— Слушай, у тебя нет полтинника? Совсем не осталось мелких денег.

Я хотела было расплатиться, но меня вдруг потянуло на эксперименты.

— А у меня нет!

— Бляха муха, — зло сказал Козлов, и зачем-то задрал штанину. Я думала, он что-то уронил, и наклонилась посмотреть. Любитель встреч у фонтана оттянул резинку синего носочка, и достал оттуда стольник. Сдачу он положил в кошелек.

— Ну, я тебя удовлетворил? Удовлетворил. — Глазки у него сально заблестели. — Теперь посмотрим, что Эллочка умеет. До вечера. Не забудь, а то весь криминал отдам другим девочкам.

Эллочка много чего умеет, она коз хорошо лечит. И козлов.

В редакции было многолюдно. Работа, можно сказать, кипела. Перегарный дух встретил меня еще на лестнице, а в коридоре попалось аж два сотрудника и одна сотрудница, которая налетела на меня с вопросом «А шеф у себя?» и выклянчила две сигареты.

Я не стала проверять у себя ли шеф, и сразу пошла к выделенному мне компьютеру. Гарик ввалился минут через десять, когда я, подключившись к сети, через поисковик пыталась нарыть что-нибудь на Юрия Юрьевича Грача. Шеф был в небесно-голубом костюме, а пейзаж на его галстуке с фотографической точностью, в цвете, воспроизводил жаркие тропики: пальма, солнце, попугай.

— Сударыня, а материальчик? Сегодня номер сдаем. Сами знаете, как не хватает. — Он попыхтел трубкой. Я чертыхнулась, и пообещала через полчаса сдать на дискете обзор рынка сдаваемых квартир в частном секторе. Он упорхнул довольный, полыхнув голубой полой роскошного пиджака.

Я все-таки нашла пару сайтов с упоминанием имени Грача. Насколько я поняла из дебатов, ведущихся в сети, Грач полгода назад проделал мульку, которая не понравилась никому — ни друзьям, ни врагам. Раньше филиалы его компании имели финансовую самостоятельность, и у каждого из них имелись свои счета. Грач, объявив, что это крайне неэффективно для компании и создает путаницу, перевел все финансовые потоки из области к себе поближе — в город. С этих пор без его ведома не покупалось даже канцелярской кнопки, поскольку правом финансовой подписи обладал только он. Или еще и Витя Кабан? Черт ногу сломит. На имя Карины Грач поисковик никак не отреагировал. Ни сведений, ни сплетен о ней в Интернете не было.

Я отключилась от сети и быстро набила материальчик о корыстных тетушках, сдающих квадратные метры за баснословные доллары. Назвала его «Куда с рублем податься?» С этой писаниной надо заканчивать, а то этот франт Гарик присядет на меня так же, как Ильич на Бизю. Глазом не успею моргнуть, как буду исписывать всю газету под разными именами, и мести пол в кабинетах. У меня пока не созрели сценарии встреч с Гоготом, Сазоном и Кариной, и я решила вплотную заняться хибарой Гогота.

На двери по-прежнему висел замок. Я перешагнула низкий заборчик, даже не попытавшись воспользоваться калиткой. Чертова юбка собралась гармошкой на поясе. Я сняла туфли и оставила их у забора. Домик так утопал в зелени, что можно было попытаться проникнуть внутрь, не боясь быть замеченной с улицы. Ключа не оказалось ни за косяком, ни под порогом. Оконные рамы были добротные, и выставить их с моими женскими возможностями я даже не стала пытаться. Домишко оказался маленьким, но крепким, и я уже хотела напялить каблуки и смыться по пустынной улице, но тут мой взгляд упал на крышу. Я добросовестно попыталась избавиться от этой мысли, но поняла, что она будет мучить меня, пока я этого не сделаю. Покойная бабка Софья всегда говорила, что лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, чего сделать не удалось.

Я швырнула сумку к туфлям и залезла на крышу. Сделала я это легко, уперевшись ногами в открытые ставни. Хибара была построена для лилипутов и окна ее находились на уровне пояса. На крыше оказалось жарко, грязно и неудобно. Я подумала, что на чердаке еще грязнее и пожалела свою единственную юбку. Я нашла вход, и заглянула в душное жерло. Решив, что пролечу туда со свистом, свесила ноги вниз, сложила руки по швам, и стартанула. Более неприятного трюка я не совершала даже в хулиганском детстве, когда не проходило ни дня, чтобы бабка не снимала меня с забора или с дерева. Вход с крыши совпал по траектории с выходом в дом. Вместо того, чтобы сначала слезть на чердак, а потом уже в дом, я пролетела весь путь в один прием, собрав по дороге пыль, грязь, и занозы. Я грохнулась в тесных сенках, и поняла, что с четверенек можно не вставать — слишком низкий тут потолок. Когда я летела, он казался гораздо выше. Пригибаясь, я прошла на кухню, а потом в комнату.

Убежище Бизона, несмотря на свою необитаемость, хранило много информации. Ее нужно было только увидеть. Ни один мужик никогда не заметит то, что заметит женщина.

Скорее всего, дом не снимали. В нем просто редко появлялись. Причем — редко появлялась в нем женщина. Здесь был женский порядок, и женский дух. Несмотря на скудную, безликую обстановку. Не знаю, как Бизя этого не заметил. После его пребывания тут совершенно точно прибирались. Белье было свежее, плед старенький, но чистый. На кухне новые запасы продуктов — чай и консервы. Я, как ищейка ползала по дому, пригнувшись, буквально все обнюхивая и пробуя на зуб. Вот книга «Как закалялась сталь». Я перетрясла ее, но Мишкиной фотографии не нашла. Сентементальный Бизя, наверное, прихватил ее с собой. Вот телевизор, по которому он узнавал о своих подвигах. Я перетрясла белье и нашла черный волос — средней длины, скорее всего, женский. В серванте, кроме пыльной посуды и учебников по педагогике ничего не было.

Я через сенки пролезла в туалет. В отличие от дома, где я поселилась, здесь туалет был пристроен к дому, имел унитаз и слив. Рядом висел рукомойник, над ним тусклое зеркало. На рукомойнике стоял рулон дорогой двуслойной финской туалетной бумаги. Этот рулон был самым дорогим предметом в доме, что опять навело на мысль, что хозяйка женщина: вряд ли мужик будет так заботиться о своей… гигиене. Здесь тоже было чисто, но я обследовала каждый миллиметр, и снова нашла волосы, на этот раз короткие и светлые. Скорее всего, при тусклом свете плохо убрали, и это остались волосы Бизи, которые он сбрил, стараясь добиться минимального сходства с фотороботом. Со мной вдруг случился приступ телячьей нежности, и я спрятала растительность с его лихой головы в нагрудный карман своей блузки. Я вернулась в сенки, собираясь покинуть дом прежним маршрутом, но тут услышала звук открываемого снаружи замка.

Только мне могло так безумно повезти: явиться через крышу в необитаемый дом, за пять минут до того, как туда придут. Спрятаться в этом спичечном коробке было негде. Стремительно лезть на чердак в узкой юбке я не рискнула. Да и манатки мои красовались у входа. Я села на единственный стул, положив ногу на ногу, сделала невозмутимый вид, и пожалела, что не накрасила губы красным.

— Ключа нигде не было! — крикнула я, еще не рассмотрев, кому.

На пороге стоял не Гогот. Вошла пожилая, опрятная женщина в простом платье, неброским макияжем, и спокойным лицом. Вид у нее был такой, будто она привыкла, что длинные девицы в кожаных юбках, обдирая коленки, вваливаются в ее дом через чердак. Я отметила, что черный волос принадлежит не ей. У нее на голове красовалась пышная, седая прическа.