– У тебя есть заговор от сглаза?

– Есть, – ответила учительница.

– Потом перепишу.

Дома хозяйка дала Ольге тетрадь. Было дико: немцы, война и колдуны, напускающие порчу на своих близких.

«На море, на океане, на острове Буяне стоит там колодец, – читала Ольга, – плотошный, крутые берега подмывают, желтые пески вымывают, со всяких сглаз смывают. Смой с етого раба (имярек) от черного глаза, от радостного глаза, от ненавистного глаза, косоглазого, разноглазого, мужского, женского, молодецкого…»

Спросила хозяйку:

– А от немцев заговора нет?

– От немцев – солдатские жизни. Сход у нас был. Немец сказал: «Москву Германия взяла. Германия ждет от русского народа разумного повиновения».

– Нашли разумных! – пыхнула Ольга синими глазами.

– До чего же ты красивая! – улыбнулась хозяйка. – Вам бы, девки, счастья.

– Я – не девка! – Ольга косы свои по груди пустила. – Одну ночь была замужней. Теперь – солдатка. И сама солдат.

Утром в шубе, в платке, с мешком вышла из дома, а у крыльца тарантас стоит. Полицай уже поджидает.

Хозяйка утянула Ольгу в сени, сунула в руку мешочек.

– Что это?

– Табак. Полезет, а ты ему – в глаза!

– Он же в очках!

– Очки сшибешь.

Ольга не дрогнула, села в экипаж. В дороге понемногу разговорились.

– Ты молодец, что деревенских детей собираешься учить, – сказал полицай. – Неграмотный человек по нынешним временам – пустое место. Если немцы Москву взяли, значит, история будет долгая.

– А если не взяли? – спросила Ольга.

– Ты неверующая?

– В церковь не хожу, а в Бога верю. У меня мама верующая.

– Я не про Бога – про немцев! – Невзрачный полицейский был неглуп. – Немцы – народ точный. Если говорят, так оно и есть.

Призадумался. Остановил лошадь, дал ей помочиться. «Неужто приставать начнет?» – Ольга помяла пальцами табак в кармане.

– На войне правду не говорят, – сказал полицай. – На войне правда – военная тайна. А все разговоры – политика.

Ольге философ даже понравился. Сказала, провоцируя:

– Ну, если немцы Москву не взяли, тогда другое дело.

– Какое же?

– Другое. Но все равно долгое, тут ты прав. Уж очень много земли отдали. С Европу.

– Уголь – у немцев, чернозем – у них. Железо Криворожья, леса Белоруссии, виноград Крыма, Молдавии.

– Разве это главное? – не согласилась Ольга. – Половина русского народа под Германией.

– Верно! – ахнул полицай. – Я и не подумал. Уж треть – наверняка. Все украинцы, все белорусы, прибалты. Многие миллионы!

Стегнул лошадь кнутом, погнал. Когда въезжали в Жиздру, пустился напутствовать:

– Тебе небось наговорили на меня. А я человек с сердцем. Я свой шесток знаю. Не посягну! Ибо ты – Василиса Прекрасная. Конечно, я – гаденыш. Но, ей-богу, – не Черномор. Ты добрая, умная. Береги себя. Василисы Прекрасные да Премудрые дураков мужей из бед выручали. А нынешним Василисам выручать надо саму Россию.

И шапку приподнял, прощаясь.

По дороге на завод Алеша считал и все сбивался, сколько дней под немцами. Даже пальцы принялся загибать.

Город наши оставили третьего октября. Немцы заняли окраины только четвертого – зажал мизинец. Сапожники вселились в их дом – шестого. Пожалуй, седьмого. Значит, пятое, шестое, седьмое и восьмое… Но зачем считать? Время остановилось. Даже сны не снятся. Утром сказал немцам: «Гутен морген» [9] , и день – бессмысленный. Потом Двоенко учителя убил…

В управу ходили… И те, на асфальте, на перекрестке…

Сегодня-то какое число?

Приструнил себя: «Комсомолец Шумавцов!» И – открытие: комсомольца Шумавцова не существует, а комсомолец Терехов – житель Ивота.

Человек навстречу. Поводит глазами по сторонам, но движется спокойно, даже с ленцой, будто на земле обычная жизнь.

«Вот кого к нам!»

Поежился: «к нам». Где они, эти «мы»? Палец о палец пока что не ударили.

Подойти и спросить: «Немцев ненавидишь? Если да – беру заместителем командира группы народных мстителей».

Тут и провалилась душа в живот.

Это же Митька Иванов! Раздатчик талонов на бирже труда.

Митька увидел Шумавцова, узнал… Губы кривила усмешка. Глаза цапнули, как сорвавшиеся с цепи собаки.