Повороту к изображению «ангелов» предшествовало появление в жизни Янна последней большой любви. В 1950 году он усыновляет и берет к себе жить семнадцатилетнего Юнгве Треде (р. 1933), сына своего умершего друга (сотрудника издательства «Угрино»). Этого юношу Янн считал музыкальным гением (Треде впоследствии действительно стал известным композитором) и, более того, новой реинкарнацией себя самого, каким он был в этом возрасте (Юнгве, как и Янн, родился 17 декабря). По просьбе Янна Юнгве написал музыку к его пьесам «Новый Любек-ский танец Смерти» (1931) и «След темного ангела».

Приведу несколько цитат, показывающих характер отношений Янна и Треде:

Присутствие в моей жизни Юнгве, мое абсолютное доверие к нему, мое убеждение - лучше погибнуть самому, чем отказать ему в совете и помощи, - друзья, все как один, расценивают как своего рода помешательство. Они забывают, с какими усилиями мне приходится жить, забывают, какого рода мои свойства, забывают о том, что я никогда не признаю среднестатистическую буржуазную норму (письмо Янна к Вилли Вайсману, 23.12.1948) [8] ;

Его огромная симпатия к мальчику ознаменовалась убеждением, что он - сын ангела. Уже в то время его восторг имел эротическую окраску, усилившуюся с течением времени, и некоторые его друзья, а в первую очередь мать Юнгве, схватились за голову. Она попыталась воспрепятствовать контактам с сыном, на что Янном было заявлено: «Отказаться от эксперимента с Юнгве - это значит отказаться от самого себя». Правда, его попытки бурно выразить свою страсть были отвергнуты. К этому добавилась еще и печаль по поводу своего возраста. К моменту сближения с Юнгве Янн был в начале пятого десятка, и это несоответствие его все более удручало. Он пишет по этому поводу в одном из своих писем: «Когда в моем возрасте вновь начинаешь любить, и это любовь к ребенку, это означает - потерять руль» (Э. Вольфхайм, «Ханс Хенни Янн») [9] ;

Сегодня утром мы с Юнгве все еще были одни в доме. Я принес ему в постель завтрак. <...> Он опять залез под одеяло, я присел к нему на кровать, и мы стали рассказывать друг другу о себе [10] . Он сказал, что никогда не будет старым, он, мол, не знает, чем бы мог заполнить шестьдесят или шестьдесят пять лет жизни. Из него бы наверняка вообще ничего не вышло, если б не появился я и не сделал его свободным по отношению к самому себе. <... > Тут я опять пустился в прежние объяснения, что я его, как конкретную личность, не искал, что он был мне навязан судьбой, неизбежным образом [11] . Я много лет боролся с собой, пытаясь сделать встречу с ним недействительной - после того, как она принесла мне столько неприятностей и конфликтов. Но тщетно. Нам с ним предначертано пройти вместе какой-то отрезок времени. Потом мы еще долго говорили о случаях, которые подводят человека к творчеству. (Дневник Янна, 1.07.1951) [12] .

Отношения Янна с Юнгве Треде отразились - в преломленном виде - в новелле «Свинцовая ночь», представляющей собой, если можно так выразиться, квинтэссенцию намерения романа «Это настигнет каждого».

***

Последний роман Янна особо примечателен тем, что в нем писатель возвращается к образам своей юности, прежде всего - романа «Перрудья».

В «Перрудье» имеется персонаж, которого тоже зовут Матье. Он появляется лишь в трех главах второй - не опубликованной при жизни, фрагментарной - части, и непонятно, какова его связь с другими действующими лицами. Есть, однако, некоторые основания полагать, что Матье, как и персонажи вставных новелл, - одна из литературных масок Перрудьи. Потому, например, что рассказ о поездке Матье в поезде заканчивается так: «На мгновение он услышал вскрик света, желтого. Потом это опять был Матье– тот, кто сидел здесь; не Перрудъя, не Григг, не Франсуа, не Арман, не Пете - Матье» (с. 732) [13] .

(Отмечу еще, что другой Матье - из романа «Это настигнет каждого», в котором подробно описываются разговоры этого персонажа с отцом - произносит слова, которые могли бы относиться к Перрудье, но никак не к нему: «У меня же, выросшего под ненадежной защитой опекунов, нерешительный ум и вялые мысли... колеблющееся поведение... никакой силы в любви, а только смутные антипатии...».)

Так вот: в романе «Перрудья» подросток Матье, сидя в междугороднем автобусе, вступает в ссору с находящимися там же молодыми пролетариями. Приехав вечером на конечную остановку, он боится, что они его убьют. На улице его догоняет ехавший в том же автобусе белокожий негр с золотистыми локонами [14] , Франсуа. Он обещает ему защиту и, проводив до дому, просит разрешения переночевать у нового друга. Франсуа изнутри запирает дверь комнаты. Отец Матье не решается прервать беседу своего сына и странного гостя, которая длится почти до утра (с. 717):

Франсуа и Матье проговорили всю ночь. Матье опьянел от слов. И ему казалось, между словами и плотью нет никакой разницы. <...> И он бы, пожалуй, даже предпочел плотские удовольствия словесным. Но периодически Франсуа представлялся ему злодеем, убийцей, который - стоит только Матье заснуть - пристрелит его. И он боялся. А потом отбрасывал страх. И чувствовал себя в безопасности. И глаза у него сами собой закрывались.

Ближе к утру они спали вместе в постели Матье. Насытившиеся друг другом. <...> А к полудню Франсуа исчез.

Сразу после этой встречи Матье бросает школу, под впечатлением от того, что Франсуа говорил о людях (с. 719) [15] :

Неверие - их мораль. Неспособность жить заставляет их испытывать страх перед силой. И из-за отсутствия у них страстей появляется слово «преступление». Из-за неполноценности крови, из-за неполноценности духа, из-за неполноценности души они мертвы. Трижды мертвы. Трижды-мертвые приписывают себя к политическим партиям. Ибо они - мертвые разных пространств.