Такой вот немилостивой оказалась галичская земля к сыновьям Ефросиньи Ярославны, которая якобы не оплакивала их в жаркое лето 1185 года «…Въ Путивле на забрал…».

Так и не выяснена дальнейшая судьба ее сына Олега Игоревича, который, по нашему мнению, все-таки погиб в сражении на реке Каяле. Вызывает споры у исследователей также судьба самого младшего сына Ярославны Ростислава Игоревича, который никак не фигурирует в междоусобицах за Галичский престол. Некоторые исследователи исключают его из тройки повешенных братьев в 1211 году, в частности, И. В. Можейко, который описывает эту страшную трагедию следующим образом: «Не дожидаясь решения русских князей, бояре <галичские> решили отомстить братьям. Романа и Святослава они повесили. Лишь Владимир с Кончаковной (в православии Настасьей) сумел спастись» [127] .

Недоумение вызывает не то, что С. Лесной не до конца проштудировал труды Е. В. Барсова, утверждая, что Ярославна была чуть ли не ровесницей своего старшего сына Владимира, а то, что он вовсе не знаком с результатами исследований более позднего периода, приведенными выше, продолжая иронизировать над профессором Е. Е. Голубинским:

«По поводу критического замечания проф. Голубинского позволительно сказать, что «совсем хороший» исследователь «Слова» должен его внимательно изучать и не только читать примечания, но и понимать их, и тогда никаких подобных «странностей» в «Слове» он не встретит» [128] .

И все-таки, почему случилась эта путаница с возрастом Ефросиньи Ярославны и с датой ее венчания с князем Игорем? Ведь С. Лесной ссылался на весьма серьезный источник – комментарий к Первому изданию «Слова о полку Игореве» 1800-го года, где черным по белому сказано, что 34летний князь Игорь женился на дочери Ярослава Галицкого именно в 1184 году. Эта дата также фигурирует в Екатерининском «Родословнике», откуда она, похоже, и перекочевала в комментарий к Первому изданию «Слова». В «Родословник» же эта дата попала в результате ошибочного толкования одного места из «Истории Российской» В. Н. Татищева, где под 1184 годом повествуется о судьбе Владимира Ярославича Галицкого («изгоя»), названного шурином князя Игоря. Как уже отмечалось выше, будучи изгнанным отцом из Галича, Владимир после скитаний был принят Игорем и посажен княжить в Путивле, где его после примирения с отцом сменил Владимир Игоревич (История Российская. М., Л-д., 1964. Т. 3. С. 133). Екатерина решила, что этим назван как раз год женитьбы князя Игоря. Это тем более вероятно, что, как показал О. В. Творогов, в рукописных текстах «Истории» Татищева у даты 1184 проставлена глосса (непонятное выражение): «Брак Игоря Святославича с Галицкою». В Ипатьевской летописи под 1183 годом известие о Владимире Ярославиче выглядит так: «В то же время Владимир Ярославич Галичский шюрин Игорев, бяшеть у Игоря, зане выгнан бяшеть отцом своим из Галича» (ЭСПИ, Т. 5. С. 296). Это, кстати, единственное прямое подтверждение, что женой Игоря была дочь Ярослава Осмомысла.

Ярославна – один из самых поэтических персонажей «Слова», в котором автор воплотил идеал русской женщины XII века. Как заметил академик Д. С. Лихачев, он <идеал> заключает в себе мало классовых черт и тем самым почти не отличается от народного. Как бы отвечая на вопрос богослова Е. Е. Голубинского, он подчеркивает, что Ярославна в «Слове» – прежде всего жена, горюющая по мужу, «лирическая, песенная русская женщина» [129] . В то же время она олицетворяет «стихию человеческой жалости», выражая не только личную скорбь, но и заботу о всех воинах князя Игоря. Несмотря на некоторую художественную обособленность и композиционную самостоятельность плача Ярославны, он тесно связан с содержанием повести, как бы вторит «Злату слову» Святослава, тоже своеобразному плачу, слову, смешанному со слезами. Обращение Ярославны к силам природы с призывом спасти Игоря симметрично обращению Святослава к русским князьям с призывом отомстить врагам за поражение на реке Каяле [130] .

Не только профессор Е. Е. Голубинский задавался вопросом, почему Ярославна не упоминает в Плаче своего сына Владимира. Исследователи, в частности А. В. Соловьев, Л. Е. Махновец и другие, предлагали разные объяснения, однако дело в том, что художественная функция Плача Ярославны – в оправдании, освящении бегства Игоря из плена, а это не оставляет места для упоминания Владимира, который остается в стане Кончака, чтобы сочетаться браком со Свободой Кончаковной. Подумать только! Как же символично имя его невесты! Игорь в плену, а сын его «на Свободе женится», то есть свободен. По словам Н. С. Демковой, бегство Игоря из плена «происходит не только после плача Ярославны, но как бы вследствие плача, в ответ на заклинания Ярославны» [131] .

А вот еще одна точка зрения, почему Ярославна не упоминает в своем плаче-заклинании сына Владимира. Учитывая историческую точность автора «Слова», исследователи задавались вопросом, почему Ярославна плачет в Путивле, а не в Новгороде-Северском. По мнению Л. В. Соколовой, вовсе не факт, что в действительности Ярославна находилась именно в Путивле – вотчине своего сына Владимира. Скорее всего, это художественный прием: Ярославна, с нетерпением ожидавшая возвращения мужа и сына с поля битвы и стремившаяся как можно быстрее увидеть их, переносится автором «Слова» в Путивль, во-первых, потому что он гораздо южнее Новгорода-Северского, а именно с юга должны возвращаться Игорь и Владимир, а во-вторых, этим поэтическим приемом автор «Слова» «оправдывает» Ярославну-мать, что она напрямую не обращается к сыну. Находясь в Путивле, она мысленно шлет слова своего Плача и к сыну, княжившему в этом городе [132] .

Проходят столетия, но образ Ярославны, трогательный и прекрасный, по-прежнему волнует воображение, вызывая у читателей чувства восхищения и радости.

Поэтичность, верность и преданность в любви к мужу и к отечеству, забота о русских воинах, защитниках родной земли, горячий порыв взволнованной и страстной души, внутреннее слияние с природой, песенная выразительность речи – таковы черты народного женского характера, которые воплотились в образе и имени Ярославны.

Знакомство А. С. Пушкина со «Словом» состоялось еще в лицейские годы, а изучение памятника продолжалось всю его последующую жизнь. У поэта было особое отношение к «Слову», поскольку он не только серьезно занимался им, но и очень много и охотно о нем говорил и спорил, особенно в последние годы жизни. Судя по воспоминаниям С. П. Шевырева, «“Слово о полку Игореве” Пушкин помнил от начала до конца наизусть и готовил ему подробное объяснение. Оно было любимым предметом его последних разговоров» [133] . Так, фольклорист и этнограф И. П. Сахаров вспоминал о последней встрече с Пушкиным за три дня до дуэли: «Пред смертью Пушкина приходим мы, я и Якубович, к Пушкину. Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура; на ней сидела жена Пушкина, положа свою голову на колени мужу. Это было в воскресенье; а через три дня уже Пушкин стрелялся. Здесь Пушкин спорил с Якубовичем и спорил дельно. Здесь я слышал его предсмертные замыслы о «Слове Игореве полка» – и только при разборе библиотеки Пушкина видел на лоскутках начатые заметки [134] ». (Выделено мной. – А. К.).