Часы где-то вдалеке пробили одиннадцать. Линн словно очнулась.

— Мне пора домой, Гордон.

Он повернул ключ зажигания.

— А твоя мама знает, что ты уехала со мной?

— Да. — Линн вспомнила довольное лицо матери, когда она сказала ей, что сегодня встречается с Гордоном. Линн еще хотела высказать матери, что это ничего не значит, напомнить, что Гордон умолял ее остаться друзьями и только поэтому она продолжает с ним видеться.

— Мы еще увидимся, Линн, ладно? — спросил молодой человек, останавливая машину возле ее дома.

Она наклонилась к нему и чмокнула в щеку.

— Конечно, Гордон. Но только если ты не станешь забывать…

Гордон приложил палец к ее губам.

— Понял, понял. Не надо снова об этом. — Он вышел из машины и открыл дверцу с ее стороны. — Беги домой, быстро. Сегодня на улице холодно. Спокойной ночи, дорогая. Я позвоню тебе завтра утром. Просто узнать, как у тебя дела.

Линн слышала, как отец на следующее утро вышел из спальни, прошел через лестничную площадку и остановился возле ее двери.

— Уже половина девятого, Линн, — крикнул он.

— Хорошо, папа. Сейчас спущусь.

Его гулкие шаги по ступеням удалялись — он спускался в столовую. Линн решила, что надо поторопиться, если не хочет получить от матери выговор за опоздание к столу. Она и так уже дважды кричала ей снизу, что завтрак готов.

Девушка вздохнула, застегнула «молнию» на платье… Это ужасно! Родители обращаются с ней так, словно она еще школьница. Что-то они очень непоследовательны. То пытаются чуть ли не силой выпихнуть ее замуж за Гордона, а то обращаются как с ребенком.

Одного взгляда на лицо матери, сидевшей за столом, было достаточно, чтобы понять: Линн ждет мало приятного.

— Я прошу тебя, Линн, уже который раз, не опаздывать к завтраку. — Голос Марсии был голосом мученицы.

Линн хотелось завопить. Она бухнулась на свой стул, пробормотав какие-то извинения. Отец поднял взгляд от «Таймс».

— Ради бога, детка, не мямли.

Линн нахмурилась, открыла было рот, чтобы огрызнуться, но передумала.

— Я получила письмо от Элен, Джордж, — сообщила Марсия, перебирая почту. — Она приглашает нас всех к себе на Пасху.

— А когда, кстати, у нас Пасха?

— В следующие выходные.

— Ну и что ты решила?

— По-моему, прекрасная идея. В Борнмуте сейчас так приятно. Конечно, сначала надо обсудить это с мамой. Вчера мне показалось, что она неважно себя чувствует. Что ж, надеюсь, к Пасхе ей станет лучше. Я отвечу, что мы приедем втроем.

Линн подняла голову. Даже если бы она не стремилась так поехать на Пасху в «Грин Гейблз», чтобы увидеть Ричарда, все равно ей не хотелось ехать в Борнмут. Ее тетя Элен и дядя Эдвард с семейством были еще хуже, если это только возможно, чем ее домашние. А что до кузины Сьюзен — то сейчас Линн совсем не до нее.

— Меня пусть не ждут, — резко возразила она.

Марсия нахмурилась:

— Почему это?

— Потому что я не хочу туда ехать.

— Но мне кажется, тебе всегда нравилось в Борнмуте.

— Никогда мне там не нравилось. И потом, я уже решила ехать в «Грин Гейблз», к Фелисити и дяде Клайву.

— Но мы с матерью хотим, чтобы ты поехала в Борнмут!.. — воскликнул отец.

Линн враждебно посмотрела сначала на отца, потом на мать.

— А я не поеду, ни за что.

— Знаешь что, Линн, — загремел отец, — это уже слишком. Не понимаю, что на тебя нашло.

— Я знаю, что на нее нашло, Джордж, — вставила свое слово Марсия. — Линн совсем распустилась с тех пор, как мы стали отпускать ее в «Грин Гейблз». С прошлого лета, помнишь, когда Фелисити болела.

Линн затаила дыхание.

— Неправда! Это гадко.

— Дорогая моя Линн, меня последнее время беспокоит твое поведение, и я жалею, что не увезла тебя тогда в Лондон. Я могу сказать все начистоту — я не одобряю влияния, которое оказывает на тебя тетя Фелисити.

Глаза Линн вспыхнули.

— Ты так говоришь, потому что ревнуешь к ней.

— Что за вздор, — ледяным тоном отрезала Марсия. Однако пальцы ее сжались в кулаки. Ни за что на свете она не призналась бы в этом ни дочери, ни мужу, хотя это была чистая правда. Она всегда завидовала Фелисити. Еще в детстве Марсия постоянно дулась на нее. И в этом, с горечью подумала женщина, во многом вина родителей — они так холили и лелеяли Фелисити, она была их любимицей, и они одобряли все, что она делала, пока не вышла замуж за Клайва.