюбляется в девочку из 5«Б» и от смущения оба начинают молоть чепуху, но мальчик, конечно, хуже, потому что он хуже в принципе. Официант принес напитки, салаты и минеральную воду. Почти все столики в зале были заняты, пахло молотым кофе, играла легкая музыка в стиле Nudisko. Некоторые мелодии Андрей непроизвольно напевал. Инна видела это и улыбалась. Иногда Петров останавливался, чувствуя на себе ее взгляд, и тут же опускал глаза. Они говорили обо всем. Андрей рассказал, как пришел в профессию, как они с родителями переехали в большой город, когда тому было десять лет, как мечтал он о велосипеде, как влюбился первый раз и как первый раз подрался за гаражами. Не забыл сказать о работе, и про продажу родного издания, и даже про безрукавки Носова, и даже про Меллиссову зачем-то тоже сказал. Инна внимательно слушала, много смеялась и ни разу не перебила собеседника. Андрею это льстило. Он обожал рассказывать и делал это мастерски, однако не все девушки умеют слушать, да и вообще, разве человека может что-то интересовать больше, нежели он сам, тем более если дело касается рассказа о самом себе?! Петрова поразило, как в самый жаркий момент очередной истории из жизни, когда у Инны звонил телефон еще и еще, вместо того чтобы оборвать собеседника на полуслове, как это обычно бывает у невоспитанных и у девушек, она просто сбрасывала входящий вызов и как ни в чем не бывало с упоением продолжала слушать. О себе Инна рассказывала мало и неохотно. «Просто это не так интересно, как послушать тебя» – сказала она. Дочь богатых родителей, с детства равнодушная к деньгами, но любившая книги, она научилась многому в жизни и всего добивалась сама. Поступила в университет на факультет туризма, успешно закончила вуз и недолго думая взяла кредит на открытие собственного турагентства. Инна любила путешествовать. Уже к двадцати двум годам она объехала полмира, не переставая удивляться стоимости путевок на заграничные направления, реализуемые турагентствами ее родного города. Мысль ее была верной – и результат не заставил себя ждать. Поток клиентов пошел сразу. Цены на туры по всему миру, почти вполовину дешевле других, яркие подробные рассказы менеджеров – людям нравился такой сервис. Инна сама продолжала путешествовать, открывая для себя и своих клиентов новые маршруты. В одной из таких поездок – дело было в Индонезии – она познакомилась с неким эмигрантом, который предложил попробовать торговать местными ювелирными украшениями. Недолго думая (девчонки делают это лучше всего) Инна, авантюристка по природе, решила начать свой маленький бизнес, да и какая девушка откажется поработать с бриллиантами? Всего неделю спустя Инна сняла офис в новом торговом комплексе, оформила необходимые документы (первый и последний раз, когда пришлось о чем-то просить отца) – и дело пошло. Предприятие оказалось намного прибыльнее турфирмы, да и работать с дорогими побрякушками куда приятней, чем объяснять лупоглазому сотруднику ЖЭКа преимущества Красного моря против бухты Инал. Через год в магазине Инны уже работали четыре продавца, да и помещение увеличилось раза в три. Короче говоря, пока суд да дело, в очередной поездке за новой партией драгоценностей она влюбилась в одного симпатичного парня, имя которого девушка не сообщила, после чего случился стандартный в таких случаях тужур-бонжур, а еще немногим позже родилось дите – сынишка Макс. – Вот такая история, – закончила она рассказ, сделав второй за весь вечер глоток вина. Андрей не сразу понял, что повесть подошла к концу, он просто сидел, смотрел куда-то вдаль, представляя себя в далекой стране Индонезии, где он никогда не бывал. «Интересно, там есть слоны или море? Да есть там море вообще?» – подумал он, вернувшись в реальность. За разговорами, ароматным кофе, наверное, лучшим в жизни (или по пьяни любой кофе кажется лучшим в жизни?), молодые люди просидели почти до часа ночи. Зал опустел, официанты нарочито зевали, дружелюбные маски сменились на злые, усталые лица, глядя на которые почему-то вспоминаешь слово «скальп». Освещение из легкого и даже интимного вмиг превратилось в настоящий мрак. Оставаться здесь дольше не имело никакого смысла, Андрей рассчитался, и они вышли в теплую весеннюю ночь. Захмелевший уставший молодой свежеуволенный и красивая стройная мулатка Инна шли, взявшись за руки, вдыхая казавшийся теплым воздух. Шли молча. Оба хотели обнять друг друга, оба хотели лежать сейчас без одежды и предаваться любви. Но, конечно, ничего такого никто их них себе не позволит, ведь это игра, негласные правила которой знают все взрослые люди. Это совсем не страстное выжидание, обещающее еще большее наслаждение, – совсем нет. Все это не более чем тайные знаки, полувздохи и незаконченные фразы, другим словами – это начало влюбленности. Это чувство куда легче описывать, чем любовь. Про любовь мы знаем совсем немного (так говорят, когда ничего не знают). Она бывает без обладания (по секрету – только она и есть любовь, но тс-с.) и наоборот – с маниакальной ревностью и жаждой контролировать объект воздыхания каждую секунду. Высшая любовь – это просто любить, и пусть даже без ответа, высшая любовь – это радость видеть, слышать и чувствовать человека без обладания им. Немногие понимают это, прячась за избитыми словечками типа «страсть», «секс» или «инстинкт», а то и «Леша, ну ты же самый лучший!», но так думают либо полные идиоты, либо люди, которым просто не суждено узнать про любовь вообще ничего, а значит, эх, да ладно… Иногда они останавливались и целовались, долго и медленно. Наверняка каждый думал: «А не похож ли я на того героя из какой-нибудь знамений голливудской галиматьи?» или: «А как мы смотримся в свете подрагивающей лампы уличного освещения?» Да мало ли вопросов возникает в такой ситуации. Привычка думать, по заверению великих мыслителей, – неизлечима… Но это не у всех, разумеется. Примерно через час неспешной прогулки Андрей с сожалением подумал, что еще квартал – и там за большим нелепым супермаркетом, покажется высотка Инны, а что делать дальше он просто не знал, да и не хотел об этом думать. Что там еще может быть? Дурацкие прощания с не менее идиотскими предложениями «а не зайдешь ли ты ко мне на чай?!» выводят из равновесия всех нормальных людей с тех самых пор, когда появился чай. «Что я отвечу в таком случае?» – думал он. На небольшом дереве он увидел немного набухшие почки, отчего стало приятно и легко на душе. Весна будто создана, чтобы всем стало хоть немного легче. Последний квартал Инна заметно прихрамывала, и скрывать это дальше, по всей видимости, просто не имело смысла. – Натерла, не знаю даже как, это просто невозможно! – растерянно пояснила положение девушка. – Просто я… – Я вообще не понимаю, как можно на каблуках идти полтора часа, – перебил ее Андрей, – это же твой дом вроде? – Да, конечно, не забыл? Ничего не ответив, он взял девушку на руки и пошел как ни в чем не бывало дальше. На самом деле каждый шаг давался с трудом. Долгое отсутствие тренировок дает свои плоды: мышцы становятся слабыми, появляется одышка. Разумеется, с виду это выглядело так, будто ребенок мирно засыпает на руках отца, но на самом деле журналист Андрей Петров молил всех известных богов, дабы ему хватило сил донести девушку хотя бы до подъезда. – Тебе не тяжело? – спросила Инна, видимо, только очнувшись от неожиданного поступка молодого человека. – Да ну брось, ты весишь как ребенок, – ответил он и подумал, как же это удивительно, что руки еще на месте. Перескочив ступеньки (точнее, умело сделав вид полупрыжков) и подойдя к лифту, он отпустил ее и почувствовал, как онемели руки. С другой стороны, это было блаженство в чистом виде. Тут же он вспомнил рассказ о бегунах-марафонцах, вроде бы у них этот мышечный экстаз случается в конце каждого забега. Инна смотрела ему прямо в глаза. За спиной девушки загорались красным круглые никелированные кнопки: 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16… Они зашли в квартиру. Никто не произнес ни слова… Глава 7 Он лежал на мягкой двуспальной кровати, рассматривая большой портрет сына Инны Макса. Застывшая улыбка, карие глаза, такая же смуглая, как у мамы, кожа, кепка набекрень – славный малый, а главное, видно, что ему нравится улыбаться. Взгляд скользнул ниже. Аккурат под большой фотографией мальчика стоял низкий, но широкий книжный шкаф. Был он метра три шириной, и от него пахло свежим деревом. Книги стояли неровными рядами, в разных переплетах, новые и старые – сразу видно, что их читают. Плохое зрение Петрова не давало шансов пробежаться по названиям, но любимых Лондона, Уэллса, Шоу он все же разглядел. Да, вкус у девушки совершенно точно имелся. Понятно, что если в библиотеке есть такие фамилии, думал Андрей, вряд ли остальные книги окажутся дерьмом. Ему хотелось встать и рассмотреть все поближе, но приятные часы отдыха и легкое похмелье не позволяли даже шелохнуться. Телефон сел и мирно ждал на тумбочке, когда через электрический кабель и розетку он получит еще одну жизнь. В квартире было тихо. Андрей вспоминал подробности ночи и поймал себя на мысли, что описать это вряд ли получится. Они заснули почти под утро. Снова и снова они начинали и, обессилев, падали, тяжело дыша, закинув головы; разговаривали об всем, смеялись и начинали по новой. «Может, мы вообще не спали? – подумал Андрей, – да точно, мы ведь вообще не спали!» Возле двери стоял небольшой комод, на нем еле слышно тикали крошечные часы с будильником, рассмотреть расположение стрелок которых не представлялось невозможным. Ранний подъем давался тяжело, как тяжело дается все, что связано со сном после 35 лет. К ногам будто привязаны свинцовые гири, голова кружится, и непонятно, от чего больше: от выпитого или от бурной ночи. Андрей обошел кровать, проследовал в ванную, умылся и почистил зубы. На кухне работал телевизор и пахло свежим кофе. «Где же Инна?» – подумал он. Наливая из небольшого кофейника чашку ароматной жидкости, Андрей увидел записку, прижатую сахарницей. Написанная от руки, на обычном листе А4 с черным пятнышком от кофе посередине. «Доброе утро! Извини, что убежала, я пошла краситься. Вчера я побывала в раю, спасибо! P.S. Ключи в замке, если уйдешь, оставь их у себя. Позвони мне. Целую». В раю! Андрей улыбнулся. Два слова, сказанные красивой девушкой, могут значить больше, чем тысяча самых отважных мужских поступков. Немного странно все это. Рядом с хлебницей лежала черная подзарядка с испачканным то ли молоком, то ли сливками проводом. Дрожащей рукой он воткнул штепсель в розетку. Неотвеченных вызовов не было, только Штейн в сообщении просил перезвонить. «Но это не срочно», – как всегда написал он в конце. Когда было срочно, он звонил ровно столько, пока телефон не начинал садиться. Зеленые часы в форме яблока, висевшие над дверью, показывали ровно двенадцать. Солнце играло с занавеской, облака плыли медленно и томно, словно пытаясь разъяснить, что все, зима уплыла и на смену ей пришли хорошие новости, настроение и все такое прочее. Андрей выпил кофе, съел апельсин, заботливо оставленный или просто забытый хозяйкой, и набрал Сашу. – Привет, я тут проспал немного. – А я еще вчера знал, что ты немного проспишь, – сказал Штейн, посмеиваясь. – Слушай, да я Носову звонил недавно, и знаешь, первый раз в жизни мы с ним поговорили как люди. Видимо, он тоже с похмелья. Ты подъехать сможешь в редакцию часам к трем? – Да, буду. О чем говорили? – Он сказал, поговорим в нормальном деловом ключе, но не о вашем бывшем издании – так и сказал, ну ладно, давай, я за тобой в половине заеду, – сказал Штейн, откашлялся, видимо, подавившись сигаретным дымом «Парламента» и отключился. Андрей потянулся на низком неудобном стуле, глубоко вздохнул и пошел одеваться. Проходя по коридору, он увидел открытую дверь детской, остановился и заглянул в узкую щель. Комната залита ярким светом. Справа у стены стояла кровать, напротив – стол с какими-то рисунками. Посреди комнаты лежал большой ковер с раскиданными машинками, вертолетами и плюшевыми игрушками. Андрей стоял как вкопанный, пытаясь понять, что происходит. Он уже полностью проснулся, но смотрел на все будто во сне. Ему хотелось увидеть этого мальчика, поиграть с ним и самому побыть ребенком. Иногда такое случалось. Видя чужих детей, он думал, что его сыну вполне могло быть уже лет десять, он бы ходил уже в школу и наверняка задавал дурацкие вопросы, откуда берутся дети или почему ты, папа, ездишь, как последний кретин, на троллейбусе. Андрей прикрыл дверь, вернув ее в исходное положение, и пошел в спальню одеваться, сдерживая подступившие слезы. По дороге в такси Петрову стало плохо. Приступы тошноты сменялись сильной головной болью и выстрелами в висках. Таксист попался нормальный и быстро просек, что ехать рывками – себе дороже. Проехав несколько кварталов, Андрей остановил машину и пошел пешком. Набирая полные легкие воздуха, быстро выдыхал, пробовал задерживать дыхание, но и это не помогало. «Не хватало еще блевануть», – подумал он, пытаясь вспомнить, когда такое случалось в последний раз. По пути он купил воды без газа, выпил через силу и у ближайшего дерева сделал то, чего просил желудок. Людей, слава богу, не было, свидетелей этого благородного поступка можно пересчитать по пальцам: жук-пожарник, неизвестно откуда взявшийся здесь в марте, да голубь, который, судя по всему, радовася возможности полакомиться свежей блевотинкой. Стало немного легче. Желудок успокоился, головная боль поутихла, последние несколько кварталов он прошел без особых проблем, не считая размышлений о вреде пьянства и опасений, что такими темпами к 40 можно лишиться печени. Поднявшись к себе в квартиру, перед дверью он обнаружил два пакета, переносную стойку с вешалками и толстою Яну из прачечной. – Ой, а я как раз к вам. – Да уж, редкое совпадение, – ответил Андрей, пытаясь вставить ключ. Яна внимательно и безо всякого стыда смотрела на трясущуюся кисть Андрея. Его всегда выводили из себя невоспитанные люди, и в таких случаях сдержаться было сложно. Наконец ключ вошел, дверь открылась. – Здесь поставь, пожалуйста, – сказал он, ясно дав понять, что разговор окончен. – Всего доброго, – ответила она совсем не по-дружески и ретировалась. «Вот дура, – подумал Андрей, – хорошо, что ее хотя бы в прачечную взяли». Из коридора доносились громкие шаги Яны, она всегда так делала, показывая крайнюю степень злости и возмущения. Глупые люди, как правило, нервные и невоспитанные субъекты независимо от тендерного различия, а вообще, сброд, как правило, очень высокого мнения о себе, и даже места их работы и увлечения не особо способствуют перевоспитанию этих полулюдей. Андрей принял душ, выпил литровую банку кефира, надел чистую рубашку и костюм, застегнул на дергающемся запястье часы, сел в кресло и стал ждать Сашу, листая томик Курта Воннегута, который так и не прочел в тот дурацкий день, когда коллега Меллисова сообщила, что журнал закрывают. История богатого ненормального, мистера Розоутера, оказалась и впрямь захватывающей и смешной, как и рассказывал про эту книгу приятель Андрея, начитанный пьяница Антон Коломойский, редактор местной спортивной газетенки. Но, как всегда, едва ты окунешься с головой во что-нибудь интересное, как тут же тебе позвонят или позовут куда не надо. Позвонил Штейн, сказал, что ждет внизу. «Иду, уже спускаюсь», – сказал Андрей и положил трубку. По пути они не разговаривали, слушали музыку. Звучало что-то из старого. Приятный женский вокал и неторопливые ритмы – самое то для начала пятничных попоек, но никак не прелюдия к серьезному разговору. Штейн выкурил три сигареты за десять минут. Андрей сидел и пялился на девушек, которые только и ждут весну, чтобы одеться полегче, то есть раздеться. Стоял классный погожий денек, лужи высохли, а почки набухли еще сильнее, будто ночью кто-то усердно колол им ботокс. Стоянка перед офисом забита машинами под завязку. Возле входа, почти вплотную, стоял какой-то длинный цветастый фургон. Люди в комбинезонах выносили офисные кресла и столы – видимо, новая фирма сняла здесь офис. Саша припарковался немного дальше от въезда, возле продуктового магазина, где всегда были места, но машины почему-то никто здесь не ставил. – Вроде вовремя, – посмотрев на часы, сказал Штейн. – Да, как раз, – ответил Андрей, протирая Сашиной губкой для стекол туфли. Очутившись в знакомом коридоре бывшей редакции, приятели обнаружили, что здесь ничего не поменялось, да и когда этим переменам случиться? Просто так устроен человек: всегда думает, что после его ухода все станет хуже или вовсе исчезнет. Еще недавно в кабинете Штейна они выпивали и вели долгие разговоры о любимых книгах и женщинах, а уже сегодня тут решится их судьба, причем теперь они здесь всего лишь гости. Носов сидел за столом бывшего главного редактора журнала «Мой город», но не властно и совсем не по-хозяйски, как это представлял Штейн по пути в редакцию, выкуривая уже десятую сигарету; ноги на стол Виталий тоже не закидывал, и вообще ничего такого хамского не делал. Услышав стук в полуоткрытую дверь, Носов машинально посмотрел на часы (он был до жути пунктуальным), перевел взгляд на гостей и изобразил что-то вроде улыбки. Похоже это было на гниющей яблоко в режиме быстрой перемотки. – Приветствую вас! А вы молодцы, вовремя, присаживайтесь, – указывая своей тощей рукой на знакомый диван, сказал он. На Носове были водолазка, черные брюки и очень модные туфли. Андрей подумал, что такой наряд ему куда лучше, чем его знаменитые эксперименты с дурацкими свитерами без рукавов. Похоже, Виталий поймал удивленный взгляд Андрея и еле слышно хмыкнул. «Какой я молодец», – наверное, подумал он. – Виталий Алексеевич… – начал Штейн. – Давайте просто Виталий, – перебил его Носов, – возьмите в баре что надо, надеюсь, не забыли, где он, все на своих местах. – Спасибо, – сказал Саша, подошел к бару, достал с нижней полки несколько бутылок «Перье», разлил по стаканам, и все трое, будто сговорившись, уставились на мелкие прозрачные пузырьки. Как бешеные, они бились друг о дружку и лопались во славу божию, делая воду вкуснее. Штейн вернулся к бару еще раз, взял бутылку «Чиваса» и, не спрашивая, налил всем граммов по сто. – Ребята, – начал Носов, – хочу сказать сразу: у меня к вам никаких претензий и отношение нормальное. Многое мне про вас рассказали ваши сотрудники, да и с Деминой мы в последний день долго говорили. Где-то я был не прав, называя вас, хм-м, в общем, не будем… Думаю, вам приятно будет узнать, что весь старый коллектив журнала «Мой город» я оставляю. – Штейн довольно потер руки, посмотрев в сторону Андрея. – Всех, кроме вас двоих, – добавил он. Штейн тут же сделал большой глоток, Андрей последовал примеру товарища. Пузырьки в «Перье» лопнули все до единого. – То есть?! – попытался задать вопрос Штейн, не срываясь на крик. – То есть, – ответил Носов, – вы уволены… но, дорогие мои коллеги, ничего, кстати, что я так по-свойски?… но я хочу предложить вам работу. – Для охранника я слишком старый, – сказал Штейн, рассматривая на туфли Носова, – а Петров слишком умный, – добавил он. Виталий рассмеялся. – Ребята, я открываю новый холдинг. В него войдут несколько журналов, газет, радиостанция и рекламная компания. То есть все информационные активы, которые у меня есть, будут работать под одним брендом и в одном большом здании. Надеюсь, не надо объяснять, зачем я все это делаю? – Разумеется, нет, – ответил Штейн, на секунду потерявший всякий интерес к беседе. Он просто хлестал виски и равнодушно смотрел в окно. Похоже, Носов пригласил их просто поиздеваться. – Ладно, не буду тянуть: я хочу, чтобы всем этим делом руководили вы – Александр Штейн и Андрей Петров. – Изволите шутить?! – начал Штейн в своей излюбленной манере. – И в помине не было! – сказал Носов. – Процесс по объединению запущен, и все уже в курсе, сейчас мне точно не до шуток. У вас ребята две недели на разработку нового бренда, и вообще, было бы неплохо познакомиться с остальными сотрудниками… если вас устроит мое предложение, конечно. Андрей посмотрел на Штейна, потом на Носова. До сих пор не очень понятно, шутка все это или просто этим двоим еще раз повезло. Буквально несколько дней назад, во время разговора в кабинете Штейна, от ненависти к Носову мог запросто загореться ковер, а уже сегодня этот тощий богач, этот костлявый «модник» и неприятный тип даже оделся как-то по-дружески… «Нет, видимо не шутит», – подумал Петров. – Ну, как, – поднимая нетронутый бокал, спросил Носов, – поработаем вместе? Секунду спустя звон бокалов наполнил комнату, все трое выпили, потом еще и еще. Разговаривать стало легче, и вопросы друг другу теперь можно задавать без стеснения. Обстановка была вполне дружелюбной и даже теплой, как всегда случается после ста граммов виски. У Штейна заблестели глаза, он любил начинать новое дело. Работать не любил, а эксперименты обожал. Носов, похоже, тоже был доволен. Вместе они прикончили бутылку «Чиваса», Саша открыл еще. Андрей пил медленно, наслаждаясь днем, новостями и собеседниками, его коллеги наоборот – хлестали алкоголь будто наперегонки, кидая друг на дружку все более дружелюбные взгляды. Виталий оказался человеком простым. Он объяснил, что на людях держится так свысока исключительно из практических соображений. В бизнес он пришел относительно рано, в двадцать два года. Ему было тяжело, но он любил риск и не боялся начинать все сначала. Сегодня ему ровно сорок, и все крупные информационные ресурсы города в его собственности. Понятно, что во власти, как и вообще в любой сфере, друзей и знакомых у него до черта, и совершенно ясно, что с его мнением привыкли считаться. – Я отвечу так, – сказал Носов по поводу вопроса Штейна, который Андрей пропустил, думая об Инне, – если будете строить из себя эдакого своего парня всегда и везде, о больших деньгах забудьте сразу. Штейн посмотрел на Виталия и кивнул, все, мол, верно говоришь, хотя Андрей прекрасно знал, о чем сейчас подумал его приятель. Саша кинул быстрый взгляд в сторону Петрова. Это было выражение бедной ободранной собаки, в чьих глазах читалось: «Я тебя умоляю, только молчи». Андрей лишь улыбнулся. Партнерами, как настаивал Носов, эту троицу назвать сложно. В конце концов, Носов владелец, а эти двое всего лишь работают на него, однако Виталий пояснил, что проверенным людям он отдает со временем опционы своих компаний, а владелец хоть одной акции – это партнер, как ни крути, добавлял он. В любом случае к новоиспеченным руководителям он обращался именно так. Андрей видел, как на этом магическом слове Штейн нервно прикуривал и делал большие глотки, наверняка представляя себе безбедную старость, красивых баб и новый «мерседес». В нагрудном кармане Петрова мирно лежала связка ключей от квартиры Инны и давила прямо на сердце. Зачем он их туда положил, Андрей не помнил, зато помнил запах ее тела и волос, ее бархатистую кожу и долгие поцелуи, которым, казалось, не будет конца. Как ни старался молодой новоиспеченный руководитель отделаться от мыслей о прошедшей ночи и задать хоть один умный вопрос Виталию Носову, получалось у него все это натужно и вяло. Хотелось просто убежать отсюда к ней и никогда не уходить, хотелось остаться там, во вчера, навсегда, и будь что будет… – В конце концов, между собой, думаю, разберетесь, у вас будут равные полномочия, я-то знаю, что вы друзья, просто распределите, кто за что отвечает, и придумайте бренд. После регистрации нового логотипа и названия начнем переоформление всех сотрудников, а заодно подумаем, как назвать ваши должности. Носов провел рукой по тонким волосам и добавил: – Кстати, все это здание теперь наше. Оно и было моим, правда, наполовину. Вы вообще меня слушаете, партнеры? – спросил Носов, посмотрев на Андрея, затем на Александра. – Да, конечно, мы просто не перебиваем, – сказал Штейн. – Логотипом займемся завтра же. – А про офис – это приятно слышать… Кстати, можно небольшую просьбу? – Давай, – ответил Виталий. – Как насчет старого кабинета? – Ах да, кабинеты у вас буду по соседству, на последнем этаже, там еще терраса на полкрыши, не были там ни разу? Гораздо приятнее, чем здесь… Кстати, тут открывается окно? – спросил их новый начальник, скривив лицо, будто тут только что нашли дохлого обезглавленного крота. Носов подошел к окну, недолго поговорил с кем-то по телефону и тут же вернулся обратно к новым управляющим. Вид у него был обеспокоенный, как у бобслеиста перед стартом. – Ладно, ребята, вы начинайте! Звоните, если что, в любое время, просьба одна: за пару недель основное сделайте и, как говорится (где это так говорится, интересно?), начинаем работу, а мне пора. Они пожали руки. Носов вышел, тихо закрыв за собой дверь. – Вот такие дела. Есть что сказать, старик? – спросил Штейн, потягивая янтарную жидкость и быстро хмелея. Он затянулся сигаретой, разглядывая ногти. Нога на ногу, прямая спина – такая должность ему в самый раз… «Да и мне, наверное», – подумал Андрей и ответил: – Если честно, сначала было похоже на развод, но сейчас я даже и не знаю, что… – А что тут знать! «Хоть мы с тобой и бездельники, а видишь, успешнее журнала нашего ничего и нет. Вот он и подумал, этот Носов: раз ребята за два года такое с журналом сделали, так и радио и канал потянут. Тут все просто. – В конце концов, – ответил Андрей, – рискую теперь я. – Не понял, – ответил Штейн. – Сейчас я брошу писать статьи, а случись что, я буду в заднице. А я брошу! На кой хрен мне их писать, если, по словам Носова, буду получать в три раза больше? – Слушай, чего ты всегда переживаешь?! Дают тебе возможность – вот и пользуйся на здорвье. Откуда ты знаешь, что будет завтра, хотя… похоже, ты всегда все знаешь. Бери что дают – вот что я тебе скажу. Саша напился. Ему нравилось говорить пьяным – его стихия. И действительно, под градусом тот превращался в чуткого собеседника, способного поддержать любую беседу, дать совет, а был бы бабой – еще бы и пожалел. Андрей не стеснялся и любил слушать приятеля, но иногда просто уставал от его речей. – Слушай, ты бар себе в кабинет будешь заказывать? – спросил Штейн и расплылся в пьяной улыбке. Петров посмотрел в красные глаза приятеля. Серьезные, большие, красивые и пьяные. Как можно думать о какой-то мебели, когда еще вчера тот подумывал о распродаже имущества и уходе в монастырь? Штейн сочетал несочетаемое: с одной стороны, легко тратил деньги и вечно беспокоился о возможном внезапном ухудшении материального положении, с другой – оставался мечтателем похлеще мальчишек из детского сада. – Сань, давай спустимся и для начала закажем себе пожрать, – сказал он. – Мы опять много пьем, коллега, не находишь? – А у нас работа такая: пить и находить, – ответил Андрей, надевая пальто, без сомнения, довольный собственной шуткой. В уютном ресторане, расположенном напротив офиса, было пусто, как на витринах советских магазинов. Уютный небольшой зал человек на сорок, большие окна с видом на дорогу, приятный запах ванили и кофе. Официанты тихие, приветливые и настоящие профессионалы, любящие свою работу каждым движением и жестом. Друзья заказали мясо с овощами, виски и «Перье». – Ну, ты ж ее…? – пережевывая, спросил Штейн. – А то как-то не до этого было, не успел спросить. – Слушай, я вроде влюбился. Штейн покачал головой, отпил, достал сигарету и тут же засунул ее обратно в пачку. – Да я серьезно, – немного громче обычного сказал Андрей. – Что-то в ней есть, точно говорю. – Да в них во всех что-то есть, пока не надоедают, ладно, все равно рад за тебя, слишком много времени ты один проводишь. Знаешь, это опасно, к одиночеству привыкаешь независимо от возраста, это я точно знаю. – Ты это к чему? – спросил Андрей, увидев спешащего официанта в красивом темно-синем переднике с большим подносом. Рот оросила слюна, есть хотелось – жуть. – А к тому, дорогой мой партнер, что случился как-то период такой у меня, что пару месяцев я просто сидел дома и пил. Я тебе вроде рассказывал, ну, когда меня с работы с прошлой выперли. – Андрей кивнул и накинулся на мясо. – Я, – продолжал Штейн, – настолько тогда привык к себе одному, что, даже выходя в магазин за едой, чувствовал стойкое отвращение к людям, и даже когда был пьяным, ничего не менялось. Пробовал даже по вечерам в бары, в клубы заглядывать – не помогало. – Угу, – отвечал приятель. – Ужас! – Ладно, кому я рассказываю… – сказал Штейн и приступил к своей порции. Официант по имени Илья принес еще виски и закуску из фруктов. Петров и Штейн опьянели настолько, что стаканы едва не лопались, соприкасаясь в такт очередному тосту. – Мы теперь важные птицы, Андрей Юрьевич, а это ты понимаешь, ик, понимаешь, да, что значит? Андрей попытался изобразить удивление. – А это, – сказал Штейн, – все что хочешь! Это и женщины, и деньги большие, а главное – власть. Петров понимал, что приятеля понесло и процесс этот необратим. Какая на хрен власть?! Власть – у собственников огромных корпораций или у правительства с президентом, это да. Хотя, наверное, все люди рассуждают, как Штейн, едва на горизонте замаячили хоть какие-то перспективы. Ведь обыкновенный прораб – по-своему тоже власть имущий, да и завуч в школе – тот ведь тоже ого-го, он вообще может на педсовете ругать провинившихся учителей. Да что там, взять хотя бы магазин обычный розничный. Не секрет ведь, что старший продавец, получая на три тысячи больше продавца обычного, чувствует себя при этом очень уверенно. Правда, только в магазине. Александр Штейн первый раз в жизни не поехал за рулем. Не потому, что его кто-то отговаривал (таких людей просто не существовало), все проще: сегодня он буквально не мог стоять, и Петрову, конечно, пришлось взять на себя не самые приятные функции. Таксист был явно недоволен двумя алкашами при параде, один из которых мычал, как корова, второй пытался делать вид, будто они вообще не пьяные, что еще хуже в текущей обстановке. Даже тройные чаевые не заставили водителя сдвинуться с места и хоть как-то помочь с транспортировкой еле живого тела. Затащить Штейна в квартиру оказалось непросто, это было похоже на поднятие матраца на 16-й этаж по лестнице: он гнется, ломается пополам, но вертикально стоять все равно не хочет. Андрей втащил приятеля в проем большой железной двери, положил на диван в зале, заботливо поставил на тумбу пластиковую бутылку с водой и поспешил обратно в такси. До дома доехали быстро. Дороги были пустые, небо чистое, а уличное освещение – яркое как никогда. Андрей поднялся к себе, поставил чайник, но выпить стаканчик кофе не получилось – он заснул тем самым пьяным сном, про который говорят, что пушкой не разбудишь. На секунду он вспомнил об Инне и о том, что забыл ей позвонить. Или это было во сне? Лежа в постели с тяжелой головой и болью в ногах, Андрей первый раз в жизни всерьез задумался о женитьбе. Нет, конечно, такие мысли были и раньше. У всех они есть, хотя бы потому, что об этом все говорят, а мы, как известно, существа, подверженные конформизму похуже животных, и даже думаем об одном и том же. Но раньше все это носило временный характер: так, подумал – и забыл. Никто его не дергал всякими дурацкими советами типа «уже 35, давно пора»; родителей у Андрея не было, да и не очень удачный пример друга Штейна не впечатлял. Интересно, думал Петров, что бы сейчас сказала жена? Ах ты сука, опять за старое! На тебя ребенок смотрит! Да мне все равно, о чем вы там говорили, небось, это опять предлог, чтобы с этим идиотом Штейном бухнуть? А ну вставай! Боже, как же мне все это надоело!!! Вместе с тем Андрей знал, что бывают и другие женщины, которые вместо всего этого истеричного трепа приносят утром таблетки от похмелья или могут сделать компресс, да еще и смотрят на тебя как на маленького нашкодившего щенка. Одно хреново, подумал Андрей, это все равно рулетка, недаром ведь говорят, что после свадьбы женщины сильно меняются, не в лучшую строну, разумеется: даже полководцы, выиграв сражение, долго потом празднуют. Он позавтракал, выпил пачку яблочного сока. За окном так же светло, но до сих пор холодно. Отклеившийся от пластиковой рамы градусник-ветеран показывал плюс десять. Хуже не бывает. Организм чувствует себя гораздо легче при – минус десяти, чем при такой же температуре с плюсом. Когда на улице мороз, вы идете себе по улице, завернутые в свитер и пальто, и вас так сжимает от холода, что вы прячете плечи чуть ли не по самую задницу. При небольшом плюсе вы ведете себя так же, да и одеты почти во все то же, но все ж таки понимаете, что прибавить еще градусов 15 природа просто обязана. На подоконнике сидели два голубя, как всегда, делали головой свои странные движения вперед-назад. Интересно, у них есть мозги? Почему бы им не крутить головой, к примеру, вправо-влево, так было бы куда лучше. Андрей ухмыльнулся, представив картину сидящих по соседству голубей совершенного нового вида. Глава 8 Плохо, когда знаком с девушкой несколько дней, а уже показал свои худшие стороны, с другой стороны, Андрей был рад, что все именно так. За эти три дня Инна узнала все то, о чем девушки узнают обычно через несколько недель, а то и месяцев. Зачастую спустя первые недели знакомства случается так, что милый сердцу кавалер, оказывается, любит каждый день выпить с друзьями литр-другой виски, а бывает и так, что новый друг сердечный совсем не супротив выкурить пару косяков самой что ни на есть отборной травы. Бывает также, что пунктуальный доселе черноволосый нежный романтик спустя всего пару недель резко превращается в жадного мудака, у которого ни с того ни с сего появляются важные дела, хотя вообще-то они и до этого были, просто ему до того понравилась девушка, что он начал прогуливать работу, покупать каждый день цветы, короче говоря, стал прикидываться паинькой. Но проходит эта знаменитая пара недель, он получает втык от толстого шефа с головой, похожей на задницу, и вдруг понимает, что раз он стал покупать цветы каждый день – это значит, что перестал обедать, да и быть неженкой и паинькой – ну его на хрен, думает он. В случае с Петровым, к счастью, ничего подобного не произошло: он сразу честно признался, что выпивает, а больше в нем ничего плохого и не было. По крайней мере он был в этом уверен. Андрей выпил кофе и набрал Инну. – Доброе утро! Ты будешь смеяться, но я вчера был на очень важной встрече. Хотя звучит не очень, правда? – Доброе утро! Звучит не очень – точно, но я знаю, что так оно и было… – Да? А вдруг я сейчас врал? – Вряд ли, Андрюша, ты не врешь. Я сегодня дома, готовлю рыбу с овощами, ты как насчет рыбы? – Рыба – мой кумир, я только и думаю, что о рыбе, у меня даже плакат с таранкой есть. Висит в спальне. Инна засмеялась. – Ты сможешь вина купить? – спросила она. – Конечно, какое там к рыбе обычно: «Чивас» или водка? В ответ опять послышался звонкий смех. – Ладно, жду тебя через час, бери на свое усмотрение, целую. – Инна положила трубку, а ее смех до сих пор звучал так, будто она сидит напротив. «Плакат с таранкой, ну я мудак!» – подумал Андрей, улыбнулся и пошел в душ. Под струями горячей воды вообще редко о чем удается подумать, кроме как о тактильных ощущениях. Кожа, оказывается, самый большой орган у человека, и если ее содрать подчистую, можно, к примеру, накрыть ею обеденный стол. Недаром некоторые великие деятели типа Наполеона и еще там кого-то любили принимать горячие ванны по нескольку раз в день. Видимо, в расслабленном состоянии серьезные решения принимаются куда легче. Андрей любил сидеть в пустой ванне, и смотреть, как струйки воды сначала бьются о дно, затем постепенно вода заполняет все тело почти с головой. Температура становится выше и выше, а с ней растет и наслаждение от процесса. Чем-то все это похоже на секс. В этом деле тоже ведь все начинается приятно и медленно, а заканчивается восхитительно и почти мгновенно. На телефоне ни одного пропущенного вызова. Такое случается нечасто, но неизменно приводит абонента в уныние. С появлением мобильных телефонов люди вообще стали более уязвимыми. Не позвонят тебе 100 раз в день – стоит задуматься, позвонят 10 раз – ты ищешь причины, на дисплее вообще ни одного звонка – ты тут же начинаешь проверять баланс и звонить себе с другого номера – что-то здесь точно не так. Чем больше человек технически развит, тем более он одинок и беспомощен, тем более он бесполезен, а значит и смысла все меньше. Красиво одеваться всегда приятно. Приталенные пиджаки и рубашки, узкие штаны и туфли, недешевые часы – иногда стоит вспомнить, что можешь так выглядеть. Андрей это понимал. Не все молодые люди могут позволить себе нормальные вещи, не все могут выглядеть стройно, но все могут хотя бы попытаться для этого хоть что-нибудь сделать. Однако всем ведь понятно, что за этими радостями стоит один простой вопрос: «Зачем»? Зачем мне выглядеть как киногерой, ведь я таксист? Зачем мне приталенный пиджак, ведь у меня такое пузо, что я даже свой член не вижу, когда мочусь за гаражами? Зачем мне белозубая улыбка, когда я использую зубы как открывашку? Каждый человек неповторим, а зачастую неповторим в своем идиотизме. Мало кто понимает, что от внешнего вида зависит очень многое; так же, как питание и образ жизни, экстерьер напрямую влияет на обстоятельства и события, происходящие вокруг. С другой стороны, людей ведь сложно судить, да и нет в этом особой необходимости, разве только затем, чтобы понять свое превосходство. Обычно с годами судить людей хочется все меньше… Наверное, человек просто понимает, что он и так скоро умрет и ему просто не до этого. Пока мысли летели в голову неизвестно откуда, тридцатипятилетний Андрей Петров шел своей уверенной походкой по знакомым улицам и закоулкам. По пути заглянул в небольшой супермаркет, купил бутылку виски, фруктов и две бутылки вина кьянти, которое почему-то нравится всем, кто пьет это странный напиток, более известный как источник мудрости. Он улыбнулся кассирше, и та улыбнулась в ответ. Петров подумал, что, должно быть, неплохо дарить радость окружающим хотя бы такими вот недорогими способами, а кассирша подумала, что ей наверняка придется просидеть здесь еще лет 10, а там как раз подойдет тот возраст, что придется сидеть за кассой всю оставшуюся жизнь. Даже в очереди сегодня все были какими-то приятными, улыбались и не пытались лезть с дурацкими вопросам типа: «Можно я пройду, у меня банка пива всего?!» Андрей зашел в тот же цветочный магазин, купил точно такой же букет белых роз и опять услышал от девушки-цветочницы, что белый цвет – это нежность. Андрей подумал, что сегодня никакой даже самый важный звонок не изменит его планов. Он улыбался, это были маленькие моменты счастья. Предвкушение. В нем весь смысл. Не в ожидании, а именно в предвкушении. Ожидание – это слишком долго, иногда даже всю жизнь, а предвкушение – это совсем недолго, совсем рядом, можно даже рукой потрогать. Взглянув на вещи трезво, любой из нас обязательно вспомнит, что, например, думать о сексе, представляя все в мельчайших деталях, куда лучше, чем просто заниматься им. Мы можем смело утверждать также, что мечтать – это куда лучше, чем вдруг понять, что твоя мечта осуществилась и теперь осталась только пустота. В высшие моменты счастья человек просто обязан подумать, а что же будет после, то есть вспомнить о грядущих часах несчастья и разочарований… Многие люди опускают в эти моменты руки, полагая, что никакого смысла в жизни нет, но это большая ошибка. Пока мы живы – во всем есть смысл. Молодым людям гораздо тяжелее шагать по жизни, любой старик вам скажет это, им тяжело думать о смерти, а зачастую просто некогда. Молодым хочется жить, им некогда думать о какой-то там смерти. Старым – наоборот не хочется уже ничего, но они в ловушке: они прожили жизнь и все о ней знают, но у них другая проблема – они панически боятся умереть. Андрей отвлекся от своих рассуждений. Впереди замаячило офисное здание журнала «Мой город», ставшее теперь одной большой медиаконторой. Взгляд скользнул по многочисленным окнам офисной бетонной махины и быстро нашел знакомые окна родного кабинета, тут же перескочил на бывший кабинет Штейна и устремился на самую верхотуру. Теперь они с приятелем будут сидеть по соседству и решать, какие сюжеты ставить, кого приглашать на радио, какую статью пропустить, а какую зарубить на стадии идеи. Он улыбнулся. Когда есть чем заняться, ты никогда не думаешь о смерти и прочей ерунде, когда тебе нравится твое занятие – ты просто живешь. Какое сложное это выражение «просто жить»… Ни в коем случае не путайте это с походами на работу, ссорами с женой, покупкой машины в кредит – это совсем другое; те, кто это понял, никогда не смогут объяснить это простыми словами, и вовсе не из-за скудости словарного запаса или отсутствия воображения, просто это не поддается объяснению, это то же самое, что объяснить появление нас на Земле. Высотка Инны стояла на месте. Пройдясь по ней взглядом, Андрей не мог найти знакомые окна, как это обычно делают люди, возвращаясь домой с работы, да и считать до 10-го этажа не получалось – солнце назойливо сверлило глаза. Зато он живо представил девушку, ее кожу, ее высокую налитую грудь и длинные ноги, ее губы и руки… – Молодой человек, не будет закурить? – спросил какой-то подросток, идущий мимо, да так, будто делает одолжение. Андрей промолчал и ускорил шаг. Почему-то хотелось лета. Моря, солнца, ходить по пляжу, чувствовать песок под ногами, пить коктейли, смотреть в немного пьяные глаза девушки напротив и тонуть в них, забывая обо всем. Наверное, все влюбленные время от времени представляют именно такую картину. Трудно, согласитесь, представить двух любящих людей, сидящих на болоте в двадцати градусный мороз. Андрей поднялся на десятый этаж, без труда нашел нужную квартиру, позвонил в дверь. Инна стояла на пороге в коротеньком платье, была в меру накрашена, с распущенными волосами и освещала все вокруг своей милой, доброй улыбкой, от которой становилось уютно и тепло. – Если честно, я думал, рыбой будет пахнуть еще в подъезде, – сказал Петров, вешая пальто, тщетно пытаясь уловить запах форели. Инна ничего не сказала. Она подошла, провела длинными ровными пальцами по лицу Андрея и поцеловала долгим поцелуем, похожим на тот самый, перед финальной росписью в загсе. «Какая тут рыба, какая, на хрен, форель?!» – подумал он. Теплые ладони едва касались щетины, губы сжимали губы напротив. Это не был поцелуй шлюхи, это не был поцелуй нимфоманки, это был поцелуй девушки скучающей и любящей. Андрей закрыл глаза и забыл обо всем, – думать в такие моменты противопоказано. У Инны был интересное свойство, присущее девушкам романтичным и страстным: после поцелуя она открывала глаза не сразу, а спустя несколько секунд, всем видом показывая, что никак не может отойти от удовольствия. Сыграть можно все что угодно, даже оргазм. У девушек это неплохо получается, но сыграть сцену после поцелуя не сможет ни одна актриса, да и не посмеет, ведь поцелуй гораздо интимнее секса. – Инна, это тебе! – поднимая с пола букет, сказал Андрей, и они рассмеялись. Она еще раз поцеловала его, но в щеку, показывая, что поцелуй гораздо приятней и дороже, чем какой-то там букет, взяла за руку и повела на кухню. Чего только не было на столе: салаты в небольших белоснежных тарелках, оливки и зелень, легкие закуски и вареное мясо, баночки и тарелки, сыр и орехи. Все красиво разложено, все свежее, все по местам. Бывают девушки, которым кажется, что сервировать стол надо точь-в-точь, как это делают в фильмах: ставить на стол две пустые тарелки, а спустя некоторое время подать с важным видом основное блюдо. Веет от таких застолий фальшью и слабоумием. Понятно, что такой вечер если и закончится чем-то хорошим, то совершенно точно больше не повторится; сейчас же, слава святому Франсиску (или апостолу Петру), обстановка была идеальной. Было видно, что Инна всем сердцем хочет, чтобы вечер прошел интересно и вкусно. Кого, в самом деле, интересует сервировка или названия супермаркетов, в которых покупались продукты, или марка бокалов под вино? Разумеется, никого, кроме идиотов. В общем, на столе было все, кроме рыбы. Печеная форель ждала своего часа в духовке только лишь по одной причине – чтобы оставаться горячей. Приготовить данный вид морского обитателя несложно, но сделать ее идеально – это надо уметь. Инна умела готовить и, похоже, получала от этого наслаждение и радость. Печеная рыба оказалась изумительной, нежной и пахла совершенно божественно. Девушка выпила вина, Андрей несколько стаканов виски. Разговор шел сам собой, будто они были знакомы всю жизнь. Комнату наполняли смех, радость встречи и страсть, которой, казалось, пропитан каждый сантиметр скатерти, каждая молекула воздуха в этом доме. В малейшем еле заметном движении губ Инны таился знак, в каждом взмахе руки Андрея чувствовались сила и желание. Каждая шутка вызывала смех до колик, каждый рассказ другого заставлял размышлять, каждый намек сопровождался намеком ответным, каждый вздох, каждый взгляд… Разговаривать в постели с красивой девушкой хорошо в двух случаях: если девушка умная и вы оба пьяны, и если девушка вас слушает, что называется, открыв рот. Тут любой мужик превращается в комментатора-легенду, Аристотеля современности, в лучшего ведущего вечерних новостей всех времен: все ж таки любим мы, когда нас слушают. Андрей рассказал о новом предложении Носова, особо не раскрывая детали. Петров прекрасно знал, что она была как раз из тех девушек, которым безразлично, какая там у тебя должность или на какой машине ты сегодня приехал. Такие были и всегда будут, а все эти разговоры, что, мол, все бабы испортились, им только деньги подавай, – просто хрень на постном масле. Большинство всегда не право: везде, всегда и почти во всем. Вместе с тем, не надо забывать, что огромное количество тридцатилетних незамужних женщин, считающих, что им кто-то что-то должен, – опасные существа, они страшнее даже атомной бомбы. Если однажды они объединятся в своих требованиях и ненависти к мужчинам, всем ребятам можно смело подавать заявку в экспедицию на Марс, причем в один конец. Андрей играл с ровными длинными прядями черных волос. Инна лежала на спине, прикрыв глаза и улыбаясь. Она была похожа на кошку из тех, кто любит спать на подоконнике, иногда мурлыча себе под нос от только что съеденной двойной порции утиного паштета. Удивительная девушка. Не говорит всякие глупости о шмотках и подругах, она даже о сыне не так много говорила, хотя почти все на ее месте сочли бы эту тему основной; она по-прежнему мало говорила о себе и своей работе, зато слушала, слушала, слушала. Андрей начинал думать, что он и впрямь гениальный рассказчик, а еще он подумал, что первый раз за долгие годы не хочет сбежать от девушки домой, ему здесь хорошо и даже очень. – А он что, еврей, это твой Штейн? – Ну да, латентный, – ответил Андрей. Инна улыбнулась, взяла его кисть и начала играть с пальцами. – Интересно тебя слушать. Я, кстати, вспомнила: читала твою статью про рестораны. Мне понравилось! – Ах, ту, в «Кулинаре»? – спросил Андрей, припоминая эту не очень забавную историю. – Ага, посмеялась от души! – Да уж, весело было… Правда, в издании тогда юмора не поняли: уволили редактора, Женю Панова, доброго паренька, которому всегда не везло. Андрей мысленно пробежался по тому злополучному материалу. Задачей Петрова было написать о нескольких местных ресторанах и донести читателю его лично мнение. Тонкий юмор и реальный показ событий взбесил владельцев заведения настолько, что те хотели снять все рекламные блоки в журнале «Кулинар», а для издания это могло закончиться фатально. Тогда Петрову всерьез грозили поотбивать пальцы, но ему было все равно: во-первых, его просили сказать как есть, а во-вторых, все и так знали, что это правда. В конце концов, он встретился с владельцами заведения и сказал тем, что он не журналист, все, что он пишет, – его личное мнение, за которое решили заплатить. Инна посмеивалась, то и дело вспоминая отрывки. – А это правда? Ну, насчет официанта и уборной? – спросила она. – Ах, это, ну да, – вспомнил Андрей. – Я так и спросил, где, говорю, тут у вас туалет? Он посмотрел на меня как на идиота и сказал: там вон, прямо и направо, только, говорит, туда нельзя, занято, там сейчас бокалы моют! – Так и сказал? – Слово в слово! Я еще спросил, а не в сливном ли бачке все это происходит? А он подмигнул и говорит, что ему все равно, хоть бы и там, мое дело, говорит, принести еду и счет. В общем, девочка моя, до апрельского номера «Кулинара» это заведение считалось одним из лучших, как там сейчас дела обстоят – не знаю. А вообще я рестораны недолюбливаю, ты сидишь за столиком и ничего не знаешь, где и в чем моют бокалы, что добавляют в еду, помыли руки повара после туалета или они их вообще никогда не моют… Мне бары нравятся, Инн. Вот бутылка, вот стакан, все видно. Максимум, что может произойти, – не дольют. – Ты на себя наговариваешь, – сказала Инна. – Что ты имеешь в виду? Андрей перевернулся на бок и посмотрел ей в глаза. Какие же у нее глаза! – Ну, – сказала Инна, подперев голову ладонью, – ты ведь не алкоголик вовсе и пьешь как все, зачем ты говоришь все время про бары и все такое? – Я только тебе это говорю, хочу, чтобы все плохое ты знала сразу. – Ну какая разница? – Большая, Инна, большая… Я вообще никому ничего о себе не рассказываю, просто подумал, что стоит сказать тебе все сразу… Не знаю, что я сейчас говорю и зачем. Я… – Тс-с, – сказал она. – Ничего не говори… длинные пальцы обвили шею, она прижалась сзади всем телом, теплое дыхание врезалось в спину. Перед тем как заснуть Андрей успел ухватить аромат ее фруктовых духов вперемешку с запахом тела, уголки губ поневоле поднялись. «В такой позе можно умирать», – подумал он и закрыл глаза. Глава 9 Утро началось неважно. За стеной работали перфоратором, да так громко, что разговаривать не представлялось возможным, даже используя мегафон. Андрей услышал, как с треском хлопнула входная дверь. – Что за люди, не могут начать попозже! – послышался голос Инны. Андрей встал, надел штаны и без майки прошел на кухню. – Доброе утро Андрюша, как спал, как… – страшный звук адского сверлильного механизма прервал речь девушки; она стояла лицом к Петрову и пыталась закончить начатое предложение в стиле «рыба старается заговорить». Спустя минуту звук опять стих. – Привет, детка, что это за мудак там за стенкой?! – сказал Андрей, воспользовавшись паузой и скорчившись от боли в ушах. – Это сосед, видимо, решил стенку сломать, ненормальный какой-то! – Ты к нему ходила, да? – Да! Толку – ноль, дверь никто не открывает! – Я сейчас, – сказал Андрей, прошел в спальню, надел рубашку и быстро вышел навстречу шуму из преисподней. За железной дверью не утихали звуки апокалипсиса, только по сравнению с шумом в квартире это были мелочи жизни. Стук в дверь ничего не дал. Андрей прошел к щитовой и отключил все автоматы злополучной квартиры. Тут же все стихло, будто на концерте «Рамштайн» отключили электричество. Примерно через минуту в коридоре показался здоровенный мужик в порванной майке и с сигаретой, зажатой в больших желтых зубах. Он уставился на Андрея, затем перевел взгляд на открытый ящик, – Это как понимать?! – спросил мужчина, делая большущую затяжку, как это обычно делают военные и таксисты. – Что вы имеете в виду, дорогой сосед? – Ты, клоун, мне стенку до обеда сломать надо, включи автоматы и иди на…й отсюда! Андрей сделал вид, что возвращает выключатели в исходное положение. – Вы мне не поможете, похоже, заело, – сказал он. Мужик выплюнул сигарету, в два шага подошел к щиту, попробовал потянуть за пластиковую ручку выключателя. Андрей ударил четко в челюсть. Здоровенное тело рухнуло, мужик вдруг тяжело задышал, начал сопеть, глаза его налились кровью, хотя скорее это была водка с томатным соком. – А теперь слушай внимательно, придурок, – сказал Андрей, присев на корточки. – Стену свою будешь ломать чуть позже, когда мы уйдем по делам, и в следующий раз будь добр сообщить о начале работ, все понял? Не дождавшись ответа вовремя, Андрей дал под дых верзиле и повторил вопрос взглядом. – Да понял…ть, понял! Ай, сука, спортсмен, что ли? Андрей переступил через огромное тело в грязной полосатой майке, прошел обратно в квартиру Инны и закрыл за собой дверь. – Андрей, ты где был? – Знакомился с соседями. – Ну что, достучался? – Да, милые люди. Пара. Ремонт делают своими силами, вроде неплохо получается. Сказали, что в следующий раз обязательно предупредят о начале работ. – Отлично, спасибо тебе! Я-то думала, что наркоманы заехали или алкаши какие-нибудь, ну, знаешь строителей этих. Ты чай будешь? – С удовольствием! – ответил он. – Ты не видела телефон? – На зарядке, сел он у тебя похоже. Там тебе твой друг Штейн звонил, я не поднимала трубку и будить не стала, ты так сладко спал. Или надо было, да? Вдруг что-то срочное, ты же теперь большой человек?! Инна улыбнулась, поправила волосы и закинула ногу на ногу, обнажив красивые бедра. – Поверь, моя девочка, если бы я понадобился Штейну срочно, телефон бы звонил столько, что стоял бы на подзарядке вечно. Петров потянулся за кружкой ароматного горячего чая, и тут же завибрировал телефон. «Саша Штейн» – светилось на экране. – Алло, привет! Как чувствует себя Том Круз? – Привет и тебе, Том Круз в полном порядке, кстати, а почему именно он, а не Аль Пачино или кто там вам, старикам, больше нравится?! Штейн хмыкнул. Он ненавидел шутки по поводу возраста, это было единственное, чем можно было обидеть сорокапяти летнего тунеядца, которому, правда, отчаянно везло. – Как прошла ночь? – Ладно, ты ведь не за этим звонил, Саш? – Угу, – ответил Штейн и чиркнул зажигалкой. – Я тут придумал название всей этой нашей новой махины. – Не понял? – А что тут понимать? Медиахолдинг «Мой город»! Просто, ясно, узнаваемо и коррелирует со всеми названиями. – Чего? – спросил Андрей – Ну, короче, вяжется с радио с этим долбанным и телеканалом НОСОВСКИМ. Андрей закинул в рот ломтик банана, кусок яблока, быстро прожевал, запил чаем. – Слушай, Сань, а идея хорошая. Я тебе позвоню, еще подумаю сегодня, потом обсудим, ладно? – И еще, – сказал Штейн, – задание на логотип я уже дал, помнишь мою знакомую художницу? – Это та, которая рисовала для журнала? – Ну да, сказала, подумает, чего-нибудь накидает за пару дней. Ладно, Андрюша, целуй ее там за меня, Инну свою. – Штейн заржал и отключился. Свет падал на волосы девушки, те блестели, искрились, заставляли думать: а не ангел ли это? Они пили чай, смотрели друг на друга и думали об одном: как здорово бывает встретить человека с которым можно быть самим собой. Как это странно, шла тебе навстречу девушка, с коляской, да их каждый день сотни мимо проезжают, но нет же – именно она посмотрела ему в глаза, именно от нее пахло этими фруктовыми духами. Андрей пил чай маленьким глотками и думал о совпадениях и закономерностях. Как всегда, все теории рушились еще в самом начале. Нет в жизни логики, думал он. Карма? Вполне может быть. По крайней мере, за этим словом можно скрыть то, чего мы не понимаем и никогда не узнаем. К примеру, что-то не получается, хоть вы и работаете над этим всю жизнь. Что ж, это – карма! Все у вас хорошо и все идет как по маслу – это, разумеется, не иначе как ваша хорошая, добрая карма. Очень удобное словечко. Какими мы были в прошлых жизнях и что мы там делали? И вообще, какие, на хрен, прошлые жизни?! Андрей улыбнулся. – Ты чего это? Я заметила, у тебя бывает. Ты что, засыпаешь иногда с открытыми глазами? – спросила Инна, подливая себе чаю. – Так, задумался, извини. Интересно все это, правда? Почему мимо меня прошла ты, почему ты используешься именно этим парфюмом, почему именно ты ходишь гулять с ребенком рядом с моей работой, в общем, я подумал о карме. – Странное слово, непонятное. Знаешь, по-моему, оно для дураков или неудачников. – Все, кто не может объяснить сложные вещи просто, – дураки, – сказал Андрей, сделал глоток чаю и добавил: – Все мы дураки, причем это ведь очевидно. Сами о себе ни черта не знаем, зато советы даем направо-налево: ты не так живешь, а ты не такая, тебе нужно так делать, а тебе вот так… все дураки. – Ладно, не думай об этом, – Инна поцеловала его нежным поцелуем, из тех, которые случаются лет в четырнадцать. Капелька меда осталась на губе, но тут же была убрана длинным, влажным язычком. – Ты кстати, здорово целуешься, – сказал она и подмигнула. – Спасибо, это все курсы. – Какие курсы? – Курсы поцелуев на окраине города, не слышала? Туда приходят красивые девушки, и ты часами с ними целуешься… ну, а дальше, знаешь, как оно бывает. Хоть шутка была так себе и даже не шутка вовсе, Инна громко рассмеялась. Андрей ловил каждый звук. Он готов стать первоклассным комиком, лишь бы она не умолкала. Она всегда облизывала губы после очередного приступа смеха, отчего становилась еще желаннее и красивей. – Мне, пожалуй, пора, – сказал Андрей, пытаясь помочь убрать со стола. Инна вырвала кружку из рук Андрея. – Андрюша, сделай одолжение, когда я рядом, не трогай посуду, ладно? – С удовольствием, – сказал Андрей. – Привычка, извини, я ведь один живу… – Ты на работу? – спросила Инна, пытаясь перекричать шум воды из-под крана. – Сейчас поеду к Саше, надо обговорить кое-что, завтра поедем смотреть новые кабинеты, да и познакомиться с новым коллективом не мешало бы. Девушка отвлеклась на секунду, повернулась лицом к Андрею. Он заметил, как легкий халатик на секунду обнажил почти до самого верха ноги девушки. «В жизни не видел таких ног», – подумал он. – Ключи оставь у себя. Струя воды била в пустую мойку. Капли разлетались в стороны, казалось, что так и должно быть, вода ведь должна течь постоянно. Она подошла и обняла Петрова, прижалась всем своим хрупким и нежным телом. Андрей растерялся. – Да ты что, я же не на фронт собираюсь, это всего лишь работа, – сказал он. Но было поздно. Инна шмыгнула, потом еще раз и тихонько заревела. Ничего не поделаешь, женщинам иногда надо поплакать, так же, как мужчинам иногда выпить. Говорить слова утешения, да и вообще хоть что-то, в таких случаях – все равно, что подливать масло в огонь. – Ну ладно, ладно, девочка моя, пора мне. Андрей поцеловал ее долгим прощальным поцелуем, закрыл дверь собственным комплектом ключей и побежал вниз по ступенькам, размышляя о своей спортивной форме, точнее сожалея о былой силе и выносливости. В руках болтались три ключа и брелок в виде мягкого мишки в красном свитере. Андрей улыбнулся. Все девушки одинаковые. С детьми ведут себя, будто они воспитали их штук 20, не меньше; девушки могут сами за себя постоять и даже оплатить счет в ресторане, но только дело дойдет до таких вот романтичных и бесполезных безделушек, они ничего не могут с собой поделать. Странные, удивительные существа, и, если честно, не очень-то мужчины вписываются в их мир. Да и мужчинам они иногда тоже надоедают. Еще одна ошибка мироздания налицо. Петров шагал быстрыми размашистыми шагами. Небо затянуло тучами, было прохладно, и пахло свежей травой. Иногда в городе еще встречаются такие запахи. Наверное, они просто возникают в нашем сознании, в конце концов, не могут же витрины магазинов и грязные дороги пахнуть свежей травой? На перекрестке с вечно сломанным светофором стояли две машины с мигающими аварийными знаками. Молодой человек в спортивном костюме орал что есть силы и бил по заднему колесу чужой машины, которая по неосторожности ударила его автомобиль. Второй виновник торжества сидел и не высовывался – ждал, пока из человекообразного существа в спортивном костюме выйдет вся душевная грязь. Сейчас попсихует себе, я выйду, закурю сигарету и поговорим – так, наверное, решил виновник аварии. Андрей подумал: как же хорошо, что у него нет машины и что ее когда-нибудь все равно придется купить, но глядя на такие вот дорожные комбинации, эти мысли куда-то пропадали. Захотелось пива. Вечером он восполнит это пробел, а пока с неба срываются первые капельки дождя. При наличии малейшего воображения можно представить, что это плачет Бог, а значит, есть возможность хоть ненадолго возомнить себя христианином. Неплохо иногда чувствовать себя верующим. В себя. Штейн позвонил еще раз, он был на работе, в своем новом шикарном кабинете на крыше. – Андрюх, ты себе не представляешь, как здесь все здорово! Комната как у президента, а терраса! Ты хоть раз видел террасу?! – Ну, знаешь, как в фильмах… крутые ребята выходят в белых рубашках с бокалом виски, всматриваются вдаль, будто что-то там видят важное, курят сигару и все такое прочее. В общем, твой друг Александр Штейн стоит сейчас на этой самой террасе и думает: как же ему опять повезло! Надеюсь, ты приедешь посмотреть на все это?! – Я скоро буду, – сказал Андрей. – У тебя есть что-нибудь выпить? – Мой друг, ты не забыл, с кем разговариваешь? – Ладно. – Запомни, парень, у Саши Штейна даже в гробу будет что выпить. Жду. Андрей прыгнул в ближайшую машину такси, водитель которой был поглощен послеобеденной дремой. «Интересно, а что снится таксистам?» – подумал Петров, усаживаясь на заднее сиденье. – Проспект Космонавтов, знаете, где это? – спросил он водителя. Тот тяжело выдохнул, открыл окно, сплюнул смесь слюны и соплей, вставил в большой рот сигарету, поджег ее и ответил: «Ясен…й!» Дождь хлестал по стеклам и крыше, настроение было спокойным и немного грустным. В голове играла симфония Вагнера. Какая точно, он не помнил, но некоторые подобные мелодии Андрей любил. Штейн часто ставил в кабинете классическую музыку, и потихоньку Андрей стал к ней привыкать. Под звуки фортепиано летели капли, автомобильные дворники тем временем, как настоящие воины, сражались с бешеным потоком воды. Дождь лупил так, что ехать хоть немного быстрее не получалось. Стекла потели, отчего приходилось останавливаться и ждать, пока толстая волосатая рука шофера быстрыми движениями протрет лобовое стекло старой дырявой тряпкой. В такие моменты пассажиры чувствуют себя, будто они виноваты во всем: в том, что пошел дождь, в том, что водитель нервничает, а и вообще во всем плохом, что есть на Земле. – Все, приехали, как договаривались, – сказал таксист. – Возьмите, – ответил Андрей и вышел. Едва он вступил в большую лужу, как тут же почувствовал, что вода заполняет туфлю на четверть и даже наполовину. «Если все это снять на камеру с применением рентгеновской установки, наверняка получится короткометражная картина "Гибель Титаника"» – подумал Андрей на бегу. Двери офисного здания, как всегда, приветливо разъехались, заглотив очередного работника, как какой-нибудь кит жрет планктон. Охранник отвлекся от сканворда, кинул изучающий взгляд, идентифицировал по одежде Андрея как менеджера самого высокого пошиба и деловито кивнул. «Новенький, и к тому же идиот», – подумал Андрей, прошел к зеркалу и по привычке начал поправлять прическу. Аифт приехал пустой, забрал нового руководителя и поднял его на 21-й этаж секунд за двадцать пять. За два года работы в журнале «Мой город» Петров ни разу не поднимался на крышу, да и зачем? Смотреть на толпы таких же несчастных рабов, готовых потратит всю жизнь, чтобы заработать на новый рабочий день, пусть и в лучшем офисе? Здесь, на последнем этаже здания, коридор был точно такой же, как и у них на двенадцатом. В конце налево тупик, направо – две двери без табличек. Вот они. Андрей потянул за ручку той, которая слева. Заперто. Дернул ручку соседней, дверь подалась. Взору предстала огромная комната, квадратов на семьдесят, с панорамными окнами и видом на террасу. В кабинете все было новым, стояли большой диван в целлофане и шикарный письменный стол. На террасе виднелись очертания человека, искаженные плотной стеной дождя. Высокий стройный мужчина в черном костюме. Он махнул рукой, Андрей пошел навстречу. Дверь на террасу точь-в-точь как на входе в здание: автоматическая и полностью прозрачная. Терраса представляла собой отдельную зону размером чуть больше самого кабинета. Слева и справа большого квадратного пространства расположились живые зеленые насаждения в деревянных ящиках. Выход на крышу обрамлял небольшой козырек, видимо, служивший хоть какой-то защитой от природных стихий для курильщиков. Дождь лил как из ведра, но луж нигде не было, вода уходила по каким-то невидимым желобам в неизвестность. Чистая бетонная площадка, на которую падают миллионы одинаковых капель. Красивое зрелище. Штейн подошел, протянул руку и подал початую бутылку Jack Daniels. Андрей отпил. Напиток приятно обжег гортань. – Не думал, что такая красота всего несколькими этажами выше, – сказал Андрей, пытаясь округлить не слишком круглые глаза. – Ты еще посмотришь потом, какой вид! – хвастал Штейн. – Город как на ладони, люди на муравьев похожи! Одно мне не нравится – крыши все какие-то старые, – сказал Штейн, показывая на соседние здания, сделал последнюю затяжку и аккуратно положил бычок в никелированную пепельницу, стоявшую тут же у входа. – А как тебе кабинет? У тебя все то же самое, на вот ключ, кстати. Штейн вручил приятелю белую пластиковую карточку. – Сань, нет слов! Я тут подумал: может, будем в одном сидеть, а из второго сделаем еще десяток помещений и сдадим в аренду?! Штейн засмеялся. – Я думаю, Носов будет только рад, ладно, пойдем кое-что покажу, – сказал Саша и приобнял Петрова. Они проследовали к большому дубовому столу. Штейн уселся в кожаное кресло, Андрей расположился рядом на простом офисном стуле. – Вот, прислали логотип, глянь, – сказал Саша. На мониторе мерцала фотография во весь экран. Но светлом фоне изображены микрофон, еще дальше телевизор старого образца и в глубине силуэт то ли журнала, то ли газеты. По центру красивыми ровными буквами красовалась надпись «Медиахолдинг "Мой город"». Рисунок был простым, красивыми и запоминающимся. Ничего лишнего. – Вполне прилично! – сказал Андрей. – Я тоже думаю, она сказала, сделает еще пару вариантов, но знаешь, это тот случай когда и так все ясно. А как тебе название? Андрей кивнул и сказал: – По названию согласен. Печатное издание так и называлось, радио, как там, «Городские вести FM», так? Телекомпания носовская, насколько мне известно, зовется «Первый новостной». Название «Мой город» – единственное, что может связать по смыслу все эти разные, но близкие темы. Тематика холдинга – местные новости и реклама. По радио будут крутить всякую хрень, но приходят к ним на передачи все наши – местные политики, врачи, директора и так далее. «"Наш город" – новый формат подачи информации» – вот тебе слоган. – Слоган немного колхозный, – сказал Штейн, – но суть отражает. В конце концов, для нас главное – рекламные площади, реклама на радио и на канале. Да, Андрюх, чем проще, тем лучше. Слушай, а мы с тобой молодцы, правда?! Всю работу сделали за несколько часов! Штейн отпил большой глоток виски и подал бутылку Андрею. Петров поднял емкость, намекая на тост, и махом допил остаток янтарной жидкости. – Надо бы с людьми повидаться, ты их видел вообще? – спросил Андрей. – Нет, конечно! Так, может, издалека, лысого этого, с радиостанции, ну и, как его, Соколов вроде, по-моему, где-то мы даже встречались. Я звонил сегодня Виталику по прозвищу Оторванный рукав, он сказал, что организует общий сбор на днях. – Оторванный рукав! – повторил Андрей и прыснул со смеху. Штейн тоже заржал. Немного покрасневший, счастливый и довольный. Смех заполнил комнату, создавая страшное эхо, похожее на рев тираннозавра. Андрей пошел смотреть кабинет, по пути виня себя за бесцеремонный уход. Даже общество друга нельзя терпеть каждый день. Вообще, люди зря думают, что, найдя свою любовь или лучшего друга, они победят одиночество. Никакой ведь победы не будет, да и нет никакого смысла бороться с этим непонятным существом. Одиночество само придет за вами, когда вы счастливы, оно нагрянет как незваный гость в тот самый момент, когда вы о нем вообще не думали, и самой большой ошибкой будет попытка победить его. Андрей давно знал об этом. Еще с детства. Люди понимают, что они обречены, но боятся думать об этом раньше времени. Они находятся одни в утробе матери и в гробу тоже лежат одни-одинешеньки. Он скрестил руки за спиной и мерил шагами свой огромный кабинет, подошел к двери на террасу, те приветливо разъехались. Дождь стих. Тут, высоко над городом и людьми, потрясающий свежий воздух. Огромное пространство из бетона с видом на мегаполис, полный машин, людей и надежд… Андрей подошел к самой кромке. Даже крыши, такие ненавистные и безликие, были какими-то необычными и заставляли задуматься сразу обо всем. «Кто я? – подумал Андрей, – и что я здесь делаю? Каким я буду руководителем, и каким я буду вообще лет через десять? Все только и говорят: буду, буду… Вечно мы где-то далеко. Жить в настоящем неинтересно, потому что думаешь, что дальше будет обязательно лучше. Так и гоняемся всю жизнь за миражом. И вот приходит момент, когда песка на горизонте еще до отвала, а спасительного источника все так же нет. Мы падаем на колени, смотрим на солнце, которое выжгло своими испепеляющими лучами наши надежды и чаяния, и падаем без сил ниц». Он просидел на большом коричневом диване часа два, может, чуть больше. Просто сидел и ни о чем не думал. Единственной мыслью был целлофан, покрывающий диван полностью. Очень хотелось разорвать на куски это противное прозрачное полотно, но просто сидеть и ничего не делать хотелось больше. Андрей вспомнил, что пришел осмотреть свой кабинет, а после так и остался здесь на полдня. Интересно, почему не звонил Саша, почему не зашел до сих пор? Да черт с ним. Он прикрыл глаза и подумал, как же иногда сложно бывает встать с кресла. Мысли о том, что человек может ходить, говорить, есть, пить, дружить, казались сейчас нереальными. Как много может человек и какой же он беспомощный иногда бывает. Прилипла задница к дивану – и хорошо, пробежал десять километров на тренировке – тоже неплохо… Кто конструировал человека? Много в нем несуразного. Человек – это самое неуклюжее и недоделанное существо на планете, стоит только приглядеться, чтобы это понять. Рука скользнула в карман пиджака. Хотелось услышать голос Инны. Тонкий, нежный голос. Но и это действие сейчас невозможно. Андрей подумал, что за последние два дня он не написал ни одной статьи, да и вообще, одна мысль об этом вызывала рвотный рефлекс. Все, что он себе надумал, что, мол, нравится ему эта работа, – все это оказалось блефом. Просто так ведет себя наше сознание: только появись дело, которое приносит нормальный доход, тут же начинают маячить мысли, что это именно твое, больше того – ты просто создан для этого. Петров скривил недовольную гримасу. Теперь зарплата позволит ему все, теперь он не напишет ни одной статьи. Дело это прибыльное, но сегодня можно взять от жизни гораздо больше, и почему бы этого не сделать? Было три часа ночи. Тот, кто трудился над отделкой кабинета, много чего не продумал, но привнес сюда главное: стол, диван и часы. Все привыкли, что в комнате должны быть часы, несмотря на то что сегодня в любом мобильном устройстве они есть. На компьютере есть часы, в телефоне, бывают наручные часы, и вообще, каких только нет, однако определять время по обычным, настенным почему-то приятнее всего. Андрей уставился на встроенные модные лампы, обрамляющие жемчужно-белый потолок. В кабинетах, тем более в таких, трудно понять, когда ночь, а когда утро, и вообще, чем больше помещение, тем кажется больше у тебя времени. Он встал, посмотрел на отражение в окне. Подумал, что неплохо бы повесить здесь зеркало. Вышел на террасу. На улице тишина, будто это не город с населением в 10 миллионов разношерстной публики, а глубокая тайга, где какой-то богатый идиот решил отстроить посреди леса офисное здание. Андрей постоял еще немного, смотря вниз, сильно замерз и вернулся обратно. Взял пальто, погасил свет, негромко закрыл дверь и провел картой-ключом по никелированной поверхности, расположенной прямо под ручкой. Идти по длинному коридору было страшно. В конце, возле лифта, не горели лампы, в таких ситуациях всегда думаешь о чем-то ужасном. Не зря же говорят иногда, что есть свет в конце тоннеля. Охранник спал, накрывшись газетой, служившей одновременно одеялом и маяком. Тут вам не шутки, человек на посту! Мимо, как говорится, блоха не проскочит. Андрей аккуратно толкнул его в бок. – Э-э-э, тебе чего? – ответил заспанный голос. Тупой испуганный голос. – Я тут задержался, выпусти меня, приятель… – …дь, ты время видел? – сказал охранник, протер глаза, разглядев напротив высокого стройного молодого человека в дорогом костюме, и добавил: – Извиняюсь, три ночи подряд не спал. – Ладно, открывай уже! Тот подскочил, неровной походкой подошел к выходу, провел картой по правой дверце, нажал на красную кнопку, блокирующую вход, двери разъехались. – До свидания! – сказал заспанный охранник и поднял руку вверх. Андрей ничего не ответил и вышел в ночь. В родной свой город. В город детства, любви, вечной неопределенности, страхов, неудач и подарков судьбы. Редкие такси медленно разъезжали по тихим пустынным улицам, как какие-нибудь кареты, ехавшее за важными персонами на бал. В витринах магазинов мигали неоновые лампы, а на деревьях уже появились почки. Пешком иди в радость, но холодно. Петров поймал такси и спустя минут десять уже стоял у подъезда своего дома. Хотелось позвонить Инне, но поздний час помешал пойти навстречу страстному порыву. Интересно, как она сейчас спит – на боку или на спине, и что ей снится? В голове тут же возникла картина, как она плывет по чистому прозрачному океану, иногда переворачиваясь на спину. Неожиданно сзади показывается чей-то плавник. Девушка, конечно, его не видит и спокойно гребет себе дальше. В лицо светит солнце, отражая блики на воде. Но Андрей видит это страшный, все увеличивающийся плавник и кричит ей, но это ее сон, она ни черта не слышит. Настоящая гигантская акула подплывает сзади почти вплотную, раскрывает свою ужасную пасть; зубы, огромные и острые, как ножи, блестят на солнце, Инна резко оборачивается, но слишком поздно, морская тварь заглатывает ее почти наполовину. Отчетливо слышен хруст позвонков, вокруг некогда прекрасного тела расплывается огромное красное пятно крови. «Что за хрень?» – подумал Петров, перед тем как закрыть глаза, лежа в спальне в костюме и туфлях без сил и желаний. Утром он еще долго вспоминал лицо Инны, страшную акулу и гигантское пятно крови, но так и не понял: все это ему приснилось или это просто игра пьяного воображения по пути домой. И как я вообще оказался дома? Андрей встал безо всяких усилий, голова не болела, настроение было отличным. Он открыл ноутбук, проверил почту. За несколько дней накопилось с десяток новых заказов. Он налил кофе, придвинул поближе ноутбук и составил коротенькое письмо, где сообщил, что по состоянию здоровья вынужден отказаться от написания материалов и что желает своим заказчикам всяческих благ, счастья и всего такого прочего. Почему-то сама мысль о том, что больше не надо писать на разные темы за деньги, заставила улыбаться. «Почему так? – думал Андрей. – Вроде столько лет тебе это нравилось, а тут раз – и все: думать об этом неприятно и даже противно. Большие деньги и заманчивые перспективы делают человека немного ленивым и заставляют забыть, что так может быть не всегда. Это аксиома, но не очень-то легко о ней вспоминать, появись у вас возможность тратить по нескольку тысяч долларов день». Инна трубку не взяла. Андрей звонил еще и еще. Самое идиотское действие, когда вы не можете дозвониться, – пытаться позвонить еще раз. Но так делают все и всегда, заодно портя себе нервы и настроение. Никто уже и не вспомнит, как совсем недавно люди обходились без мобильных телефонов… Удобная штука все-таки, примерно как руки или голова. Прошел час, потом еще один. Инна все не звонила. Андрей метался по квартире, как канарейка в клетке. Мысли об акуле всплывали снова и снова. О чем я вообще думаю?! Наконец входящий звонок. Инна. – Алло, привет мой мальчик, только не ругайся, я ездила за Максом, телефон оставила дома. Ты не поверишь, но такое случилось первый раз в жизни! Ты проснулся? – Инн, я звонил раз двести, – сказал Андрей и понял, что этой фразой показал себя влюбленным болваном. Женщины очень быстро опознают этот важный для них сигнал, после которого вести себя нормально они вряд ли уже способны. – Миленький, ну прости. Я соскучилась. Железное оружие, подумал Андрей, но что тут скажешь?! – Мне сон приснился, что тебя съела акула. – Ты серьезно? – спросила Инна и крикнула: – Макс, а ну сядь на место и ешь! – Да, такая, знаешь, с плавником большим. Надеюсь, ты не считаешь меня идиотом? – Даже в таком возрасте снится всякая белиберда. – Ты знаешь, мне иногда такое приснится, что акула – это еще вполне взрослый сон. Мы увидимся сегодня? – спросила Инна тем самым голосом, когда отказать не представляется возможным. Он честно сказал, что сегодня будет первая встреча со всем руководством, коим он тоже теперь является, добавил, что очень скучает, и обещал позвонить. Инна сказала: «Я тебя люблю», – и отключилась. Странно слышать такое на третьем свидании, но когда слова эти звучат искренне, странным становится то, что ты не услышал этого при первой встрече. Тем временем Штейн созвонился с Носовым. – Вы хоть между собой разобрались, кто за что отвечает? – спросил Носов, прощаясь с прохвостом Штейном. – Я, м-м-м, в общем, мы решили, что пока все вопросы будем решать вдвоем. Ну, вдруг кто заболеет или еще что, – сказал Штейн и понял, что наверняка выглядит сейчас как последний идиот. – Ладно, мне все равно, если у вас там получалось работать вместе, значит, разберетесь и здесь. Все, в два часа жду вас, – сказал Носов и отключился. Тут же Штейн позвонил Андрею. – Сегодня в два часа заседание, вы не могли бы подъехать, Андрей Юрьевич? – Привет, Сань, во сколько? – Повторяю: Нос сказал – в два часа. Слушай, он тут у меня спрашивал про наши обязанности, короче, я сказал, что рулить будем вместе. Как-то он резко об этом спросил… Андрей откашлялся, два раза чихнул, и сказал: – Сань, я думал об этом, сложно это все, тем более, мы друзья… Все ты правильно сказал, короче, определимся в процессе. – Вот и отлично! За тобой заехать? – спросил Штейн, и после недолгой паузы добавил —…дь, когда ты уже машину купишь?! – Скоро, Саша, на днях, – сказал Андрей и повесил трубку. Глава 10 Петров расхаживал по комнате в халате и размышлял вслух. Продолжать ездить на общественном транспорте – никто таких маневров уже просто не поймет: будут считать меня таким же дураком, как этого старика из «Икеи», правда, у того зарплата еще больше. А Инна? Ну что я в самом деле?! Андрей искренне не понимал, почему ему хорошо без машины. Он умеет водить и раньше с удовольствием передвигался по городу на своем BMW 7, но последние несколько лет почему-то является пешеходом. Не все вещи мы можем объяснить, просто они вдруг случаются, и все тут. Вы же не можете запланировать, например, что будете идти в магазин, завернете за угол и влюбитесь в девушку с черной сумочкой на согнутом локте? Или, к примеру, переходите вы дорогу на зеленый свет, но вас сбивает машина, по каким-то невероятным причинам проехавшая именно сейчас на красный. Что там далеко ходить, мы даже свои мысли и поступки иногда не можем обуздать. Андрей ухмыльнулся. «В самом деле, какого черта у меня нет машины?!» – подумал он. Штейн сидел за рулем с видом голливудского продюсера. Наглый, небрежный взгляд, строгий черный костюм и бабочка. Во рту сигарета с белым фильтром. Андрей смотрел на него и думал, окажись у него сейчас между зубами какой-нибудь «Мальборо», вид был бы уже не тот. – Ты чего это вырядился, мы в Канны? – Ладно тебе, – ответил Штейн, – надо сразу показать, кто мы такие, ты, кстати, и сам хорош. Андрей был одет в костюм и черную рубашку и выглядел весьма эффектно, впрочем, он почти всегда так одевался, и вовсе не потому, что стремился выглядеть как молодой начальник, он просто не умел и не понимал, как можно сочетать фиолетовые брюки с зеленым свитером и при этом не смотреться как законченный придурок. – Все эти телевизионщики и радиобоссы одеваются, как бичи, – продолжил Штейн, делая большие затяжки, – зато других обсматривают с ног до головы, да, да, это я давно приметил, можешь не сомневаться. Андрей только кивал и поддакивал. Сейчас гораздо приятней щуриться от первых по-настоящему теплых весенних лучей и смотреть, как стаи воробьев удирают неизвестно от кого, резко меняя направление. – И потом, я, скорее всего… ты меня вообще слушаешь, а, мистер в черном? – спросил Саша и выкинул бычок в полуоткрытое окно. – Сань, да хватит уже, не придавай этому значения, ну познакомимся со всеми, ну примет он этот логотип, все будет в порядке, не переживай. – С чего ты взял, что я переживаю? – спросил Штейн, прикуривая очередную сигарету. – Кстати, ты говорил насчет мебели, там еще что-то привезли? – перевел тему Андрей. – Да, позвонили из отдела закупок, сказали, что вчера привезли библиотеки нам, со встроенным холодильником и всеми остальными делами, и еще: все картины из бывших наших кабинетов уже развешаны. Штейн выдержал паузу и добавил: – Интересно, а по какому принципу их развешивали, вдруг нам не понравится?! Только подумал… – Не понравится – возьмешь перфоратор и покажешь всем, что у нового руководства руки не из задницы растут, – сказал Андрей. Саша замолчал, проверяя сообщения на телефоне. Вид у него был напряженный. Он всегда относился к важным встречам и фуршетам как-то особенно трепетно, понимая, что это единственное, что он умеет делать лучше всего. Ехали они быстро и без пробок. По радио звучал Бетховен, пятая симфония. Несколько минут спустя за большой многоэтажкой показался офис нового медиахолдинга под вполне вероятным названием «Мой город». – А погода сегодня, а! – сказал Штейн, выходя из машины и поправляя рубашку. – Согласен! – сказал Андрей, хлопнул дверью и пошел вслед за другом навстречу новым людям, эмоциям, холодному расчету и беззаботным денькам. Кабинет из просто большого превратился теперь в большой и уютный. Библиотека во всю стену придавала помещению домашнюю атмосферу, оставалось лишь наполнить ее книгами, вазами, подарками, в общем, вдохнуть сюда жизнь. Андрей с приятелем вышли на террасу, стояли и просто болтали, немного нервничая, наслаждаясь видом города. Минут через десять в дверь постучали. – Войдите! – крикнул Штейн. – Надеюсь, мы не помешали? – спросил Виталий Носов, заходя в кабинет с двумя мужчинами. Первый – коротко стриженный, лет сорока с черными глазами, следом – длинноволосый толстый коротышка в джинсах и темной рубашке. – Знакомьтесь, – скомандовал Носов. Первым протянул руку добрый толстяк. – Мороз Эдуард Семенович, – сказал он, – главный по радио. Бывший главный, – уточнил он и все прыснули со смеху. – Стае Соколов, – сказал второй, – главный по телеканалу. Тоже бывший. Мужчины пожали другу друг руки. Настроены все доброжелательно. Сперва поговорили о всяких пустяках типа машин и новых кабинетов, чуть позже, узнав друг о друге немного побольше, перешли к беседе по делу. Носов тактично оставил компанию, показав, что в рабочий процесс влезать он не собирается. – Ладно, ребята, давайте безо всяких длинных церемоний, обращаемся друг к друг просто по имени, идет? – спросил Андрей. Оба новых подчиненных дружно закивали, как дрессированные жирафы. Андрей смотрел на накачанные руки Стаса Соколова. Фигура его было очень красивой, но большой пивной живот портил это великолепие, как концерты Киркорова «Олимпийский». – Если позволите, у меня вопрос, – сказал Мороз, посмотрев сначала на Петрова, потом на Штейна. – Мы работаем здесь почти десять лет, и хотелось бы знать, что будет с названием и, м-м-м, ну, в общем… – Дорогие друзья, – перебил его Штейн, наш добрый владелец этой махины Виталий Носов полчаса назад сказал, чтобы мы вчетвером утвердили логотип и название. Картинки вы видели, и вроде бы все согласны, так? Все закивали, несмотря на то, что чертежи логотипа никто не смотрел. – А вот по названию, – продолжал Штейн, – не буду тянуть, новый медиахолдинг предлагаем назвать просто: «Мой город». Мороз и Соколов переглянулись. Казалось, что оба подавились костью и сейчас будут наперегонки просить воды. – Да это же… это же гениально! – сказал Эдик, руководитель радиостанции! – Слушайте, если честно, мы со Стасом думали… – Думали, что ваши новые руководители полные мудаки, да? – спросил Андрей. – Нет, ну что вы?! – начал оправдываться радиобосс. – Просто, знаете, приходят новые люди, начинают все ломать, все под себя… – Ладно, ребята, – сказал Андрей, – ломать никто ничего не будет, я так понял, всех все устраивает. У ваших покорных слуг одинаковые полномочия. Пока мы не разделяли зоны ответственности, так что по любым вопросам – ко мне или к Саше, кабинеты у нас рядом. Еще раз задокументируем для протокола: логотип и название всех устраивают, верно? – И в связи с этим, – подхватил Штейн, не дожидаясь ответа новых коллег, – предлагаю это дело отметить! Он достал из нового бара непонятно когда и кем купленные две бутылки виски и четыре стакана. На удивленный взгляд Андрея он лишь подмигнул и сказал: – Андрюша, вместе с библиотекой привезли ящик виски! Бывают же совпадения, а! Увидев бутылки, Эдик и Стае заметно оживились. Андрей знал, что телевизионщики, как и вообще люди, связанные с массовыми коммуникациями, по части выпивки уступают только сапожникам, но он никогда не видел такой реакции, что называется, живьем. С другой стороны, думал Андрей, это нормальные мужики, и если руководство предлагает выпить после обеда, то чего же удивляться такой реакции?! Саша налил всем по полстакана и произнес небольшую речь. – Итак, друзья, вы парни профессиональные, мы тоже не с улицы, в общем, постараемся друг другу помогать. За наше новое сотрудничество, – сказал он. Бокалы зазвенели, мужчины выпили. Поллитровая бутылка иссякла минут за двадцать, открыли вторую. Беседа ушла в неформальное русло, состоящее из смешных историй и забавных рабочих курьезов. Андрей смотрел то на накачанные руки Стаса, то на обгрызенные ногти Эдика. По разговору новых коллег было понятно, что они и сами не очень-то близко знакомы, но говорят друг с другом уважительно. Это хорошо, подумал Андрей, были бы они друзьями, могли бы начаться интриги и прочая туфта, а так бояться нечего. Лицо Эдика быстро покраснело. Это говорит только об одном: человек выпивает часто и помногу. Вообще смешное зрелище. Ваш новый собутыльник, даже будучи порядком пьяным, может продолжать делать серьезное лицо и даже вести нормальную беседу, но его лицо, все более напоминающее помидор, с точностью хорошего часового механизма начнет выдавать страсть ко всему, что хотя бы на градус крепче воды. На следующий день в кабинете Андрея Петрова были официально утверждены логотип и название новой компании. Владелец медиахолдинга «Мой город» объявил начало работы блестящим и нацеленным на результат, а еще добавил, что встречаться они теперь будут раз в квартал, и вообще – его не интересует ничего, кроме финансовых показателей. – Вы мне даже понравились, ребята, – совершенно искренне сказал Носов, прощаясь. – Я верю только в результат, поэтому мне все равно, сколько человек вы возьмете на работу завтра и кого уволите послезавтра. Проект у нас полностью коммерческий, аудитория самая большая в городе, думаю, проблем не будет. Он встал, подошел к Штейну, посмотрел прямо в глаза, пожал руку. Затем неторопливо дошел до Андрея, сидящего в кресле напротив, и проделал тот же самый «ритуал». Непонятно, что имеют в виду люди, а в частности, большие начальники, когда сжимают вашу кисть и внимательно смотрят на вас, не моргая, видимо, это выражение высшего доверия. – Слушай, – сказал Андрей приятелю, едва только дверь выпустила долговязую фигуру Носова обратно в коридор, – чего это он на нас смотрел так, будто на войну провожает?! – Да хрен его знает, Андрюх, меня больше интересует его фраза по поводу наших частых встреч, – ответил он. – Да уж, видеться раз в четыре месяца с начальством, – это или очень хорошо, или… – Что ты имеешь в виду? – спросил Штейн. – Чего ж тут плохого? – Ну, всегда можно сказать, мол, столько времени дурака валяли и все такое… – Нет, Андрюша, – перебил Саша, – ничего такого! Наладим работу так, что у всех дым пойдет из задницы, но все будет в норме. Знаю я таких, как Носов. Им реально все равно, чем мы тут занимаемся. Ты ж пойми, у нас в руках самая большая рекламная площадка города, плюс штат какой, тут надо постараться, чтобы дело завалить. Андрей по привычке кивнул, а сам почему-то подумал о сыне Инны. Ведь все равно придется с ним знакомиться, нужно будет говорить с ним, играть в прятки, покупать машинки и все такое. Петров отлично понимал, что как минимум мама мальчика очень надеется, что они поладят, да и как может быть по-другому? В конце концов, это нормальная реакция и желание любой одинокой женщины с ребенком. – Алло, добрый день, Андрея можно?! – спросил Штейн, нависший над Петровым, как скала. – Ой, Сань, извини, задумался, – сказал Петров. – Поесть хочешь, говорю? – спросил Штейн. – Да можно, пошли, – ответил Андрей, нехотя поднялся из удобного кресла, надел любимый черный пиджак, зачем-то оглянулся на новую библиотеку и пошел вслед за приятелем. Возле небольшого уютного ресторанчика «Веранда», расположенного в аккурат за супермаркетом «Дружба», Петрова и его друга ждал роскошный обед, плавно переходящий в ужин. Они заказали мидии и вино, а чуть позже бутылку виски и кучу всяких закусок. Штейн разошелся и угощал по полной программе. Каким-то шестым чувством он ловил сигналы грядущих легких деньков и к подаркам судьбы относился, как любой щедрый мужчина. Саша никогда не был оторвой-другом, который пропьет с приятелем последние деньги, зато, когда он чувствовал, что в ближайшее время его финансам ничего серьезного не грозит, тратился, что называется, по полной. – Девушки, как вам вино? Может еще бутылочку? С вашего позволения вам принесут сыр, – обращался Штейн к двум симпатичным девчонкам лет двадцати, которых он успел угостить. Те только и делали, что благодарили, не забывая краснеть от смущения. Штейн заводился еще больше. – Сань, сбавляй обороты, – одергивал его Андрей. Но что там говорить, когда человек пьян и все у него хорошо. – Андрюх, не знаю, что на меня находит, просто хочу, чтобы все вокруг чувствовали то же самое. Смотри вон, два парня сидят, уже час эту долбанную бутылку пьют! Официант – заорал Штейн, – бутылку виски тем ребятам, будь добр! – Саня, закачивай, не так поймут! – Хе-хе, поймут, Андрюх, кто ж от выпивки отказывается?! Молодые люди, удивленно взглянули на Штейна, едва официант принес им бутылку «Чиваса» и кивком показал на стол Петрова со Штейном. – Новую должность отмечаем, – крикнул Андрей. – Гуляют все! Это единственное, что пришло в голову, дабы не попасть в неловкую ситуацию. Те двое удовлетворенно кивнули, одновременно подняв большие пальцы рук. Штейн наливал и наливал, говорил, как ему везет и как хорошо, что они знакомы. – Как-то не складывалось у меня с друзьями, Андрюх. Знакомых много, а друзей, а… – Он махнул рукой, и добавил: – Только ты, больше никого у меня нет… – Штейн замолчал, сделал внушительный глоток и сказал: – Ни жены, ни друзей, только ты… Саша уткнулся в белую скатерть, за время их пребывания уже покрывшуюся пятнами от вина, мяса, жирных оливок и вина. В такие моменты мало того, что чувствуешь себя, как полный кретин, так еще и обязательно нужно что-нибудь говорить. Но что? Всякую дребедень, типа «ты знаешь, у меня ведь тоже не было лучшего друга (хоть он, скорее всего, и был)» или лебезить, что и впрямь такие откровения бывают совсем не часто. Разумеется, все это в обязательном порядке должно сопровождаться похлопыванием по плечу, глядя при этом прямо в глаза, подобно следователю со стажем. Андрей выбрал что-то посередине: он приобнял Штейна и сказал, что тоже очень рад такой настоящей мужской дружбе. Нельзя было сказать, что Саша был лучшим другом, но и больше, чем с ним, времени Петров ни с кем не проводил. Да и кто вообще придумал понятие это – «лучший друг»? Кто может объяснить, что это? Хорошо вам вместе – и дружите на здоровье, кому нужны эти ярлыки? Скорее всего, все это для тех, у кого друзей нет и никогда не будет. Это как со словом «любовь». Всем ведь известно, что не бывает такого, что любят по десять лет и больше, все это простая влюбленность и привычка, так спокойней, удобней и практичней, но нет же, всем ведь хочется мечтать… Александр Штейн угостил всех и каждого, наверное, это стоило сделать хотя бы затем, что, даже будучи пьяным в дрова, он счастливо улыбался. Андрей подливал себе и товарищу, что-то говорил, писал сообщения и теплые письма старым заказчикам со своего любимого планшета. А еще он наблюдал за посетителями, ему это нравилось, и что-то в этом было особенно завораживающее. Ресторан, наверное, как никакое другое место, отражает общую температуру настроения людей, выделяет характеры, менталитет и привычки. Справа за столиком на шестерых сидели трое мужчин. Чуть поодаль, под небольшим торшером в углу, щебетали девушки. Андрей с любопытством рассматривал всех этих разных людей. Парни были одеты по-разному. Один в костюме и зачем-то с маленькой сумкой через плечо, что в почете у водителей и кондукторов, второй, несмотря на начало XXI века не отрывал руки от черной, потертой по бокам барсетки, он был в джинсах и кожаной куртке, а толстяк в клетчатой рубашке с молодецкими усами и едкой бородой, вертел перед собой модную нынче визитницу-портмоне, удивительно похожую на женскую косметичку. Компания что-то бурно обсуждала, они перебивали друг друга и мельком посматривали на девчонок в углу, у которых уже часа полтора никак не получалось допить свои бокалы с шампанским. Девчонки теребили мочки ушей, поправляли прически, улыбались в ответ и ковырялись в телефонах, делая загадочные и важные лица. Одеты они были ослепительно, дорого и стильно. Андрей улыбался, искреннее радуясь роли невольного соглядатая. Все как на ладони, но как же нелепо выглядят иногда соотечественники. Нелепые сумки, куча брендовой одежды, будто выбранной в бутике на веселой акции «Уноси и носи». Наши мужчины, нелепые и смешные, одевающиеся во что попало и харкающие на улице, как лошади в хлеву, и наши женщины… ослепительные, необыкновенные, выходящие даже в магазин на каблуках и в юбках, способные сидеть за столиком часами, чтобы сказать спасибо за виски с колой и, может, даже отдаться первому встречному за стаканчик сверху. Конечно нет, не все такие, но подобные картины повторяются с удивительной точностью во всех уголках нашей Родины, в клубах и барах, ресторанах и кафе. Андрей отвернулся, и ему стало стыдно. Петров и Штейн допили бутылку, расплатились и пошли ловить такси. На улице было темно и прохладно. Когда выпиваешь в хорошей компании, время, как известно, летит незаметно, но Андрей с трудом поверил данным наручных часов: полдесятого. Ему вдруг резко захотелось домой, так сильно, что он сам не понимал, зачем и почему он так срочно захотел там оказаться. В машине приятели молчали, слышны были только шум колес да сигналы куда-то вечно спешащих водителей внедорожников. Будучи сильно пьяным, Штейн иногда уходил в себя, наверное, чтобы не наговорить лишнего. Хорошая привычка. Обычно у пьяных наоборот. – Ты дойдешь? – спросил Петров друга, когда тот открыл дверь и на удивление уверено встал на обе ноги. – Андрюша, я тебе больше скажу: я еще прогуляюсь по аллее! Чудесная погодка, верно? – Даже очень, – соврал Андрей, смотря на пары холодного воздуха, вылетавшие изо рта Штейна, точно выхлопные газы из трубы какого-нибудь КамАЗа. Саша махнул правой рукой на прощание и медленно пошел в сторону дома, где была красивая зеленая аллея, где была охрана и где богатым сытым людям нечего бояться, кроме самих себя… Такси ехало быстро, если не сказать летело. Сидел бы Петров на заднем сиденье, скорее всего, его бы стошнило на втором повороте, а так с немного открытым окном, сидя на месте японских водителей, поездка казалась чем-то вроде подъема на фуникулере. – Вот здесь, будьте добры, – сказал Андрей, указывая на родную многоэтажку. Он протянул водителю пятисотрублевку, шофер взял по козырек и рванул с места на своих «жигулях» так, что любой спорткар пустил бы слюну от зависти. Петров поднялся к себе на этаж, быстро отрыл дверь, вошел, скинул на кресло пиджак. Подошел к письменному столу, открыл ноутбук. И только сейчас понял, почему он так рвался сюда, домой… Глава 11 Иногда бывает, мы долго о чем-то думаем, бывает даже так, что длится это состояние годами, мы ищем подходы, строим планы, представляем себе, как же все в итоге получится, и вот приходит день, когда чья-то невидимая рука направляет нас и таинственный голос из ниоткуда шепчет, что и как нужно делать. А потом настает день и час когда все мысли, чаяния и желания, соединившись с огромной верой, складываются в единый пазл, и мы начинаем действовать. Вот Андрей Петров дожил до этого часа, ворвался в спальню, скинул пиджак, включил ноутбук и сказал себе: «Вперед!» Сколько сил и времени было потрачено на статьи, сколько исписано листов за все эти годы!.. Обзоры, заметки про рестораны, автомобили и женщин, статьи про отношения между полами, о детях, погоде, экономике и спорте… Этот труд хорошо оплачивался, но не приносил такого удовольствия, как какой-нибудь легкий рассказ, который приятно почитать самому на ночь. «Что мешало написать историю или даже книгу? – думал он. – В ближайшее у меня куча свободного времени, но есть вопрос: о чем писать? О политике? Конечно нет! Это гнусно, неинтересно и вообще, кому эта хрень интересна?! Все и так знают – в этой сфере человеческой деятельности вся работа сводится к тому, что одни жулики пытаются перехитрить других, чтобы стать богаче и прихватить побольше власти. Может, о спорте? Что я знаю о спорте? – думал он. – Что есть популярная во всем мире игра, где двадцать два мужчины бьют ногой по мячу и соревнуются, кто больше раз попадет в стальной прямоугольник? Пожалуй, это тоже отпадает. Быть может о работе? Это, пожалуй, то, что надо. О работе все говорят, это самая интересная тема. Возьмем мужчин, – продолжал думать Андрей, – о чем мы говорим в компаниях? Почти всегда исключительно о работе, это только в журналах для безголовых кретинов пишут, что в основном мы обсуждаем женщин и машины. Теперь осталось выяснить, кто будет главный герой и о какой работе пойдет речь, какая профессия или должность у него будет и все такое прочее. Сюжет? Нет, сюжет пусть будет в фильмах, в жизни сюжета нет. Сюжет – это неинтересно и глупо, так ж, как и интрига – дешевый способ наколотить кучу денег на детективах, но верный прием, овладев которым легко превратиться в литературную пустышку». Андрей возбужденно думал, нервничал, хотел закурить, но тут же вспомнил, что лет десять не курит, сейчас Андрей Петров близок к разгадке как никогда, он точно знает, что нашел себе занятие по душе, но не знает, о чем писать. Он закрыл глаза и попытался вообще ни о чем не думать. Где-то он читал, что так легче всего поймать нужную мысль… Прошло несколько секунд, потом минута, он поднял веки, придвинул ноутбук поближе и начал: «Я Андрей Петров, мне 35 лет, я был кем-то вроде писателя, только на заказ, но с меня хватит. Теперь я начальник, и у меня куча времени. Я буду писать о себе, постараюсь сделать это правдиво. Как я это буду делать – не знаю, но вы ведь чувствуете, что я уже будто знаком с вами, верно? Вот, считайте это началом моего романа. Пусть у него не будет названия, просто читайте мою историю и все». «Наверное, надо позвонить Инне, а может, и нет. Сейчас я пьяный, и звонить, скорее всего, точно не нужно, но я все равно сделаю это. Я же пьяный». – Привет, не спишь? (на часах 12:30) – Ой, привет, конечно нет! Вообще никогда не сплю, – сказала она. Я засмеялся. Человек всегда может понять смешно или нет, это, наверное, единственное, что он может сделать на 100 процентов верно, когда пьян. – А я книгу начал писать… – Андрей, знаешь, если бы мне это сказал любой другой, я бы засмеялась в голос, – серьезно сказала она, выдержала паузу и добавила: – но ты это сказал так, что я почему-то не сомневаюсь, что напишешь… кстати, а о чем она? – О работе, людям нравится о работе читать, верно? Было слышно, как включился электрический чайник. Видимо, она хочет выпить кофе и еще поговорить со мной. Интересно, а на каком боку спит ее сын Макс, и какого черта я вообще об этом сейчас думаю?! – Пожалуй, ты прав, – ответила она. – Даже о любви, когда пишут как о работе, выходит интересно, читал Коэльо «11 минут»? – А, этого? Читал, было дело! – ответил я таким тоном, будто старина Паоло (Кто его так назвал? Родители хотели девочку?) является моим соседом, к тому же пишет хуже меня раз в сто. – Слушай Инн, он написал книг штук пятьдесят, и только вот эта более-менее нормальная… но это его «ибо»! Нет, ты только подумай, Инн! Говорит кто-нибудь из твоих друзей слово «ибо»? У него везде это проклятое слово встречается! Я налил себе виски, она пошла делать кофе. Как-то все это вышло у нас одновременно и синхронно, мы, как по команде, вдруг отложили телефонные трубки, занялись своими напитками, а потом вновь вернулись к разговору. – Да, ты прав. Пожалуй… – она отхлебнула. Я почувствовал вкус и запах свежего кофе. Нет, телепатия и всякая такая ерунда все-таки существуют. – А чем бы ты заменил это слово? – спросила она. – Ну как, сказал бы просто, такие-то вещи происходят в нашей жизни, «потому что»… Вроде лучше звучит. Да…дь, – вырвалось у меня вдруг, – ну не в XVII веке живем, в конце концов! Этот твой Коэльо умер лет десять назад, он же современник наш! Видимо, я крикнул слишком громко. Повисла пауза. Через полминуты, може, чуть больше, я услышал, как Инна тихонечко посмеивается, а спустя еще немного она смеялась в голос. – Слушай, как ты это нехорошее слово сказал, прямо не подкопаешься! – сказал она сквозь смех. Теперь я сам рассмеялся. Пьяный тридцатипятилетний идиот звонит в полночь, рассказывает о литературе, не забывая при этом материться, ну, это по крайней мере не грустно. Я отставил стакан: виски подкатывало обратно, начинало немного мутить. Видимо, выпил я сегодня (или вчера) уже слишком. Полоска света люстры отражалась на хрустале. Тонкая такая полоска, как летом бывает, когда заснешь в обед, и ветер, поддев занавеску, пускает солнечный лучик, блуждающий по комнате точно призрак. Я прилег. Инна, как и всякая девушка, начала разговор с вопросов, а закончила безудержным тарахтеньем. Я повернулся на бок. Телефонную трубку положил прямо на ухо. Вроде не падает. Я отвечал «угу» там, где надо соглашаться, а где надо было подумать, я кряхтел и выдерживал мудрые паузы. Минут через десять заснул. Утром в трубке были слышны частые отрывистые гудки. По правде говоря, первым делом я собирался извиниться за вчерашний «телефонный уход по-английски», но Штейн позвонил мне первым, нарушив весь логический ряд. На часах было ровно 11. Я помню, как я смотрел на свои настенные часы и думал, почему они меня так раздражают. Никогда они мне не нравились, однако подойти, снять их и выкинуть в мусорное ведро мне почему-то в голову не приходило. – Андрей-воробей, доброе утро! – сказал Штейн. – Привет предавай своей юной леди! – Саня, я один, ты чего это такой довольный? – Ну как, весна, хороший солнечный день, мне всего лишь сорок пять… – А если серьезно?! – перебил я приятеля. – А если серьезно, я только что официально оформился в нашей замечательной конторе и тебе сегодня желательно сделать то же самое. Я подошел к столу, отвинтил крышку с литровой «Перье», сделал глоток и сказал: – Сань, что-то не припомню, чтобы люди так радовались записи в трудовой. – Ладно, Андрюх, мне эта трудовая на хрен не нужна, тут другое… – Штейн чиркнул спичкой и прикурил. Было слышно, как он делает первую затяжку. – Тут, дружище, все совсем в другом, – повторил он. – Этот Носов, он, наверное, родственник Девы Марии или лауреат конкурса «Самый добрый человек в мире»! – К чему ты клонишь? – Да к тому, что в месяц мы будем по 50 штук получать, по 50 тысяч долларов, как слышимость, Андрей?! – Это надо отметить! – сказал я совершенно искренне. – Вот только если мы так дальше будем пить, получится, что у нас каждый день праздник. – А почему бы и нет?! – спросил Штейн. Тут же я вспомнил, что обещал сегодня заехать к Инне познакомится с ее сыном. Не знаю, но меня почему-то тянуло к этому мальчугану. То ли по причине отсутствия детей, то ли еще чего, но хотелось с ним гулять, строить замки из кубиков, подбрасывать вверх и все такое. – Ладно, Сань, заеду чуть позже, вечером позвоню, все, давай. Штейн попрощался, весело напевая какую-то мелодию. Видимо, что-то из советской классики. Я пошел в душ и напевал какую-то новую композицию Usher. Многие удивятся, но для кого-то подобная музыка тоже своего рода классика. Глава 12 Из зеркала на меня смотрело довольно симпатичное (как говорят девушки, имея в виду что-то по-настоящему красивое) лицо с четырехдневной щетиной. Я вообще не брился в общепринятом смысле слова уже лет десять, так, иногда проходился триммером, оставляя несколько миллиметров. Не понимаю гладковыбритых мужчин. Не похожи они на мужчин. Я вышел из ванной, надел брюки, подошел к окну в спальне. Солнце слепило глаза, я щурился, пытаясь нащупать оконную ручку. Быстрым рывком открыл пластиковую конструкцию. В комнату ворвался теплый ветерок. Так я обычно проверял, что мне сегодня надеть. Градуснику ведь особого доверия нет. Он может показывать плюс пятнадцать, и вы, веря ему, надеваете одну лишь рубашку, но на поверку оказывается, что на улице хозяйничает холодный ветер, что означает верный просчет. Сегодня был как раз такой обманчивый весенний день: в рубашке еще холодно, а в пиджаке жарко. Есть в мире одежда для таких погодных условий?! Я приехал в офис в половине двенадцатого. Поднялся на 17-й этаж, где располагался отдел кадров, прошел в кабинет начальника и постучал два раза. – Войдите, – ответил женский голос. – Пожалуйста. Я открыл дверь и вошел в чистый уютный кабинет. Вдоль стен стояли два больших шкафа, на них было штук по десять горшков с цветами. В глубине помещения – небольшой стол с компьютером и какой-то толстухой в придачу. – Здравствуйте, я – Петров Андрей Юрьевич, вот пришел устраиваться к… Не успел я договорить, как толстуха буквально выпрыгнула из-за стола, поправила очки в толстой оправе и сказала: – Ой, извините, я вас просто ни разу не видела, Андрей Юрьевич, очень рада познакомиться, я Людмила Ивановна, начальник отдела кадров! Хотите кофе или чай? – Нет, спасибо, я очень тороплюсь, вот принес трудовую, ну и что там от меня надо еще? Женщина села на место, надела очки, достала файл, видимо, с моими документами. – Андрей Юрьевич, – серьезно и быстро сказала она, – с вас трудовая и пару подписей, вот здесь, – указала она своим толстым пальцем, – и здесь, – придвинув журнал, добавила она. Я расписался еще в каких-то журналах, заполнил никому не нужную, но положенную по закону анкету, отдал ей трудовую книжку, похожую на школьный аттестат (только более бесполезную), и на этом мы закончили. Все мероприятия заняли минут пятнадцать, не больше. – Не беспокойтесь, медицинский полис и пенсионное страховое удостоверение мы сделаем сами. Очень приятно было познакомиться! – сказала он напоследок и широко улыбнулась, вроде бы искренне. – До свидания, мне тоже очень приятно, – ответил я и вышел. На пенсионное свидетельство и медицинский полис мне, конечно, было наплевать: зачем думать об этих мелочах, когда зарплата твоя полтора миллиона рублей в месяц, а до пенсии еще целых двадцать пять лет?! Раньше я считал, что быть оформленным официально в какой-нибудь конторе – это унижение. Всегда возникало ощущение, будто ты отдал себя в рабство и кому-то теперь должен всю жизнь, однако с увеличением зарплаты это чувство самосохранения, граничащее с гордостью, куда-то пропадает. Я перепрыгнул открытый люк, успев заглянуть вниз. Глубиной он был метров двадцать. На дне торчал кусок трубы, рядом валялся мусор. Интересно, что будет с человеком, если он туда упадет? Ну, как минимум кусок трубы будет торчать из него, это уж точно, а мусор… тут уж не до мусора будет, наверное. Я шел по залитому солнцем городу с пиджаком на плече. Почки уже набухли так, что казалось, будто они сейчас взорвутся. Вот бы всегда такая погода была, ведь от этого напрямую зависит наше настроение, наша привычка ходить хмурыми и привычка думать о плохом, а значит, от этого зависит наша судьба. Эти мысли повергли меня в шок. Вроде бы, все так просто, но действительно, родился бы я где-нибудь в Калифорнии или в солнечном штате Индии, я наверняка был бы куда счастливее. Я живо представил себя, как я в одних шортах брожу по бесконечным белым пляжам, смотрю на огромные пальмы, торчащие тут и там, вдали качаются рыбацкие лодки с загорелыми мальчишками и их отцами-рыбаками на борту. Из приятных видений наяву меня всегда вырывает телефонный звонок. – Да, привет, ты не поверишь, но я как раз к тебе иду, Макс дома? – спросил я у Инны, голос которой заставлял ускорить шаг. – Он ждет… И я жду, целую. – сказал она и повесила трубку. Сказала все это она так, что хотелось не идти, а лететь. Пройдя несколько кварталов, я вдруг подумал, что нелепо заявиться к маленькому мальчику в гости без подарка, он ведь наверняка, как и все дети, знает, что принято приходить не с пустыми руками. Я подумал, а чему бы я обрадовался будь мне сейчас пять лет, но тут же подумал, что это полнейшая бессмыслица, ведь сегодня совсем другой мир, а через двадцать лет маленький Макс станет совсем взрослым и, возможно, так же усмехнется про себя, как и я, выбирая подарок сыну своей новой знакомой. Я перешел улицу на красный свет, движение было вялым. Никто не орал и никуда не торопился, казалось, такая погода располагает к медленным движениям во всем. Я даже не слышал ни одного сигнала, какие-то прямо добрые все стали, точь-в-точь как в преддверии Нового года. На пересечении двух центральных улиц располагался большой магазин игрушек. Он стоял здесь лет двадцать, постоянно меняясь и становясь все больше и лучше. Я вошел внутрь огромного центра. Слева и справа тянулись в бесконечность полки с товаром. Куклы, машинки, поезда, компьютеры и конструкторы, кубики и книги – чего тут только не было! Все было красивым, цветным, даже пахло тут как-то особенно. Как и всякий взрослый, я подумал, что в моем детстве такого и близко не было. Я шел и глазел, как маленький, прикидывая, с чем мне было бы интересно поиграть самому. Я пытался представить себе маленького Макса, его чувства, желания и мечты. Вдруг он хочет спортивную машину на пульте? А может, конструктор или вертолет? А что, если он мечтает о планшете? Конечно, я мог купить все и сразу, но это было бы неискренне и скорее напоминало бы какой-то намек и последующее чувство долга хозяев дома. Многие слишком щедрые люди не понимают этого, а ведь сильно дорогим подарком можно навредить не меньше, чем его отсутствием. Я подошел к полке со старинными моделями. Там были «форды» и «шевроле» 50-х, «бьюики» и «мустанги» 60-х и еще какие-то модели, названий которых я не знал. Они блестели свежей краской, у них открывались двери и капот, шины и колеса выглядели как настоящие. Мне не нравятся старинные машины, но какие они были красивые! Глядя на эти игрушки, наверное, можно понять реставраторов и коллекционеров. Я живо представил себе огромный гараж, где в ряд стоят штук двадцать таких машин. Из-за угла выходит мой друг Саша Штейн. В белой шляпе, в рубашке с подтяжками и с большой сигарой во рту. – Ну как, нравится? – спрашивает он. – Ну как, нравится, молодой человек?! – повторяет голос уже реальный. – А? Что? Видение мое тут же рассеивается, как утренний туман, и я вижу перед собой миниатюрную девушку. Она стоит в красной футболке с названием магазина посередине между мной и полками. – Извините, я вам помешала? – сказала она. – Просто вы так на них смотрели, прямо как ребенок! – Да, вы правы. Это что-то! – ответил я. – Возьму, пожалуй, вот эту и эту… и эту тоже, – сказал я и сгреб три первые попавшиеся. Не люблю разговаривать с продавцами в магазинах, они будто пытают тебя. – Я отнесу на кассу, если вы не против. Что-нибудь еще? – спросила она и приветливо улыбнулась. – Да, пожалуй, еще пройдусь, посмотрю и для дочки что-нибудь, – соврал я, лишь бы она побыстрее отвязалась. Трудно, наверное, найти эту грань между приветливостью и назойливостью… Интересно, продавцы об этом думают вообще? Я медленно, точно провинившийся школьник, шел дальше вдоль полок с куклами, колясками и прочими игрушками для девочек. Нет, совершенно точно, если у меня и появится свой ребенок, он будет мальчиком. Я пытался, тщетно пытался представить себя в роли отца пяти летней Даши. Почему именно Даша? Не знаю, это первое, что пришло в голову. Вот мы сидим в зале, на ковре раскиданы куклы, посреди всего этого бардака стоит большой розовый дом. В нем много спален, кухня, ванная, зал, мебель и все такое прочее. Я лежу на диване, смотрю телевизор. Даша подходит ко мне и начинает: «Ну пап, ну давай поиграем, ну ты же обещал!» Я подсаживаюсь к ней, она дает мне светловолосую куклу и добавляет: – Это Синди, ты будешь Синди, понятно?! А это Барби, – продолжает она, – Барби ее мама, – говорит моя дочь, показывая на вторую куклу, брюнетку. – Ты должна слушать маму, – обращается она ко мне, уже как к полноправному участнику игры. – Ну-ка, Синди, пойди убери второй этаж и приготовь ужин, а мне надо по делам! Даша ставит куклу на пол и трясет ее на месте влево-вправо, чтобы казалось, будто она уходит. Так, враскорячку, кукла доходит до розовой машины, садится за руль и со звуком «бр-р-р-р» едет по своим девчачьим делам. Я так живо все это себе представил, что не заметил, как дошел до последнего отдела с велосипедами. – Подбираете трехколесный? – послышался голос за спиной. – Вот из новой коллекции, – сказал модой паренек с мелкими усиками, какие бывают у эпилептиков или ненормальных юношей, думающих, что наличие усов – верный признак взрослого мужчины. – Нет, я так, посмотреть, – ответил я и пошел на кассу. Путь обратно занял несколько минут, я почти бежал к табличке с надписью «Касса». Продавцы в магазинах для меня страшнее сектантов, любящих делать поквартирный обход, пытаясь попасть туда под разными предлогами, а когда вы открываете им, они спрашивают всегда одно и то же: «Вы верите в бога?». Фраза продавцов: «Вам помочь?!» – вгоняет в ступор и вызывает неприязнь, наверное, еще больше. Неужели не видно, что я просто смотрю, выбираю, сравниваю, зачем мне помогать?! Кто их всему этому учит? Если мне нужна помощь, я сам попрошу их об этом, разве это ненормальная реакция? Возле кассы меня поджидала та же девушка в красной майке, которая вызвалась отнести сюда мот покупки. Глаза у нее были как у ненормальной. – Вот ваши три машинки! Надежда, посчитай, – сказала она, обращаясь к кассиру. – Спасибо за покупку, – добавила ненормальная и убежала обратно в торговый зал, чтобы найти такого же, как и я, робкого покупателя, разобраться с ним и принести добычу на кассу снова. Девушка-кассир абсолютно безо всяких эмоций водила ридером по штрих-кодам на каждой коробке с машинками, прибор отвечал на ее движения просто: «Пик… пик…пик» Я смотрел на нее и думал, каково же это – целый день водить по коробкам этой штукой и складывать чужие деньги в чужую кассу? Как она высиживает двенадцать часов на одном месте? Девушка протянула пакет и сдачу, сказала: «Спасибо за покупку». Мне показалось, что голос идет не из нее, а из какого-то динамика, установленного у нее на шее. – Спасибо, – ответил я и пошел к выходу. В голове играла «My way» Фрэнка Синатры, я шел по чистому тротуару и улыбался, как идиот, счастливой, сытой улыбкой. Навстречу шли люди. Разные люди со своими планами, злобой, заботами и масками. Интересно, о чем думает этот лысый в белой рубашке и с редкой бородкой, как у порноактера в отставке? Чего он из себя вообще корчит, тоже мне Аль Пачино! А эта?! Нет, вы только гляньте, идет вся из себя! В общем-то средняя такая дура. Лет двадцать шесть, спит и видит удачное замужество, но ходит с таким лицом и мыслями, что не видать ей нормального мужа как своих ушей. На улице много пенсионеров. Они одеты во все старое, и в глазах у них трудно прочитать что-нибудь. Они просто хмурые, наверное, это от низких пенсий и ностальгии по Советскому Союзу. Только школьники улыбаются и смеются. Почему я родился в России? Именно здесь количество скучных и злых людей превышает все допустимые нормы. А ведь у меня веселый нрав, я хочу улыбаться и смеяться, и с возрастом это мое желание никуда не делось. К сожалению, среда нашего обитания влияет на нас гораздо сильнее, чем все врожденные добрые качества, что вполне научно доказал знаменитый философ Фромм. Получалось, что мое превращение в злого напыщенного индюка – это лишь вопрос времени. Как жаль… и вообще, жалеть себя мы тоже научились лучше всех других в мире. Хоть заявку подавай в знаменитую книгу Гиннесса. Я перешел улицу снова на красный свет. Машин все так же почти не было. До дома моей девушки оставалось несколько кварталов. Я шел и наблюдал за ехавшей впереди меня небольшой оранжевой машиной. Такая, похожая на стальную коробку с железными валиками, прикрепленными к передней части конструкции. Она чистила бордюры от мусора и окурков, а струя воды поливала эти места, вычищая грязные желобки до блеска. «Почему этим занимаются после обеда, а не утром? И вообще, почему сегодня нет машин?! – в который раз подумал я. – Никто из важных персон не приезжал, в городе не проводились серьезные мероприятия или форумы, еще не наступило лето и люди не выехали в срочном порядки на юг, что все это значит?» Я думал о машинах и о ближайшем будущем, когда этих машин станет столько, что они потеряют всякий смысл. Понятно, что совсем скоро человек устремится в небо, будет летать там в таких же железных коробках и, наверное, это решит транспортную проблему еще лет на триста. Глава 13 Размышление мои прервал старик, сидевший возле кафе прямо на асфальте. На нем была засаленная куртка, порванные штаны, черные армейские сапоги почти до колен и кепка с истертым названием «GAP». Пальцы черные, как уголь, а ногти грязные и будто покусанные маленьким пекинесом. Он сидел, поджав ноги, на куске картона. Одна рука лежала на груди, другая, с протянутым кулаком, в котором зажат смятый пластиковый стаканчик с мелочью, на колене. Лицо бродяги не выражало никаких эмоций. Идущая впереди женщина кинула несколько монет, он что-то пробормотал в ответ. Я подходил к нему все ближе, и вот я уже стоял перед ним. Мы смотрели друг другу в глаза, мне было неудобно и стыдно. Я, одетый в дорогой костюм и новые туфли, блеск которых заставлял его щуриться, как от солнца, и напротив он, этот несчастный. Странно, но он вовсе не выглядел при этом униженным и одиноким. – Сколько вам надо и на что? – спросил я, как всегда, обращаясь на «вы». – Мне ничего не надо, если не жалко, можешь дать мелочь. – Он почесал грязной рукой нос и добавил: – Человеку вообще мало надо: чтобы поесть немного и чтобы тебя любил кто-нибудь… Я молча положил несколько скомканных купюр, городской отшельник что-то опять пробормотал, и мы разошлись. «А ведь он прав, – думал я, люди, – у которых ни черта в жизни не получилось и ничего за душой нет, иногда говорят верные вещи. Но только разве для того создан человек, чтобы лежать на куске картона с протянутой рукой и говорить верные вещи?» Так за разговорами с самим с собой я подошел к дому Инны. Вокруг новой высотки стояло много машин, было ощущение выходного дня: мамаши медленно ходили с колясками, мужчины стояли кучками с сигаретами в зубах, на детской площадке собрались старики и о чем-то оживленно спорили. Чуть поодаль я увидел Инну с коляской. Ее сын Макс был слишком большим для коляски, но почему-то всегда передвигался на ней. Я подошел ближе, не скрывая улыбки. – Если ты по поводу Макса и коляски, ему просто нравится на ней ездить, – сказала Инна вместо приветствия, увидев мою улыбку, обращенную в сторону ребенка, и поцеловала меня в щеку. – Да, я уже взрослый! – подтвердил мальчик. – Просто никак не отвыкну! Мы рассмеялись. – А я Андрей, вот это тебе, – сказал я и протянул пакет. Он безо всякого стеснения проворными ручонками раскрыл пакет и начал разглядывать содержимое. – Ого, целых три! Мам, смотри, что мне Андрей подарил! Надо сказать, что наблюдать за удивленными детьми – одно из лучших занятий на земле. – Спасибо, – сказала Инна и поцеловала меня еще раз, теперь в губы. Кстати говоря, благодарные девушки – это тоже очень приятое зрелище. Я помог Максу распаковать игрушки, и мы втроем, точно молодая семья, медленно пошли вдоль дома, наслаждаясь теплым днем и свежим еле уловимым ветерком. Я даже почувствовал себя главой этой группы и даже какую-то ответственность и радость, что ты не один и кому-то нужен, и вообще, наверное, здорово иметь семью. Правда, опыт моих друзей почему-то говорил об обратном, однако это не мешало всем им жениться, разводиться и снова планировать свадьбы. Есть, видимо, в этом какая-то особая магия, или это просто передается по наследству? – Как дела на работе? – спросила Инна, взяв меня под локоть. – Все хорошо, – ответил я. – Времени теперь много. – Ты правда книгу будешь писать? – Ну да, а что здесь такого? У нас полстраны пишет книги, считай, что это просто новое хобби. Она остановилась, как-то совсем уж серьезно посмотрела на меня и сказала: – Но ведь это не хобби, верно? Такое впечатление, что она сморит прямо мне в душу. Взгляд добрый, теплый, даже нежный, но какой-то слишком серьезный и пронизывающий. Наверное, у Нострадамуса был такой же. – Да, все так, я хочу написать не просто книгу, а хорошую книгу, – ответил я. – Вряд ли я напишу сильно хорошо, да сегодня это никому и не надо, но думаю, что это хотя бы не будет розжигом для шашлыка. – Андрей, всегда достаточно было писать интересно и не важно о чем, – сказала она с видом эксперта. – Я точно уверена, что у тебя получится, не знаю даже почему… Мы замолчали и шли дальше. Я шагал по узкому тротуару, она – держа меня за руку, по узкому бордюру. Издалека мы были похожи на возвращающихся из школы влюбленных пятиклассников. Макс играл на детской площадке со своим курчавым приятелем, и ему явно было не до нас. То был отличный день, солнечный и богатый на теплые слова, эмоции и прикосновения, день хорошего настроения, отсутствия частых телефонных звонков, в общем, один из тех светлых деньков, которые помнишь потом всю жизнь… Глава 14 Я проснулся утром в своей квартире. С Инной мы не виделись почти неделю, она уехала в другой город повидать сестру. За это время я появился на работе лишь однажды – нужно было утвердить штатное расписание и повидать своего друга Сашу Штейна. Он все также сидел в своем кабинете по нескольку часов в день, пил виски и в три часа дня уезжал домой слушать классическую музыку и спать; одно было странным, толпы незнакомых гостей больше я у него дома не видел. В конторе все шло гладко, и казалось, никто и ничто не сломает этот отлаженный механизм. На самом деле, все это очень сложно, но мы знали, что наши подчиненные, директора и руководители, менеджеры и специалисты своих направлений – люди глубоко профессиональные и наладят дело и без нас. Похоже, они это тоже понимали: иногда лучше не мешать, иногда это лучшая помощь. Я работал над своей первой книгой по два часа в день. Больше писать не имело смысла, да и не было желания. Я удивился, но даже писать о самом себе – не так-то легко, как может показаться. Да, придумывать героев, ситуации, характеры – это все требует терпения и выдержки, хоть и кажется легким занятием, похожим на написание заметок к местной газете услуг, но это только на первый взгляд. Иногда ко мне приходили мысли, а не придумал ли я сам себя, живого, и тут я понимал, что на сегодня хватит. Я вставал, закрывал компьютер и шел гулять по городу. Я надевал джинсы, свитер, кроссовки и ходил просто так по нескольку часов подряд, воображая себя героем книги «Голод» Кнута Гамсуна, с той лишь разницей, что мне было где ночевать и что поесть. Как-то раз, когда я пошел на очередную прогулку, мне позвонил мой старый приятель. Его звали Константин Семин, по прозвищу «Семен». Ну, то есть все знали его как Семен. Так вот, он работал в одном настоящем книжном издательстве уже много лет, и вот сейчас стал там кем-то главным. Он предложил встретиться, зачем – расскажет при встрече. Условились на семь вечера у него дома. Делать мне было особо нечего. Утром я написал две страницы своей книги, позвонил Стасу Соколову, нашем директору новостного канала, важным голосом спросил, как дела и все ли в порядке, потом набрал этого коротышку Мороза – у того тоже все вполне прилично, и, как выяснилось, даже количество заказов на радиорекламу выросло, в общем, на работе все шло как по маслу. Штейн уехал на природу, и звонить ему я не стал. У него бывают дни, когда он куда-то вдруг уезжал, на какую-нибудь речку или в лес; сидел там целый день с выключенным телефоном и «перезагружался», как он любил говорить. Я прошел свою норму – около полутора часов и, уже подходя к дому, остановился напротив зеркальной витрины. Я сильно похудел, у меня исчез дряблый живот, глаза горели, а белки глаз были действительно белыми, а не желтыми, как у алкоголиков или любителей смотреть телевизор на ночь глядя. Возможно, это из-за длинных прогулок, а может быть, из-за отсутствия алкоголя в моем рационе? В последнее время я ел фрукты, овощи и орехи, причем все это как-то само собой получалось. Знаете, бывают такие вещи в жизни, которые ты пытаешься объяснить или вспомнить, но не можешь… ну, это как с влюбленностью примерно, идешь себе по улице, увидел большие карие глаза и сгорел с потрохами за несколько секунд года на два. Семен позвонил около пяти вечера, откашлялся и напомнил, что ждет меня ровно в семь. Очень он пунктуальный Семен этот. – У меня есть три бутылки виски, вода и все такое, но нечем закусить. Андрей Юрьевич, если не сложно, возьми чего-нибудь пожевать, – сказал он таким радостным голосом, будто у него день рождения. Вообще, он всегда ко мне относился тепло и с большим уважением, но как-то редко мы виделись. – Хорошо, – сказал я и отключился. Минут десять спустя я вдруг подумал, что при словах «у меня есть три бутылки виски» у меня не дрогнул ни один нерв. Еще совсем недавно, когда я слышал «виски» или «давай посидим где-нибудь», меня буквально немного трясло от предвкушения очередной пьянки, а сейчас… в общем, странно все это. Я надел джинсы, рубашку и пуловер. Вместо туфель, которые я теперь носил довольно редко, обул кеды. Не такая удобная обувь, как кроссовки, но красивая и в общем пойдет. Я подошел к зеркалу в ванной, еще раз посмотрел на себя и убедился, что и правда выглядеть стал куда лучше. Наверное, все это оттого, что занимаюсь любимым делом и что в ближайший год разориться я не смогу при всем желании. А последнее для меня всегда было важно, потому что не было и полугода стабильности в моей жизни, и видит бог, что все это просто дурацкие совпадения. Семен жил в сорока минутах езды от меня в частном доме. Наверное, это был единственный мой знакомый, кто проживал в своем доме. Он всегда так расхваливал свое жилище и преимущества загородной дислокации, что его хотелось ударить. Это был единственный минус Семена. По пути молчаливый шофер старенькой десятки завез меня в большой супермаркет, построенный в этом дальнем районе, будто по мановению волшебной палочки. Здесь я купил фруктов и нарезок. Я не был в этой части города около года, но как же здесь все изменилось: повсюду стояли многоэтажки, краны, почти достроенные офисные здания и какие-то большие павильоны. Даже дорогу сделали новую, четырехполосную. По правде говоря, Семен так и говорил, что место это совсем скоро станет элитным, но мы тогда с друзьями посмеивались, напоминая приятелю, что на ближайшие десять квадратных километров здесь всего две постройки: дом Семена и заправка. Я с трудом нашел дом своего товарища. Бывший двухэтажный добротный дособняк, казавшийся тогда большим, утонул в тени своих соседей – трех и четырехэтажных коттеджей с несколькими гаражами и огромными придомовыми участками, скрытыми за высоченными заборами. Теперь жилище Семена напоминало не апартаменты преуспевающего руководителя крупной конторы, а случайно построенный вигвам. Я расплатился с таксистом и вышел. Из-за невысокого забора были видны окна второго этажа, крыша и дым, валивший густыми клубами высоко в небо. Я дернул ручку, она подалась. Вдалеке я увидел Семена, стоявшего возле мангала. Он махнул рукой, давай, мол, быстрее. – Ого-го, ты что, йогой занялся? – сказал Семен, и мы обнялись. – А что, от йоги худеют? – спросил я. – Да ладно, так всегда говорят, когда хорошо выглядишь, – сказал Семен и хихикнул, – пиво будешь? Я вынул запотевшую бутылку нефильтрованного из стоявшего рядом с мангалом небольшого переносного контейнера со льдом. Пенный напиток был божественным. Я не пил пиво уже месяц и наслаждался каждым глотком, мгновенно почувствовав легкое опьянение. Семен смотрел на меня и улыбался. Было видно, что он рад меня видеть. Он помешивал полуистлевшие поленья и похлопывал меня по плечу, мы болтали ни о чем и обо всем. – Да, уже полгода, как… вначале тяжело было, ну да ладно, – сказал Семен, махнув рукой, закончив историю про развод. Мне стало жалко его и его жену. Я не знал ее близко, но всегда считал, что нет на свете семьи крепче. Еще раз я убедился, что нельзя делать никаких выводов и судить людей, даже если знаешь человека пятнадцать лет. У меня прямо укоренилась эта мысль, я подумал, что никогда и никого больше судить не буду. Семен пошел в дом, я открыл вторую бутылку пива и для приличия подергал железной кочергой горящие угли, будто я тоже причастен к процессу. Через несколько минут мой приятель вышел, держа в одной руке пластиковый поднос с шампурами, в другой – тарелку со свежими овощами. Почему-то куски мяса не вызвали у меня никаких эмоций. Он молча поставил поднос и тарелку, подмигнул и снова пошел в дом. Дверь хлопнула, и на пороге снова Семен с еще одним подносом. Только теперь на нем была маринованная рыба на решетке. Это зрелище мне понравилось больше. Мангал был огромным, и я недоумевал, зачем жарить столько мяса на двоих. Но тут не было ничего удивительного, просто я давно не виделся со своим давнишним другом, а он ведь всегда был таким. Всегда за всех платил, даже если денег у него было меньше всех, он всегда покупал дорогущие подарки на все праздники, причем, всем кого знал; он всегда заказывал десять пицц и пять бутылок виски, даже если мы сидели вдвоем, в общем, широкая русская душа. Семен подошел, встал рядом. Положил решетку и проворно разложил шампуры на мангале. Было слышно, как разгоряченные угли начинают испепелять мясо. Мы молчали. Просто стояли и смотрели на красные угольки, наслаждаясь смесью запахов жареного мяса и рыбы. – Слушай, Сем, а как ты теперь с детьми? Видишься? – спросил я, вспоминая маленького черноволосого мальчика и его старшую сестру Полину, которая пошла в первый класс ровно в тот день, когда мы с Семеном виделись в последний раз. Семен промолчал, сел на пластиковый стул, отпил виски из горла. Глаза его увлажнились. Он положил голову на ладони. Он сидел неподвижно, а потом его тело вдруг начало немного покачиваться. Видимо, давно все это в нем копилось, а тут я со своими дурацкими расспросами. Я растерялся, налили себе виски с полстакана и выпил залпом, перевернул шампуры и решетку с рыбой, чтобы заполнить эту неловкую паузу. – Извини, – сказал Семен спустя несколько минут, показавшиеся мне вечностью, – Андрюх, прости, не сдержался, – добавил он и посмотрел на меня как-то особенно тепло; глаза его были красными от слез, бывшая армейская выправка сменилась образом сутулого старика, а морщинки нагло атаковали почти каждую часть лица. «Видимо, старость приходит от разочарований и обид», – подумал я. – Сем, я не хотел спрашивать, я просто… – Ладно, с детьми все нормально, мы видимся, просто… просто не могу привыкнуть еще. Знаешь, – продолжил он, закурив, – когда мне рассказывали знакомые, как тяжело мужики переносят развод, я смеялся над ними, ну, знаешь же, как я ко всем этим переживаниям и соплям отношусь, но вот пришла беда и ко мне, и тут мне уже совсем не смешно стало, ну ладно, чего уж там… – Он опять махнул рукой и разлил виски по стаканам. Семен говорил правду, он всегда был очень сильным и любые неурядицы, включая миллионные долги, потерю работы и даже квартиры, переносил со стойкость царя Леонида из великой Спарты, но когда дело касалось сердечных дел, он не мог ничего с собой поделать, да и кто способен переносить такие вещи легко? Мы выпили еще граммов по двести. – Андрей, я так рад тебя видеть, дружище! – Сема смотрел на меня и улыбался, щурясь от дыма. «Слава богу, что есть виски, – подумал я, – а то мы бы весь вечер говорили о разводе». – Сем, я тоже рад! Я вообще, знаешь, дома в последнее время сижу да пишу себе понемногу. Со статьями покончено, осточертело! Книгу хочу написать. – А я об этом как раз и хотел поговорить, – сказал мой приятель. – Вот как?! – сказал я, вспоминая, кому еще я мог ляпнуть про книгу. Вроде бы только Инна знает об этом, а знакомые мои совершенно точно не знают, очень интересно. – Вроде бы готово, – сказал Семен и снял решетку с рыбой. – А эти путь еще полежат, – показал рукой на шампуры мой друг, и перевернул их по очереди. Он закурил и добавил: – я сейчас работаю в «Ютере», слышал о таком? Ты бы знал, что там творится! – Конечно, слышал. А что там творится? Заговоры, обманы, подкуп, проституция на рабочих местах? Семен улыбнулся. – Андрюх, как думаешь, сколько нам рукописей присылают каждый месяц? – Ну, не знаю, тысячу… может, две, – сказал я, представив, как всю эту массу букв и слов читает какой-то умный робот. – Двадцать тысяч в месяц, – сказал он. – Из них почти все – отборное дерьмо, как тебе такое? – Ого! – Я присвистнул. – Кто же это все читает? – Да никто, – ответил Семен и выплюнул окурок, – в том-то и дело, что никто. Я сам, когда пришел туда работать, много нового узнал. Я тебе больше скажу, писать у нас в стране меньше не стали, просто пишут в основном дерьмо. У нас у редакторов есть общее правило: читать по тридцать страниц из разных частей книги. Если в этом объеме мы находим что-то интересное, работаем с книгой дальше. Я задумался. Как же все складывается, а! Получается, я в любой момент могу позвонить своему другу, одному из главных начальников издательства, и он сразу скажет мне прямо, получилось хоть что-нибудь стоящее или нет. Я улыбнулся, мне стало так хорошо, что я вообще перестал понимать, где нахожусь. – Эй, ты меня слышишь, приятель?! Полгода, говорю, авторы ждут, чтобы получить хоть какой-то ответ. Ты что заснул? – Д, э-э-э-э, извини, Семен, задумался… Целых полгода, ну надо же! – Ну да! Но я это к чему все? У меня помощница есть, Марина Кравцова, симпатичная девушка, да еще и с мозгами, она как раз занимается вычиткой всей этой писанины. И вот как-то захожу я к ней, не помню зачем, а она мне показывает твою статью в журнале в каком-то, «Наши способности» назывался материал… – Это в журнале «Человек», – перебил я. – Ну да, наверное, так вот, захожу к ней, а она мне с порога говорит, что, мол, другу вашему Андрею Петрову не мешало бы книгу написать. Она вообще все твои статьи читает. Короче, взял я тот журнал, прочитал все и понял, что книгу ты и правда написать сможешь. В общем, я хотел с тобой именно об этом поговорить, а тут ты сам сказал, что книжку пишешь! – Вот так совпадение, – сказал я, и мы чокнулись. Мы долго еще говорили о всякой ерунде, ели жареное мясо и рыбу, вспоминая былые деньки. Время от времени мы замолкали и думали кто о чем. Я заметил, что начиная с тридцати пяти люди замолкают все чаще, в сорок пять эти паузы становятся еще длиннее, как у моего приятеля Штейна, в шестьдесят люди будто глотают кость, перед тем как сказать что-нибудь, ну а дальше, лет в семьдесят (если доживают), а дальше замолкают слишком надолго, а чуть позже – навсегда. – Нет, все-таки тебе надо писать… надо успеть написать, – сказал Семен после очередной паузы и опять замолчал. Он был старше меня года на четыре, то есть ему около сорока. Он находился в последнем приступе молодости, как говорили Ильф и Петров. Что имел в виду Семен под фразой «надо успеть»? Я не знал, но догадывался. Наверное, это внутренний страх говорил в нем, и он даже не понимал этого, но это совершенно точно был его бессознательный страх смерти. В тот год, когда я все это писал, смывая грань между вымыслом и реальностью, средний возраст мужчины в России составлял около шестидесяти лет. Это совсем не значит, что все мужчины умирают в шестьдесят один или в пятьдесят девять, вовсе нет. Это просто статистика, тут уж ничего не попишешь. А вообще Семен прав, подумал я, мне уже достаточно лет, чтобы торопиться жить и сделать то, что я должен сделать. Что из этого выйдет – это по большому счету не так уж и важно, главное – что я буду делать это и получать удовольствие. Картошка, которую мы положили часа два назад в раскаленные еще угли, давно уже испеклась и даже сама стала углями. Я вообще сомневаюсь, что кто-нибудь о ней вспоминает в таких случаях. Все эти комбинации что-то вроде условного рефлекса: сделал шашлык – засунь в истлевший костер килограмм картошки. Взгляд мой скользнул на столик, стоявший рядом с мангалом, издалека напоминающий сторожевого пса. На нем стояла початая бутылка виски и смотрела на нас, будто живое существо: похудевшая, высохшая от ветра, как какой-нибудь старик у моря. Семен положил мне на плечо руку, сказал, что всегда считал меня лучшим другом. У меня есть человек десять приятелей, которые считают так же, но я никогда не признавался им в ответных чувствах. Нет у меня лучшего друга да и быть не может. Я всегда буду со всеми, и рядом со мною всегда будут достойные, хорошие люди, но я буду один. Это у меня всегда так, увы, другого не дано. На Семене был шерстяной свитер, красивый, но шерстяной. У меня мурашки пошли от случайных прикосновений. Ненавижу шерсть. Когда кто-нибудь надевает шерстяную вещь на голое тело, я хожу с гусиной кожей еще полдня, воображая, как каждая ворсинка колет меня, норовя заколоть до смерти. Все это из детства. Даже когда я стал совсем взрослым (хотя это спорный момент), мне еще долго снилось это чувство колющих ворсинок, впивавшихся в мое щуплое тело, которому когда-то выпало перенести немало испытаний и невзгод. Немного остыв от мыслей насчет шерстяных изделий, я подумал: как же здорово сидеть на открытом воздухе ранней весной, смотреть в ночь и думать о хорошем. Наверное, прелесть своего собственного дома еще и в этом. Семен набрался вполне прилично, и язык его отказывался выполнять стандартные команды. – Лебр, я гоарюю, это будет… – Да, Сем, я постараюсь написать интересно, как только смогу, – ответил я. – Пошли, дружище, уже поздно. – А-а-а-а, я-я-я-я. – Пошли, пошли. Я взял Семена за руки, с трудом поставил в вертикальное положение и повел в дом. Мой приятель неплохо прибавил, он был тяжелым, как мешок с камнями. Вообще он и раньше не очень-то следил за собой, но толстым никогда не был. Он висел на мне почти без чувств, из-под задравшейся майки торчало волосатое пузо. Я посмотрел на него глазами девушки. «Как они спят с такими? – подумал я. – А ведь это стандартный такой мужчина, самый что ни на есть обычный парень. Примерно такое вот пузо, такие ноги, такое одутловате лицо». Я представил, как я целую Семена, потом спускаюсь ниже и ниже. Фу…дь, как они это делают? Я сплюнул. Мы еле-еле дошли до входной двери. – Кллюч в ка-а-а-а-ам-ман, полож-ж, я… – Да понял, понял, Сем, сейчас возьму. Я засунул руку в карман его джинсов и достал оттуда связку, без труда нашел длинный ключ и открыл дверь. У него была странная привычка всегда закрывать дверь снаружи и изнутри. Всегда, даже когда он просто выходил во двор. А еще он так и не научился контролировать себя по части алкоголя. Я заметил, что это вообще не поддается тренировке. Есть люди, которые понимают, когда пьяны и когда следует закончить, а есть те, которые пьют, будто вообще не пьянея, но вот проходит сколько-нибудь времени и они понимают, что их накрыло, что называется, с потрохами. Мы зашли в дом, я включил свет. Выключатель был на месте: справа на стене. Коридор я узнал, только лестница на второй этаж была какой-то другой, деревянной, свежевыкрашенной и похожей на конструкцию из фильмов про богатых европейцев. Красивая конструкция, подумал я, взял Сему под мышку и медленно, ступенька за ступенькой, потащил обрюзгшее тело наверх. Не знаю, как я добрался до цели, но все-таки сделал это. Спасибо, что первая комната на этаже была спальней Семена. Я положил его на кровать, потушил свет. – Сем, я захлопну, слышишь?! Ау, Сем, как принял?! Но в ответ послышалось лишь вялое хрюканье. Мне можно был лечь в любой другой комнате или прямо здесь, рядом с ним, но я почему-то давно уже не могу заснуть в гостях, каким бы пьяным и вымотанным ни был. Я спустился вниз, на кухню. Сварил себе кофе и вызвал такси. Почему ни одна машина не хотела ехать сюда в полночь? Видимо, несмотря на огромное количество новых построек, место это до сих пор элитным явно не читалось. Глава 15 Машина приехала спустя почти час. Я сел в иномарку неизвестной модели, сказал адрес, уселся на переднее сиденье и молча уставился в окно. В голове вертелась какая-то старая песня, название которой я не мог вспомнить всю дорогу, тем не менее напевать ее не переставал. Я думал о себе, своей книге, Семене и нашем разговоре. Я не особо верил в случайности. Когда говорят, что все в жизни не случайно, что имеют в виду? Не знаю, но отсутствие случайностей – это ведь закономерность, а закономерность – это все равно что программа, написанная специально для каждого из нас. Интересная, должно быть, работа у наших создателей. Сидит кто-нибудь на другой планете и думает: «Так, этот пусть в тридцать пять умрет, а вот этот родится инвалидом..» «А как же этот, как его там, Семен?» – спрашивает его коллега. «А он, – отвечает ему первый, – давай умрет лет в сорок, положим, от цирроза печени?» «Договорились, по рукам!» – заканчивает спор главный. Домой я попал ровно в час ночи, но казалось, что сейчас вот-вот рассветет. Почему-то я устал, видимо, давно не пил. Чувствовал себя ужасно. Болела голова, тошнило, но настроение было приподнятым. «Хотя бы не придется ходить, как идиоту, по издательствам, – сказал я сам себе. – Если напишу дерьмо, сразу скажут как есть, а быть может, еще и объяснят, что не так, где нужно доработать и все такое. Просто учту все пожелания и буду писать себе дальше. В конце концов, у кого еще из молодых писателей есть такой шанс?!» Это было последнее, о чем я подумал, и крепко заснул. Я проснулся от воя пожарной машины. В доме напротив горела квартира на первом этаже. Вроде бы, там была парикмахерская или салон красоты. Рядом стояло четыре пожарных расчета и толпа примерно из тридцати пенсионеров, женщин и детей. Все указывали пальцами на пепелище и мирно переговаривались. Не хватало бутербродов в руках и заставленного машинами двора, чтобы пожарные не могли потушить это великолепие как можно дольше. Я всегда думал: почему нас, людей, так притягивают зверства, издевательства и чужие несчастья? Человек, совершенно точно самое жестокое животное на планете. Даже в дикой природе трудно себе представить, что на горящий лес придут посмотреть несколько медведей и лисиц, а потом, когда все сгорит дотла, все спокойно разойдутся по делам, позевывая и делая усталый вид. Толпа смотрела на пожарных и на пожар, а я смотрел на толпу. Идиотов-зевак все прибывало, но, к их большому сожалению, пожар потушили слишком быстро. Было видно, что настроение у людей исчезало с каждым потухшим угольком. Кто-то качал головой, другие активно обсуждали событие. Бьюсь об заклад, продолжайся пожар хоть немного дольше, людей бы собралось под сотню. Я зашторил окно и сел в кресло. Солнце светило так сильно, что даже и теперь в комнате оставалось достаточно светло. Я достал томик Хеллера. Как-то я начал читать историю какой-то фирмы, но потом она меня утомила. Я одолел несколько страниц и понял, что эту книгу я не смогу дочитать никогда. Роман назывался «Что-то случилось». Немного странно, что история с таким названием занимает пятьсот страниц. Я отложил книгу, встал и начал мерить комнату шагами. Я улыбался и одновременно грустил. У меня сейчас есть все. Я сыт и одет, у меня неплохая зарплата. У меня есть красивая девушка, и я совсем не грущу по поводу отсутствия у меня жены и детей. Мне сейчас комфортно, но вместе с тем именно в такие моменты мысли о смысле жизни посещают нас чаще всего. Философы в массе своей наверняка были людьми состоятельными, оно и понятно: чем еще заниматься, если все твои бытовые проблемы решены на годы вперед, не смотреть же, в самом деле, днями в потолок?! Я хотел позвонить Инне, но передумал. Мне было хорошо с ней, но не было прямо уж такой бешеной потребности писать ей сообщения и говорить по сто раз в день, какая она красивая и особенная. Это она и так знала. Ее сын Макс – отличный паренек, и, наверное, я бы не отказался иметь такого сына, но зачем мне дети, мне через пять лет будет сорок. Поздние дети – такая же дурацкая затея, как замужество после тридцати. Какой в этом смысл? Это больше похоже на обязательную программу в каком-нибудь фигурном катании. А, как известно, все, что обязательно, счастьем не является и удовольствия не приносит. С такими мыслями я сел за компьютер и начал писать. Вы все это сейчас читаете. Я налил немного виски, работать, как всегда, стало легче. В перерывах от нажатия клавиш я думал, что с каждым днем я пишу лучше и лучше (по крайней мере, мне самому мои тексты нравились все больше), мне даже стало казаться, что у меня начинает появляется свой стиль. Почему-то я вспомнил про Мураками. Он писал однажды, как в один солнечный денек, сидя на трибунах за просмотром бейсбольного матча, он вдруг понял, что может написать книгу. Написать книгу… Я так четко запомнил эту фразу! По-моему, нет ничего более волнительного, страстного, захватывающего и возбуждающего, чем написать книгу. Звучит, правда? Я выпил еще пару стаканов виски, и голова заработала еще лучше. За окном стало темно, и мне пришлось раздвинуть занавески. Небо затянуло свинцовыми тучами, и пошел ливень. Я смотрел на дождь и вспоминал свое угрюмое, голодное детство, полное безнадежности, унижений и полного отсутствия перспектив. К сожалению, как бы я ни был счастлив сейчас, всегда, когда по подоконнику будут барабанить эти чертовы капли, мне будет плохо, и ничего с этим не поделать. Небо делили пополам электрические разряды молнии, гром издавал такие звуки, что некоторые особо верующие предвкушали второе пришествие. А я все стоял и смотрел, как дождь бешеной дробью молотит по подоконнику, машинам, асфальту и свежей весенней траве. Я вернулся за стол и посмотрел на выполненную работу. Две страницы за час, – совсем неплохо. Я так и не выработал четкого графика и постоянного времени для своей писанины. В основном делал я все это это по вечерам. Я просто стараюсь следовать правилу писать каждый день (это единственное правило, которому я могу следовать). Только при таком подходе ты понимаешь, что делаешь свою работу лучше. Наверное, это касается всего на свете. Каждый день делать похожие действия со страстью… именно так становятся профессиональными музыкантами, шахтерами, врачами, богачами и нищими. Позвонил Штейн. – Ты видел, что за окном? – не здороваясь, спросил он. – Ага. – Я дома несколько дней просидел, – сказал Саша и, как обычно, чиркнул зажигалкой. – Я тоже. – Давай на неделе заглянем в офис? – предложил друг. – Да, пора бы… Когда долго не видишься и не общаешься пусть даже с самым близким приятелем или с девушкой, чувства притупляются и разговор становится все более несуразным, глупым и бесполезным. Я обдумал его последнюю фразу. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду серьезно обсуждать свое появление на работе раз в неделю, тем более что работал я не сторожем и получал такую зарплату, какую обычно платят менеджеру среднего звена за год. Я улыбнулся и начал опять стучать по клавиатуре, не забывая отхлебывать виски из поллитровой бутылки Jack Daniels. Через полчаса, когда я закончил свою работу и собирался пойти прогуляться, позвонила Инна. Голос у нее был слегка напряженный, и я чувствовал, что она скрывает, как может, свое волнение. Я подумал, что случилось что-то страшное, но все оказалось проще: они с сыном приехали два дня назад, и она просто не захотела мне звонить (странно, но я почти не удивился этому обстоятельству). Еще в тот самый день, когда я увидел ее на улице, мне уже было понятно, что во взгляде этой девушки есть что-то ненормальное или, как говорится, что-то не от мира сего. Эта самая ненормальность обычно сильно притягивает, но за ней всегда следует расплата. Вы можете сильно влюбиться в такую и даже прожить с ней лет пятнадцать, но обязательно придет такой веселый день, когда, к примеру, у вас на носу юбилей, вы вовсю готовитесь к торжеству, воображая, что на застолье среди друзей и коллег скажете что-нибудь вроде: «у меня есть все, что надо: достаток, дети и верная жена». И вот вы с размахом отмечаете праздник, а ваша верная супруга назавтра подойдет к вам и как ни в чем не бывало скажет: «Ты знаешь, я тут подумала, неплохо бы нам развестись, не очень-то подходим мы друг другу. И никаких "но", ясно?!» Конечно, может все это проявится и в другой, не такой неожиданной форме, но всем вступившим в брак с девушкой, «в которой что-то есть», следует это помнить. Ну, а с Инной разговор был такой: – Привет, очень рад тебя слышать! – Я тоже, – ответила она, выдержала паузу и добавила: – Я приехала еще позавчера… – А-а-а… Молчание. – Я почему-то не хотела звонить… – Да нет проблем… не хотела и фиг с ним, – сказал я и почувствовал, как к горлу подкатил небольшой комок обиды. – То есть тебе все равно?! – спросила она. – Да? Ну ладно, так даже легче. – Все нормально, детка? – Да, Андрей. Целую. Я не помню почему я так быстро и просто распрощался, наверное, само вырвалось, но я ответил ей просто: «Давай», – положил трубку, надел джинсы, легкую куртку и пошел гулять. Недалеко от моего дома есть парк. Там все как положено: прыгающие белки с пушистыми хвостами, наркоманы, пенсионеры с шахматной доской под мышкой и такие, как я, люди между тридцатью и пятьюдесятью годами. Все «наши» ходят здесь по одиночке и с очень напряженными лицами. Думают. Вот и я иду сейчас, смотрю по сторонам и думаю. Теперь у меня нет девушки. Только была – и все, бах – и нет ее. Большая это беда? Нет. Надо об этом думать? Неправильный вопрос. Как понять, о чем нам думать, а о чем нет?! Все эти сказки про то, что мы все сами решаем в жизни, что нам делать и о чем думать, оставьте для амбициозных школьников и людей до 25. Пусть, как говорится, дерзают себе на здоровье. А правду оставьте нам, медленно превращающимся в тлен старикам (формально еще молодым). Навстречу мне шел типичный мудрец. Лет сорока-сорока пяти, потертые джинсы (чистые), старая рубашка и свитер (тоже чистые, будто он стирал и гладил где-то неподалеку), некрасивые черные туфли (накремлены до блеска) и эдакая укоризна во взгляде, что-то типа «лучше сразу отвернись, все равно ты дурак». Так же, как и я, он бродит среди кустов и деревьев по мощенной камнями дорожкам и о чем-то усиленно думает. Может, уволился, может, такая же Инна позвонила и сказала: «да ну тебя в задницу с этой твоей укоризной», а быть может, он сегодня узнал, что сын курит травку с 7-го класса и в семье старого мудреца вскрылся печальный факт: наш Алешка вовсе не весельчак и балагур, а законченный наркоман и форменный отморозок. Я отвел глаза и пошел дальше по тропинке, напоминающими иллюстрации к «Волшебнику изумрудного города». Глава 16 Наверное, переживать мне особо нечего. По совести говоря, постоянной девушки у меня не было никогда. Самый долгий роман длился несколько месяцев. Я никогда не ссорился, никогда не злился на своих пассий, если кому-то надоедал или кто-то надоедал мне, просто расставались, почуяв скорый разрыв, вот и все. Я честно и искренне не понимал этих долгих никчемных разговоров как со стороны девушек вокруг, так и со стороны коллег и друзей по поводу очередного разрыва, измены и всего такого прочего. Ну, расстались, и что с того? Неужели так мало людей вокруг? Один мой приятель как-то сказал мне, что я, мол, легко знакомлюсь и расстаюсь только потому, что особо не ищу знакомства с девушками. Я сказал ему, что он, вероятно, прав на сто процентов, и посоветовал ему придерживаться той же стратегии дальше. Не знаю, как у него сейчас дела, но стратегия его особо не сработала: когда я видел его последний раз, он готовился к своей четвертой свадьбе. Как прикажете это понимать? Есть ли у таких людей мозг? Неужели надо сделать столько попыток, чтобы понять, что в самом слове «брак» таится что-то зловещее, страшное и опасное. Кто и что мешает людям жить вместе, спать и есть вместе без вступления в этот самый брак? Гарантии женщинам в случае рождения детей? Или без этого мужчины, как по команде, спят исключительно со своими женами? Разумеется нет. Быть может, без этого вообще нельзя даже выпить вместе? Есть примеры действительно удачных союзов (примерно 0, 000001 % от всех). Разумеется, в основном «удачные» они только потому, что таковыми их считают сами «удачно» прожившие вместе пятнадцать и более лет. А что им еще говорить? Сказать, что я и моя жена – два тупых барана, прожившие столько несчастных лет, покраснеть и махнуть рукой, мол, с ну с кем не бывает?! Но ведь тогда их и правда будут считать форменными идиотами (хотя и так считают, но не говорят вслух, чтобы не показаться бестактными и невоспитанными). В общем, все построено на лжи, и все это знают. Стало совсем холодно. Я повернул назад и ускорил шаг. Мимо проносились велосипедисты, которых я ненавижу всем нутром. Когда слышишь нарастающий шум колес, поневоле съеживаешься, готовясь к удару в спину. Я прямо живо это себе представляю. Сперва в спину бьется ручка, затем я падаю и замечаю, как со словом «…дь!» меня перелетает велосипедист. В воздухе, метрах в двух от него, как в замедленной съемке, кружат его шапка и рюкзак (они все зачем-то ездят с рюкзаками. Видимо, туда они кладут мозг на время прогулки)… и вот мы уже оба лежим, смотрим друг на друга. У меня небольшой ушиб, а мой обидчик истекает кровью, плюс у него переломов штук десять, не меньше… Вот и сейчас со свистом пронеслись двое с рюкзаками, подняв небольшой ветерок, и я, как обычно, выругался матом и пожелал им всяческих бед. Холод начал кусать меня, и я побежал трусцой к выходу из парка. Впереди горели фонари, я видел вдалеке людей, горящие огни кафе, машины такси и большой рекламный щит с какой-то рекламой то ли пепси, то ли колы. Я сел в первую попавшуюся свободную машину и уткнулся в окно. Все чаще я ловлю себя на мысли, что именно так мне нравится ездить в чужих машинах (свою я так и не купил, не знаю даже почему). На город опускалась темная холодная ночь. Пешеходов почти не было, деревья попрятали на ночь нераспустившиеся еще почки, а голуби сердито расселись вдоль обочины, насупившись от холода, и почти не кивали своими безмозглыми головами, как они обычно это делают. Холодно им, наверное, бедолагам… а еще из них получается вкусный суп. – Там, это, сзади чай, – сказал водитель. – Там, под сиденьем, справа. Я потянулся рукой под ноги и нащупал металлический термос с болтающейся жидкостью. – Вот, держите, – говорю я ему. – Да это я тебе! Согрейся, ты ж весь дрожишь! – сказал таксист немного уставшим хрипловатым голосом и посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Добрые глаза, вокруг морщины, приятная улыбка, люблю таких людей. Нет, не похож, он на таксиста. Я немного растерялся, мне почему-то казалось, будто я сплю. – Я, м-м-м, да нет, все нормально, спасибо, – сказал я и понял, что у меня сильный жар. – Ладно. Приедешь домой – выпей чаю с лимоном и медом. Ложку. Мед есть? – Да, есть вроде, – ответил я. – Кто ж так ходит-то налегке, поди часа два гулял?! – Угу, – ответил я, ощущая, как ноги становятся ватными. Мы быстро доехали, я вытащил пятисотрублевку. – Спасибо, – сказал я протягивая купюру, – сдачи не надо. – Тебе спасибо, парень! Ты меня понял?! Мед и чай с лимоном! – сказал он так, будто это заклинание, и поехал дальше. Я поднялся домой, сразу поставил чайник. В зеркале на меня смотрело лиловое лицо, глаза были красными, из носа текла вода. Я почти никогда не болею, но сейчас, похоже, именно тот самый случай. На градусник было 39, а наспех заваренный чай с лимоном показал, что температуру этим точно не сбить. Меня трясло, было зябко и сыро, несмотря на то, что я лежал под двумя одеялами и в квартире было довольно тепло. В голове, как в агонии, крутился рой мыслей. Работа, книга, детство, мысли о смерти, Инна, ее сын, Саша Штейн и пятно на его рубашке, драка в школе, смерть лучшего друга в юности… Мне было грустно и одиноко. Я совсем один, мне могут помочь только врачи и только за деньги, а хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь, кому я нужен, и кто приехал бы меня пожалеть и полечить только потому, что любит меня просто за то что я – это я. Разумеется, в такие моменты проклинаешь себя за свое одиночество, хоть и виноваты по большей части мы сами, это ведь наш выбор. Везет какому-нибудь женатому парню, думал я. Она будет сидеть с тобою рядом просто потому, что она жена, она любит тебя и ей наверняка больно, когда тебе больно. Может быть, и стоит уже жениться, все ж таки семья – это, наверное, не так уж и плохо? Я медленно закрыл глаза, повернул голову набок и быстро уснул… Я иду по какой-то деревне, мне все улыбаются, спрашивают меня по имени. Мне нравится мое имя, когда меня зовут по имени, я знаю, что обращаются именно ко мне, но это имя не мое. Я всем улыбаюсь в ответ, и настроение мое преотличное. Я быстро шагаю к какому-то знакомому, но не могу понять, к кому именно. Я знаю дорогу, знаю всех местных жителей, даже деревянные дома со скатертями вместо занавесок мне отлично знакомы, но я не могу вспомнить, кому именно принадлежат эти дома. Мимо проходят красивые девушки, шушукаются, переглядываются, улыбаются мне, и их щечки наливаются румянцем. Солнце светит ярко, и пахнет свежей травой. Я чувствую легкий ветер, чувствую, как он касается моей кожи, будто пером водят по ней. Мне приятно. Я прохожу еще несколько километров, встречные улыбаются, вокруг все те же знакомые дома. Я тщетно пытаюсь вспомнить, куда я иду и зачем. Вдруг я вполне четко осознаю, что это сон. Тут же я вспоминаю, что читал однажды, что такое бывает у многих людей. Я подумал, что могу схватить любую встречную девчонку за зад, повалить ее, а случишь что непридвиденное или страшное, я сразу проснусь. Все бы хорошо, но я не могу ничего, кроме как идти. Я полон сил, но могу только идти и улыбаться прохожим. Странно. Может, я умер и это рай? Может быть, здесь мы себе не принадлежим и ангелы издеваются над нами, просто командуя, а сами тихонько посмеиваются где-нибудь за углом? Я прохожу еще дальше. Дома заканчиваются. Впереди тропинка. Все вокруг зеленое, много деревьев и небольших кустов с каким-то ягодами. Слева течет река. Вода прозрачная, на дне видно много рыб разных размеров и цветов. Я поднимаю голову и вдалеке вижу очертания какого-то дома; я отчетливо знаю, что именно туда мне и надо. Меня раздирает любопытство, я ускоряю шаг, а спустя мгновение перехожу на бег. Чем быстрее я бегу, тем больше расстояние до дома. Мне невыносимо тяжело дышать, но я продолжаю бежать (я же во сне, ничего страшного!), а дом все дальше и дальше. Из последних сил я делаю отчаянный рывок, и вдруг дом исчезает. Я открываю глаза. Полоска еле видного света пробралась в комнату, наверное, уже утро. В окне хочется увидеть лес, чистое небо, остатки сна еще приятно волнуют. Любое яркое сновидение никогда не исчезает сразу. Всякий раз, приснись нам что-то волнующее, по-настоящему доброе, хорошее, мы искреннее надеемся, что это и есть реальность, но, к сожалению, почти всегда (за исключение случаев смерти во сне) все наоборот. Что же этот сон значил? Зачем я бежал к этому дому? Почему он исчез? Кто все эти люди? Пытаться найти ответ в сонниках – это, разумеется, полный идиотизм. Да, наверное, когда снятся зубы или там, к примеру, вороны, может, что-то общее у таких снов и есть, но вряд ли в соннике какого-нибудь Миллера будет толкование происшествия бегущего за исчезающим домиком в деревне некоего молодого человека. Я встал с кровати. В ногах не было ломоты и усталости, голова в полном порядке. Я подошел к окну, раздвинул шторы, навстречу хлынул яркий свет. Оказалось, что уже 10 утра. Я здоров и полон сил, хочется что-нибудь сделать. Я позвонил Штейну и сообщил, что приеду, а пока открыл ноутбук и написал несколько страниц своей книги. Работалось легко, мысли лезли со скорость поездов «Сапсан». Бывает так, что сядешь писать и как-то совсем уж не пишется, а тут, что называется, прорвало. В таком бешеном ритме я проработал почти три часа, лишь изредка отвлекаясь на просмотр телефона (дурацкая привычка), пока в конце концов не сообразил, что уже обед, а я даже не позавтракал. С чувством выполненного долга я захлопнул крышку ноутбука и довольно потянулся, как какой-нибудь толстый кот на подоконнике бабушкиного дома в деревне. Еда никогда не являлась для меня чем-то сакральным, и я спокойно мог обходиться без такого пищевого мусора, как сахар, масло и колбаса, я не пью кофе и не ем шоколад; чтобы чувствовать себя хорошо, мне вовсе не обязательно есть много и дорого. Я сварил обычную кашу, приготовил салат и выпил зеленый чай – по-моему, отличный завтрак. Многих знакомых мои пищевые пристрастия удивляют, особенно обострилось это удивление в ту пору, когда я начал зарабатывать хорошие деньги и мог позволить себе любую еду в любом заведении. У соотечественников почему-то считается, что большое пузо и бока, едва помещающиеся в штаны, – это признак достатка и благополучия, но нормальным людям ведь вполне понятно, что это скорее признак больного и бедного человека. Толстый – он всегда толстый, даже если наденет пиджак за десять тысяч долларов. Глава 17 В офисе я появился в начале второго. На нашем этаже все двери настежь, люди беспорядочно входят и выходят, будто они разом ошиблись дверью. Лица у всех немного красные. Похоже, я понял, в чем дело. У кого-то наверняка день рождения, а у нас в конторе, как и в любом творческом коллективе, особой разницы между именинами директора или уборщицы не было: праздник есть праздник! Раньше я думал, что бухают по-черному только сапожники и строители, однако с тех пор, как попал в мир СМИ, понял, что на телевидении, радио и в печати по части заливки за воротник трудятся настоящие чемпионы. – А-а-а-а-а-а, с днем рождения, я извиняюсь что припоздал… – Людочка, зая, будь добра, селедочки! – Оп, есть, попала, ага, благодарю, польщен… – Слушай, а у этой задница – я те дам!.. – Как там у Зощенко, помнишь?.. – Валерий Павлович, ну не здесь. Люди смотрят!.. – Короче, завтра по-любому, я же говорю, карась там – во! Я стоял под дверью, слушал всех сразу, улыбался и смотрел в окно. Выходящие из кабинета бухгалтерии меня не узнавали, всем было не до этого. «Сколько людей, мнений желаний, – думал я. – Короткий миг веселья. Выпил и забыл все на свете. Все ж таки как важно людям быть среди людей и как мы любим веселье… только здесь можно забыть об опостылевших женах, детях, домашних делах, о несбывшихся мечтах и надеждах, о неоплаченной квитанции из ТСЖ, о поломанной машине, о недавно умершем котенке…» Я искренне радовался за всех этих людей и с трудом представлял среди них Носова, хотя, с другой стороны, чем богатые, напившись в дым, отличаются от этих обычных менеджеров? Тоже хотят свалить на рыбалку, потискать подчиненную, сказать тост, насмешить или посмеяться, забыть о проблемах хоть на минуту… – Опа, Андрей Юрьевич! Попался, гад! – Штейн притянул меня и обнял. Добрые красные глаза смотрели не моргая. – У Анастасии Викторовны, это заместитель бухгалтера нашего, сегодня юбилей! 35 лет этой бестии, еще ого-го, я тебе доложу! – Слушай, Сань, давай в кабинете поговорим? – А за здоровье очаровательной дамы? – Давай чуть позже, – сказал я, понимая, что внутрь не зайду. В таких случаях, если сильно опоздал (тем более, если ты начальник), лучше вообще не заходить. И сам будешь чувствовать себя идиотом, и другим настроение испортишь, как пить дать. Это похоже на внезапный приезд родителей, когда вечеринка их восемнадцатилетнего сына в самом разгаре. Саша взял меня под локоть, мы прошли прямо по коридору, благополучно миновав открытые кабинеты подчиненных. Сзади слышались звуки хлопающих дверей, шарканье, кто-то орал «Поздравляю», слышался женский пьяный смех и глупые тосты, что так мастерски и с завидным постоянством выдают на гора всякого рода офисные задроты. Штейн уселся на диван, закурил свой любимый «Парламент». Струйки сизого дыма медленно вылетали изо рта, превращаясь в небольшие облачка. В кабинете было тихо и уютно. С террасы светило солнце, наполняя пространство светом и отличным настроением. – Ну, рассказывай, писатель, как дела? – начал Штейн, как всегда, не глядя в глаза, а любуясь своими туфлями. – Давай ты первый, работа ведь важнее, – сказал я. – Старик, я тут всю неделю почти пробыл, смотрел, что и как, делал вид важной птицы и знаешь что понял? – Штейн докурил сигарету, откашлялся и продолжил: – А понял я, что нам тут делать особо не хрен. Ребята наши – все до единого большие умницы, по заказам на рекламу вопросов нет и в ближайшем будущем не будет, а значит, не будет проблем и у нас с тобой… Носову вчера отзвонился, отчет за месяц он видел. Хвалил нас и, между прочим, тебе лично привет передал. – А что ты ему сказал? – Сказал, что ты молодец и все такое. А он привет тебе – хлоп и передал. – Хлоп, и на хрен мне его привет?! Штейн засмеялся. – Я сказал, что ты сильно занят, у тебя совещание по рекламе на радио, Мороз у тебя там и еще кто-то… И знаешь, что он сказал? – Штейн растянулся в улыбке, готовясь опять громко заржать. – Он сказал, что вы сильно много работаете, надо и про отдых не забывать! Теперь смеялись мы оба. Или Носов был и вправду идиотом, или просто играл в знаменитую негласную игру всех начальников в мире, где все знают друг о друге все, но настолько мастерски делают вид занятности, что в конце концов начинают сами верить, будто много работают. – Во дает! Сань, повезло нам все-таки, да? – сказал я и почувствовал, как поднялось настроение. Саша Штейн обладал удивительным притяжением, рядом с ним всегда и всем становилось веселее. Быть может, ему нужно было стать врачом. Быть может, он тоже так думает, но вся штука в том, что врачам приходится работать, а Саша Штейн работать не любил, впрочем, как и я. – Не знаю, Андрюха, не знаю. Вчера сидел в кресле и как раз думал об этой нашей белой полосе. Ни черта ведь не делаем, все идет идеально, даже придраться захочешь – не сможешь, но мне от такой ситуации не по себе. Похоже все это на какую-нибудь постановку, где в один прекрасный момент нас раскусят и погонят метлой вместе с нашими окладами, бонусами и так далее. Ты-то хоть на книжке своей заработаешь, – добавил он и не смог сдержать улыбки. – Не смешно, – сказал я, – между прочим, я тоже обо всем этом думаю… Не бывает долго хорошо. – Да я и не смеюсь. Я правда считаю, что ты талант! Кстати, как там, встретились вы с приятелем твоим, как его там, Сема вроде? Я рассказал Штейну подробности той недавней встречи. Это, кстати говоря, наверное, был единственный мой рассказ, когда Штейн слушал меня так внимательно, будто от этого зависла судьба планеты Земля. – То есть, книжку твою как минимум рассмотрят без очереди… Это большой бонус, Андрюха, очень большой… – Знаю, Сань, знаю. Везучий я… Видишь, везет везде и во всем, как бы все это плохо не кончилось. – Вот и я об этом, – сказал Штейн, закурил еще одну и опять уставился на свои начищенные до блеска оксфорды, которые, как и вся его обувь были очень крутыми. Наше молчание нарушил стук в дверь. – Да, да, – сказал Штейн. – Ну, заходите же, черт бы вас подрал! Дверь открылась решительно и резко – обычные служащие так двери не открывают. На пороге в черном приталенном костюме стоял Носов. – Да вашу мать, – сказал он, – вы даже в праздники и то на рабочем месте! Мы переглянулись, встали, подошли навстречу вытянутой руке и пожали не слишком сильную руку нашего начальника. – Если честно, просто мимо проезжал, я и не знал, что сегодня праздник, но это святое, – сказал босс, предотвратив наши возможные оправдательные речи по поводу всеобщей пьянки. Носов слишком давно в бизнесе и прекрасно знал, что именно такими вот мелкими праздниками и живут люди подневольные всю свою трудовую жизнь. – Кстати, по поводу вашего отчета, который мне прислал Александр… Мы напряглись. «Ну вот, – подумал я, – и конец счастливой полосе. Мало ли что там Штейн нарисовал…» – Как это у вас так получается, ребята? – продолжал Виталий. – Мы ведь только объединились, считай, только начали все, а у вас настолько все четко, слаженно, что я прямо недоумеваю. «Что за это за слово он ввинтил?! – подумал я. – Недоумевает он!» – Ну, мы же не полные профаны, опыт имеется, да и вообще, все и так налажено, от нас, честно говоря, не много зависит, – начал оправдываться Штейн в своей любимой манере, зная наперед, что Носов начнет нахваливать нас еще больше. – Ладно вам, Александр, перестаньте, – сказал Виталий. – Вы молодцы – и точка, и заехал я к вам просто поболтать и, если вы не против, хотел отправиться куда-нибудь выпить вместе. Мы встретились взглядами с Сашей. В глазах напротив застыло недоумение. Я подумал, что ослышался, и, судя по расширенным зрачкам Штейна, у него состояние похожее. Это надо же, сам Носов предлагает нам выпить! Бьюсь об заклад, он вообще ни с кем и никогда не пил. Мы по очереди посмотрели на его худое лицо с застывшим на губах вопросе. – Ребят, вы чего? Да что я, в самом деле, на собаку похож? Выпить, говорю, нет желания? Есть тут местечко неподалеку – бар «One», хотя что я вам рассказываю, знаете, ясное дело, ну так как? – Да мы в общем-то за, просто как-то неожида… – Ну и отлично, – перебил Штейна Виталий, – встречаемся внизу у моей машины через десять минут, я только в бухгалтерию заскочу. – За бабками, – добавил Штейн, едва долговязая фигура нашего шефа пропала за дверью, и мы заржали. – Ну, что скажешь? – сказал я Штейну. – Да что тут говорить. Что-то здесь не так… Я прошел к штейновскому бару, достал бутылку виски и зачем-то отпил из горла. Иногда мысли о пьянке побуждают выпить гораздо сильнее, чем хочется пить на самой пьянке. Я сделал еще глоток, развернулся к сидящему на диване другу и сказал: – А может, мы все усложняем, Сань? Может, у него и правда просто нет друзей? Ну, а с кем ему дружить? Таких богатых, как он, в городе человек десять. И все какие-то идиоты: один на яхтах помешан, второй на лошадях, третий, как его там, Комов, – тот вообще рыбалку любит больше жизни… ну а Носов? – А Носов и правда другой, – подхватил Саша. – Ты прав, пожалуй, он из наших. Да, он строгий, но он читает книги, он не любит тупых, он в меру алкаш, да, да, ты прав, может, ему и правда просто скучно. Одинокий он, наверное, – закончил Штейн и опять закурил. Ровно через десять минут мы были на стоянке. Носов стоял у новой своей машины. Черный «мерседес», последняя «эска» из последнего рекламного ролика. Штейн, конечно, виду не подал, но, по-моему, даже сидящим рядом воробьи лопались не от холода, а от зависти. – Прошу, – сказал Носов, открывая заднюю дверь. Мы уселись на мягкий задний диван немецкого седана. Все бы хорошо, но ощущение подвоха не покидало. Начальник сам открывает нам дверь, будто мы две его девушки и он везет нас развлекаться, он проявляет бешеное дружелюбие и любопытство, он спрашивает нас по дороге обо всем на свете, будто он наш отец, с которым мы не виделись всю жизнь, и вот он резко появился, чтобы попытаться отдать нам должное. Вроде бы, ничего странного и необычного: разговор проходит нормально, и мы даже смеемся, но какое-то напряжение все же есть. Никакая это не субординация, это что-то из другой области, какая-то пропасть, что ли. С одной стороны, он настаивает, чтобы мы обращались к нему просто «Виталик», с другой – и он, и мы понимаем, что это тот самый предел, который вообще возможен в наших с ним отношениях в принципе, это именно та точка невозврата, случайно переступив которую дружба наша сотрется навсегда за доли секунды. Достаточно сказать «Ветал» – и идилия рассыплется, как домик из спичек. – Езжай туда, ко входу, – скомандовал Носов водителю. Мы заехали под вывеску «Bar One», навстречу ринулся молодой парень. Он убрал искусственное заграждение в виде двух спаянных металлический труб с надписью «One» и приветливо махнул рукой, мол, заезжайте, проблем нет. Видимо, Носова тут знали, просто так машину здесь не поставишь даже за очень большие деньги. Статусное место, ну или понтовое, по-русски говоря. – Добрый день, рады вас видеть! – отрапортовал парень, взял в шутку под козырек и 500 рублей из рук Носова (уже не в шутку). Слава богу, подумал я, что в этот момент у нашего шефа хватило такта, воспитания и хорошего отношения к нам, чтобы не сказать этому парню-парковщику какую-нибудь ересь типа «это мои друзья, это вот Андрей, а это Саша. Штейн, – забавная фамилия, да? хе-хе! Он еврей!». Примерно так обычно поступает богатое быдло. Для многих, вероятно, будет откровением, но быдла среди богатых нисколько не меньше, чем таких же представителей рода человеческого из бедных слоев населения. Ничего не поделаешь: всего в человеке примерно поровну, кроме зависти и настоящей любви. Мы вошли. Я был здесь лишь однажды. В то время одна дама проявляла ко мне интерес, и даже можно сказать, что и я к ней. Нам было хорошо в постели, и она могла войти в любое заведение и в любое время (она была кем-то вроде «везде своя»). Тогда я был потрясен, как тут все с размахом и пафосом, как здесь все дорого и сколько же охотников и охотниц за красивой жизнью собирается тут в кучки и даже стаи. Сейчас я был потрясен не меньше. Ремонт сделали еще дороже, полуголые девушки ходят еще красивее, ну и я с тех пор стал еще состоятельней и немного свободнее, и, наверное, потому у меня не так бешено стучит сердце от увиденного сейчас, не как в те веселые времена, когда я встречался с той девушкой, похожей на куклу Барби, но тупой, как птица дятел. – Не желаете снять пиджаки, господа? – спросила нас девушка у гардеробной. Неужели эта фальшь трогает только меня? Неужто всем так приятно играть в вечных идиотов, которые реально думают, что они и впрямь какие-нибудь господа, а не просто люди с деньгами в карманах? Нет, у меня не вызывает отвращения уютная атмосфера дорогих ресторанов и баров, но все, что касается людей, их слов и поступков, а тем более за деньги, увы, я никогда не понимал. Штейн и Носов, скорее всего, относятся к этой дорогой лести как к обычному дождю или прогулке в парке, меня же прямо наизнанку выворачивают подобные словечки. Я сразу представил, как эта в общем-то довольно милая девушка, усталая и измотанная после 12-часовой смены, наполненной лестью, завистью, алчностью и всем остальным, еще несколько часов назад обращалась к вам не иначе как «господа», и вот вы случайно столкнулись с ней на улице ночью и слышите что-то вроде «смотри, куда прешь, мудак!»… Мы расположились в углу большого помещения. Прямо видна деревянная барная стойка буквой П, вокруг раскиданы столики. Несмотря на что заведение это называлось баром, в классическом его понимании баром оно, конечно, не являлось. Все, что приходит к нам из-за рубежа, приобретает наши местные черты, и, к сожалению, черты не самые лучшие. Например, я ни разу не видел, чтобы в американских барах за столиками сидело больше людей, чем за барной стойкой (собственно говоря, там и столиков-то нет). – Ладно, для начала по сто виски, – сказал Носов, прервав мои размышления. Штейн кивнул, хотя он успел довольно прилично набраться в офисе, и фраза «для начала» для него сейчас имела немного другое значение, но виду он, разумеется, не подал. Я поднял руку в сторону девушки, дежурившей у барной стойки. Такая, знаете, стоит, делает вид, что она там просто так, на самом же деле только и ждет, чтобы кто-нибудь из гостей кивнул. – Добрый вечер, молодые люди! Как настроение, что будете пить? – сказала она дежурные слова и посмотрела каждому из нас в глаза, да так мастерски, будто она специалист по публичным выступлениям в пятом поколении. «Контакт с залом налажен», – говорят про себя в таких случаях профессионалы. Она открывала перед каждым из нас меню, а я любовался ее пальцами. Они были ровные и не слишком длинные, маникюр простой, но аккуратный. Девушка представилась Настей. Немного полновата, некрасивая походка, но природа подарила ей красивое лицо и пальцы, а за это можно простить многое. Носов заказал виски для всех. Мы листали меню, наперебой спрашивая у шефа, что скрывается за непонятными названиями. Почему-то принято думать, что если человек побывал в заведении однажды, то он просто обязан знать все меню наизусть. – Да, ребят, ну хватит! – оправдывался он. – Ну, ей богу, я здесь два раза был всего, берите что хотите! – Знаете, как я определяю незнакомые блюда? – спросил он. – Если название нравится – беру, вот и вся схема! Тоже мне открыл Америку, подумал я и сказал: – Очень правильно, и я всегда делаю так же! Носов довольно кивнул и сделал глоток виски со льдом. В этом баре не водилось виски младше 18 лет, плюс в нашей среде разбавлять этот благородный напиток чем-нибудь, кроме льда, считалось дурным тоном или признаком мальчишества. Мне стоило больших усилий пить этот резкий напиток, и я всеми силами пытался делать вид, что все со мной нормально. Это как с пивом: есть светлые, легкие сорта, а бывает горькое темное, которое вообще на обычное пиво не очень-то похоже, и пить его тяжело. Я внимательно наблюдал, как отпивают мои сотрпаезники. Штейн пил медленно, но быстро глотал, Носов наоборот. По-моему, оба валяли дурака. Ну да ладно, я заказал себе швепса, разбавил свой виски и на втором стакане мне уже было все равно, какой у напитка возраст. Мы болтали о работе, похоже, всем друг с другом не так уж и тяжело. Алкоголь очень полезная штука, он действительно сближает людей, а надолго или нет – все это не так уж и важно. Стал бы наш шеф говорить про свою семью в других условиях? Наверное, нет, зато сейчас, выпив несколько стаканов, он с удовольствием говорил про свою жену и дочку Алису. – Не хочет в школу, хоть убей! – сказал Носов, рассказывая про своего ребенка с таким пылом и теплотой, что никто не решался его перебить. Краем глаза я заметил, как Штейн блуждает глазами по залу точно безумный. В итоге он не выдержал и, воспользовавшись паузой сказал мне на ухо: «Где тут уборная, а? Достал он своей Алисой, не могу терпеть, Андрюх!» – В общем, решили: подождем со школой еще годик, – закончил Носов и одним махом расправился со своей порцией виски. Саша умело воспользовался окончанием истории, сделал важный вид, пару раз глянул в телефон, быстро откашлялся и сказал: – Прошу извинить, срочный звонок… – Разумеется, – ответил Виталий за нас обоих и придвинулся поближе ко мне. – Ничего не хочешь сказать? – спросил он как-то совсем уж резко и неожиданно. Я сглотнул. Что он имеет в виду? Неужто пронюхал, что мы просиживаем днями дома и на работе ни черта не делаем, а все эти отчеты – это не более чем правдоподобная туфта? Или он думает, что кто-то из нас берет откаты втихаря и настала пора взять нас за задницу? А может, и того хуже: вдруг он маньяк или гомик? – Да ладно, – сказал Носов, – чего ты так напрягся? Я всего лишь про твою книгу хотел поговорить, если ты не против, конечно. – Ах, это, да, конечно! С удовольствием! – ответил я и подумал, как это он про книжку пронюхал? Штейн? Едва ли, да и зачем ему это надо? Какая вообще разница? – говорю я себе, миллионы людей в нашей стране и по всему миру играют в писателей, это всего лишь мое увлечение (хотя на самом деле я думал иначе). – Про книгу мне рассказа твой приятель Константин Семин, более того, открою тебе небольшой секрет: он мой брат, правда, не очень-то мы общались последние годы… – Сема?! – выпалил я. – Твой брат?! – Андрей, да успокойся, все нормально. Это длинная история… если вкратце, мы росли в одной семье, довольно богатой семье, и… короче говоря, он не родной мой брат. Когда Семе, как ты его называешь, исполнилось два года, у него погибли родители. Его отец был родным братом моего отца, моим дядей, короче. В общем, папа усыновил его. Мама моя была не против. Жили нормально и быстро привыкли друг к другу (у нас почти нет разницы в возрасте), а когда выросли, начали сильно ссориться. Однажды, мы тогда сильно поссорились, я уже не помню из-за чего, я все ему рассказал, потом начал дразнить этим, в общем, вел себя тогда как последняя мразь, и мы с тех пор долго не общались. Несколько лет назад я поехал к нему, помирился, и вроде все пошло на лад. У нас много общих знакомых, но мы решили делать вид, что не знаем друг друга, по крайней мере пока… Меня передернуло. Пока Виталий заполнял паузу, разливая нам виски, я вспоминал, что говорил Семе в тот раз на шашлыках и как много сказал лишнего. Бог мой, я ведь рассказывал, что работаю на Носова (кстати, почему у них разные фамилии?) и что целыми днями ни черта не делаю, вот черт! Он ведь наверняка все рассказал братцу, похоже, мне конец. – Ну что, как дела? – спросил Штейн, возникший из ниоткуда. Выглядел он довольным, подтянутым и трезвым. – Все нормально, присаживайся, Саш. Говорили о виски, – ответил за двоих Носов, ясно давая понять, что состоявшийся с ним разговор продолжать при посторонних он не собирается. – Виски тут жестковатый, – поддакнул я, скривив лицо. – А, это у него всегда так! – сказал Штейн, живо включившись в разговор на любимую тему, – Андрюша у нас нормальные напитки не шибко различает, ему лишь бы разбавить… Штейн почти каждое предложение или фразу заканчивал странно и непонятно: то ли это метафора, то ли просто чушь, но весь его треп был всегда к месту. За столом воцарилось молчание. Рано или поздно на любом застолье настает такой момент, и даже у самых добрых друзей. Бывает так, что вы не виделись годами, соскучились и все такое, и вот вы собираетесь, начинаете наперебой рассказывать о себе и своих делах, выпиваете, смеетесь, вспоминаете былое, и все это заканчивается тихим молчанием. Так же и у нас, когда темы для разговора были исчерпаны (по понятным причинам их было не так много), все разом умолкли. Мы неуклюже отхлебывали виски, посматривая друг на руга; наверное, каждый хотел заговорить первым, но не знал о чем или просто стеснялся, дабы не ляпнуть лишнего и не показаться дураком. Я думал о том, как же не вовремя подошел Штейн. Мне показалось, что Носов хочет поговорить о чем-то действительно важном. Я мельком посмотрел на него. Он крутил стакан своими длинными пальцами и смотрел за соседний столик с двумя девушками, думая о чем-то своем. Саша бесцеремонно уткнулся в телефон, решив, что такой способ заполнения неловких пауз самый эффективный. Пожалуй, вечеринка закончена, подумал я. Должно быть, Носову сейчас не по себе, и наверняка он рассчитывал, что вечер пойдет немного по-другому сценарию. Как и всякий начальник, он был уверен, что даже неформальные встречи всегда будут проходить по его плану. Это логика почти всех глупых управленцев. Даже когда они приходят домой, им продолжает казаться, что все должно происходить по их воле и домашние – это такие же подчиненные. Разумеется, это большая ошибка, ошибка тупого руководителя. Поникший Носов не знал, что предпринять, увы, именно из-за нас он был в самом проигрышном положении. Я подумал, это все равно, что привести какую-нибудь дуру в дорогое место, напоить и накормить ее, а она будет сидеть и с любопытством разглядывать других парней. Штейну, похоже, было вообще плевать на ситуацию, а мне нет. Видимо, совесть или ее остатки у меня все-таки были. – Как-то скучновато тут сегодня, правда? – сказал я, и мне показалось, что мы в пещере и все вокруг сейчас начнет рушиться от моего громкого голоса. Штейн тут же оторвался от телефона, будто только и ждал, когда скажут хоть слово. – Видимо, день такой, все ж таки не пятница и не суббота, – сказал он с видом эксперта. – Ага, зато неплохо поели, – сказал Носов и деловито поправил часы на своем тонком, как у девушки, запястье. Фраза «Неплохо поели» означает, что вечер окончен, всем спасибо, на этом заканчиваем. Так коротко и ясно могут говорить только старшие по рангу или люди беспардонные от природы. Мы с Сашей были всего лишь подчиненными и, разумеется, понимали, как себя вести в таких случаях. – Предлагаю по последней, – сказал Штейн, чтобы хоть немного смягчить удар по самолюбию. Мы протянули руки навстречу друг другу, чокнулись и синхронно отпили. Носов, подозвал официантку с красивым лицом и маникюром, сказал, чтобы записали на него. Мы встали и молча двинулись к выходу. Глава 18 На улице гулял легкий теплый ветер, мы надели пиджаки и стали прощаться. Наш молодой шеф выглядел немного грустным. Мощные лампы у входа освещали его впалые скулы и мешки под глазами, длинную шею и мелкие ворсинки рубашки. – Я вас отвезу, садитесь, – сказал он. – Большое спасибо, но мне здесь недалеко, – сказал Штейн и сделал подобие улыбки. – А мне к офису, – сказал я. – Кое-что забыл. Виталий довольно кивнул. Видимо нам все же стоило закончить разговор, похоже, мы оба это понимали. Большой носовский «мерседес» медленно и неторопливо развернулся, заставляя только что подъехавших гостей оборачиваться и завидовать. Впереди какая-то девушка не могла попасть в проезд, отчего на выезде со стоянки создалась небольшая пробка. Как сумасшедшая она крутила рулем, зачем-то сигналила и кричала в окно, в общем, похоже, у нее истерика. – Гляньте на эту дуру, шеф! – сказал водитель Носова и загоготал, как это умеют делать дебилы или таксисты со стажем в двадцать и более лет. Мы улыбнулись, наблюдая, как сантиметр за сантиметром машина блондинки начинает вписываться в нужную траекторию. Я посмотрел в боковое окно и увидел исчезающую в ночи фигуру Штейна. Немного сгорбленный, но походка его была быстрой и напряженной. Куда он идет? Насколько я знаю, в этом районе у него никого нет, быть может, ему просто не понравился вечер или он пронюхал что-то неладное и обиделся, как с ним иногда бывает. – Ну наконец-то, ай дура! – сказал водитель чуть громче, чем того требует присутствие шефа, и мы тронулись. Проезжая мимо «ауди» этой глупой миниатюрной блондинки, я еще раз отметил, что на красных машинах этой марки ездят либо беспечные девушки, либо гомики (или похожие на них). За окнами мелькал вечер обычного рабочего дня. Никакого настроения, никакого веселья. Да и откуда ему взяться во вторник? Настроение оно ведь общее и передается большинством. Даже если вам не надо ходить на работу во вторник или в среду, ничем таким веселым в большом городе себя особо не займешь (если вы не наркоман или дебил, разумеется), то ли дело в пятницу или субботу, когда все только и думают, как наденут все лучшее, что у них есть, и, как говорится, пойдут вразнос. – Андрей, ты не против, если мы заскочим ко мне ненадолго, я хотел бы закончить разговор? – спросил Носов так же неожиданно, как обычно случается понос. – Конечно, не против, – ответил я, поймав себя на мысли, что я вообще ничего не против. Я прильнул к окну и просто наслаждался тихой ездой по ночному городу. – Вот и хорошо, – сказал Носов и принялся писать кому-то сообщение. Мне было так хорошо и спокойно, что никуда не хотелось ехать, а говорить – тем более. Так бы и слушал всю жизнь тихий свист колес носовского «мерседеса», так бы и дожил до конца дней своих в полудреме. По большому счету, кому какое дело, буду я бегать как какой-нибудь чемпион-марафонец днями напролет по коридорам нашего большого здания или просижу здесь у окна еще лет двадцать. Я подумал о своей будущей книге, нет, все-таки я должен дописать ее. Почему я стараюсь никому о ней не говорить? Может, боюсь, что выйдет не очень? Но это же бред, как же я пойму, пока не сделаю все, что в моих силах, думаю я, по пути замечая, как две пьяных девушки ловят такси. Я вспомнил Хеллера, его книгу «Что-то случилось». Наверное, у каждого в жизни настает момент, когда он понимает, что попадает в ступор и ему кажется, что теперь и впрямь что-то случилось, что все пошло как-то через задницу, проще говоря, и что никто не сможет ответить на твои вопросы, кроме тебя самого… Ворота открывались медленно, вверху по углам моргали желтые лампы, я завороженно наблюдал за всем этим и гадал, что же там, внутри двора. Носов умудрился поселиться в центре города, да еще и в частном доме. Мы вкатили во двор, мощенный цветной плиткой. То тут то там торчали мелкие кустарники и небольшие деревья, газон был подсвечен, все чисто и пахнет как в лесу: сразу видна рука мастера по всяким зеленым насаждениям. Справа от ворот стоял небольшой домик, там горел свет, и чья-то лысая голова приветливо кивала до тех пор, пока Носов не махнул в ответ. – Охранник Витя, он еще и садовник у меня, – сказал Носов. – А-а-а, – ответил я. Виталий зашагал в сторону крыльца, махнув мне рукой, не отставай, мол. За спиной послышался скрип ворот и звуки отъезжающей машины, видимо, водитель на сегодня свободен. Я шел по мощеной тропинке и любовался каждой плиткой, казалось, что ее вручную помыли шампунем. Я боялся нечаянно шаркнуть и оставить черный след от подошвы, который наверняка испортил бы общую идиллию. Фонарные столбы, трава на газоне, сочные листья деревьев – все было каким-то уж слишком неестественно живым, сразу понятно – хозяин настоящий фанат чистоты и любит природу. Как ни странно, входную дверь своего двухэтажного дома Носов открыл обыкновенным ключом; никаких там приложенных пальцев или кодовых замков, все по старинке. Мы зашли в большой холл, со вкусом обставленный и с большой люстрой, свисающей будто луна, разделись и последовали в столовую. Дом моего шефа был хорошим и уютным, без лишней показухи и вычурности, в общем, хорошее добротное жилье состоятельного человека. – Я почти всегда здесь. Тут стол, стулья, компьютер, холодильник и небольшая библиотека, а мне больше ничего и не надо. На втором этаже три спальни и санузел, думаю, никому не интересно все это смотреть, – сказал Носов и уселся за большой лакированный стол. Я кивнул, аккуратно отодвинул стул и сел напротив. Действительно, по-моему, только женщинам интересно зайти в каждую комнату незнакомого дома, посмотреть обои, мебель, люстры, потрогать статуэтки и все такое прочее. Признаюсь, ни разу не видел мужика, пришедшего в гости впервые, который бы переминался с ноги на ногу, ожидая, когда хозяева наконец скажут: «Ну, а теперь мы покажем вам дом!» Мы сидели молча, смотрели друг на друга, по очереди убирая взгляд. На столе между нами корзина со свежими фруктами. На меня смотрело сочное зеленое яблоко и несколько виноградин. Носов придвинул тарелки поближе. – Угощайся, – сказал он виновато, как обычно говорят хозяйки, у которых на ужин опять макароны. – Спасибо. Я безо всякого стеснения взял самое большое яблоко и аккуратно начал фруктовую трапезу. Откусив второй раз, я понял, что хруст настолько громкий, что буквально заполняет собой пространство. Я отложил фрукт и громко засмеялся, понимая, насколько, должно быть, по-идиотски все это выглядит. Не успел зайти в дом, как схватил яблоко и жрет себе помаленьку, хозяин и опомниться не успел. Носов смотрел на меня и пытался сдержаться, но секунду спустя сам гоготал, да так, что мне захотелось смеяться еще громче. По-моему, у нас даже выступили слезы. Неплохой он парень, подумал я, немного успокоившись, приятный смех у этого Носова. Виталий встал, подошел к бару, достал с верхней полки небольшой графин с ярко-золотыми надписями по бокам и разлил янтарную жидкость в два бокала. – Виски, мой любимый, не спрашивай, как называются, я и сам не знаю… вот, – сказал он и протянул мне бокал. Мы чокнулись и неторопливо сделали по глотку. Напиток весьма достойный, как раз из тех, что можно пить чистым, но все же я закусил виноградом. – Предлагаю продолжить разговор, – сказал Носов и отправил в тощий рот несколько зеленых виноградин. – Брат прочитал твою писанину на прошлой неделе. Пару дней назад я был у него, и он дал почитать мне. Надеюсь, ты на него не в обиде? – Я махнул рукой и он продолжил: – Сема, как ты его называешь, в издательском деле слывет большим человеком, и то, что вы с ним друзья, это, конечно, здорово. – Виталий сделал паузу, опять отпил, посмотрел мне в глаза и продолжил: – Книга хорошая, и я тебя уверяю, любое издательство взяло бы ее и так, но в этом мире страниц и обложек все устроено по принципу: печатают все что угодно, и не всегда вещи стоящие выпускают в первую очередь. В общем, я поговорил с братом, и мы решили взять тебя в проект. – Какой проект? – перебил я Носова. – В проект под названием «Андрей Петров». Как ты знаешь, издательский дом принадлежит мне, и обычно такие вещи без моего ведома не происходят. Я кивнул (хотя понятия не имел, кому принадлежит издательский дом). – Издавать книги в сто раз выгоднее, чем их писать, ну, ты, наверное, догадывался, – сказал Носов, сморкнулся в белоснежную салфетку и добавил: – Но издатели книг писать не умеют, а писатели не умеют их продавать, поэтому нам друг без друга не жить. Я улыбнулся, похоже, он прав, наверное, издать даже какой-нибудь дерьмовый детектив не такое простое дело, плюс всякие там правки, обложки, корректура и прочая туфта, о которой и думать-то тошно. – Понимаешь, Андрей, говоря деловым языком, ты делаешь неплохой продукт, а мы умеем такие продукты дорого продавать, – сказал Носов, перейдя сразу к делу. – Угу, – сказал я и взял пару виноградин. – В общем, мы с Семой решили, что можем заключить с тобой договор на издание трех книг в течение года… Считай это официальным предложением, так что тебе решать… Я сделал глоток, посмотрел на Носова. Он сказал это быстро, серьезно и просто, обычно так не бывает. Глаза его смотрели на меня неподвижно, будто он видел меня насквозь. Понятно, что все это не розыгрыш, и по идее мне надо прыгать от радости, ведь именно об этом я и мечтал, но мечта, как известно, никогда не случается по плану. – Я написал всего пятьдесят страниц, что, если дальше вам не понравится? Я уже молчу о том, что будет, если следующие две будут, мягко скажем, полной хренью? – Андрей, человек, написавший половину нормальной книги, просто не сможет испортить ее. По поводу остальных двух, ты прав, скорее всего, какая-то из них будет хуже, но тебе лучше должно быть известно, что история не знает ни одного автора, книги которого все как на подбор были хорошими… хотя я как издатель был бы счастлив, поломай ты эту чертову формулу. Я для приличия улыбнулся. Он прав. У каждого есть любимый автор, но за именем Лондона, Шоу, Кафки и Хеллера стоит один, ну максимум два действительно классных романа. От этих мыслей у меня поднялось настроение, в конце концов, каждый автор мечтает затмить всех предыдущих. Да и почему именно автор? Любой в своем деле из кожи вон лезет, чтобы стать лучшим, и не всегда ведь получается сделать все по высшему разряду, даже если вы влюблены в свое дело, как артисты в сцену. – Конечно, я согласен! Никогда не думал, что моя литературная карьера начнется так легко, – сказал я и зачем-то протянул руку. – Просто это твое, но это совсем не значит, что будет легко, – сказал Носов и сжал своей тощей рукой мою ладонь немного сильнее обычного. Темная носовская столовая стала вдруг какой-то светлой, уютной и даже родной. От хороших новостей обычно всегда так бывает. Никогда не думал, что мои мечты о писательстве материализуются в кабинете моего невзрачного начальника, жадного до денег, но, в общем-то, не самого плохого парня. Вот он сидит и смотрит на меня и наверняка думает, что же я скажу или почему я молчу сейчас. А что мне ему сказать? Я уже сказал «да», и совсем скоро моя книжка будет лежать на полках магазинов, продаваться в Интернете, ее буду обсуждать, называть последними словами, а может, хвалить. Странно, но все эти возможные эмоции сотен и тысяч людей могут быть вызваны одним росчерком пера на договоре. А что было бы, подумал я, если бы мою первую или двадцатую книгу вообще бы никогда не напечатали? Что тогда? Я представил, как мой взрослый сын или дочь раскопает где-нибудь мои наброски и прочитает папину писанину. Наверняка у моей маленькой дочери раскраснеются щечки, при чтении любовных сцен, и она скажет: «Ну и папа, ну дает!» Или мой 18-летний сын прочтет что-нибудь из моих рассказов и вдруг поймет, что пора бы ему заняться чем-нибудь другим, или найдет среди всех этих историй полезный для себя совет (например, рекомендацию не поступать в институт, пытаясь заняться бизнесом и учиться по ходу дела). Наверное, любые слова, если написаны они честно и от сердца, обязательно найдут своего читателя. Почему я об этом сейчас думаю и зачем? Мне ведь улыбнулась удача, можно просто писать и все… – Сема расскажет что делать и как заполнять бумаги, и вообще даст тебе много дельных советов, а теперь, извини, ты не против, если я пойду отдыхать? – спросил Носов по-доброму и даже по-свойски. – Да ну что ты?! Конечно! – сказал я чуть громче обычного и от радости пожал ему руку еще раз, по пути в коридор убеждая себя, что это я так попрощался. Я надел пиджак, обулся и мы вышли. Носов лично провел меня до самых ворот. Оказывается, водитель все это время прождал на улице. «Ну и работа у людей», – подумал я, сжал Носову руку, не знаю даже который раз за день, плюхнулся на сиденье носовской шины, и мы тронулись. – В бар возле офиса! Знаешь, где это?! – Да знаю, знаю! Что, шеф вздрючил? Правильно – выпей! Ха-ха, он у нас такой! – сказал водитель и принялся деловито крутить рулем, да так, будто «мерседес S 600» за четыреста тысяч долларов не иначе как его собственный. У меня не было ни сил, ни желания вступать с ним в беседу, сейчас я просто хотел побыть один среди людей. Такое одиночество по мне. Я люблю толпу, люблю, когда все они рядом: громко разговаривают, улыбаются, попивают себе коктейли или курят в сторонке, но все это делают так, будто они не замечают меня. Наверное, это такая форма ухода от реальности: вроде бы, ты совсем один и можешь взгрустнуть, с другой стороны – в любой момент можешь с кем-нибудь заговорить. Мы ехали быстро. Я смотрел в окно, любовался всем вокруг и не верил своему счастью. В одиночестве радость воспринимается как-то иначе. Водитель Носова, этот глупый чурбан, то и дело поглядывал на меня в зеркало и зачем-то ухмылялся. Чужое счастье всегда слишком напоказ и вызывает зависть, как ничто другое. Мысленно я уже сидел в темном углу, потягивая свою порцию виски и смотря на людей, я улетал в своих мыслях все дальше и дальше, и мне было хорошо. Я смотрел вдаль, слушал тихий свист колес и задавал себе вопрос, где я больше реальный: среди толпы или там, среди образов и новых лиц, среди других запахов и ощущений, появляющихся с завидным постоянством, едва я останусь один? Я открыл знакомую дверь, ручку которой я дергал тысячи раз, прошел прямо, не снимая пиджака, устроился на высоком барном стуле, заказал двойное виски, выпил и начал глазеть на полированную деревянную стойку. Опять в моей жизни случилось маленькое чудо, а может, сбылась мечта. Сразу за ней неизбежно приходят пустота и разочарование, но это ненадолго, я знаю. Когда нам плохо, мы переживаем и думаем: ну как же так?.. Когда повезет, начинаем размышлять, чем же именно мы заслужили подарок судьбы. Не можем просто взять и пользоваться моментом, счастливым случаем, удачей или просто минутой радости… Я – Андрей Петров. Я люблю слушать, как дождь шлепает по подоконнику осенним грустным вечером, и не люблю, когда случается ливень на мой день рождения. Я люблю смотреть в глаза моего будущего сына и не люблю думать о временах, когда он вырастет. Я люблю писать и не люблю об этом говорить, хоть иногда я люблю нарушать это правило. Я люблю долгие разговоры до утра и не люблю себя после этого. Я люблю красивые лица девчонок и не люблю их пустые ожидания. Я люблю свою работу и не люблю осознавать, что даже то, что я так сильно люблю, в конечном счете не важно. Я люблю долго спать и не люблю испытывать непонятный стыд от этого. Я люблю выпивать и не люблю себя за это. Я люблю шутки своего брата, и вообще – я его люблю. Я не люблю понимать, что не всегда так будет, когда-нибудь нам придется расстаться. Я люблю шумные компании и не люблю почти всех ее участников. Я люблю голоса ребят из Spandau Ballet и не люблю тех, кто не понимает, насколько это красиво. Я люблю теплые солнечные дни и не люблю думать о тех местах на Земле, где всегда тепло. Я люблю своих новых друзей и не люблю понимать, что почти все мои друзья – новые. Я люблю влюбляться и не люблю делать больно. Я люблю понимать и не люблю тех, кто не понимает. Я люблю себя и не люблю. Я люблю рассказы Ирвина Шоу и бесполезные истории пьяницы Буковски, люблю Джека Лондона и Хемингуэя и не люблю Достоевского и Карамзина, я не люблю их, потому что читать этих ребят невозможно. Я люблю книги о веселой жизни и любви и не люблю военные истории и глупые детективы. Я люблю иногда фальшиво поплакать и не люблю собственную фальшь. Я люблю свою страну и не люблю ее. Я люблю, когда меня жалеют, и не люблю заставлять себя жалеть. Я люблю, когда меня любят, и не люблю думать, что любить просто так невозможно. Я люблю узнавать и учиться и не люблю, когда меня считают умным, даже когда я молчу. Я люблю осознавать себя и не люблю, когда это не получается. Я люблю верить в себя и не люблю, когда мир вдруг ломает эту веру, как спички. Я люблю быть веселым на людях и не люблю людей за то, что те не верят в мою способность переживать и страдать. Я люблю, когда из моих карманов торчат наличные, и не люблю, когда холодильник в моей квартире похож на пещеру в Антарктиде. Я люблю за всех платить и не люблю, когда на это фальшиво обижаются. Я люблю свои воспоминания и не люблю свое прошлое. Я люблю слышать людей и не люблю, когда не слышат меня. Я люблю иногда сильно и не люблю осознавать через время, что это я просто влюбился. Я люблю надеяться на чудо и не люблю себя за это. Я верю в любовь и дружбу и не люблю понимать, что даже это – условно. А еще я люблю любя и не люблю тех, кто любя любить не умеет. Начиная писать очередную страницу или исправлять написанное, я никуда не тороплюсь, не хочу сбежать, сделать перерыв, заварить чай, закурить… я пьян своей работой, и, видимо, поэтому судьба дала мне шанс. Я всегда знал, что настанет момент – и я расскажу свою маленькую историю. Вот, рассказал.