Шрифт:
Председ. Ладно, переведи ему — счас пойдём ко мне, пообедаем по полной, и я его до райцентра доброшу, до станции. Посмотри, что там у него с обратным билетом, напиши подробно, как ему, куда… И это, кстати… Он как вообще в страну попал? Не нарушал ли?
Надежда. Покажите, пожалуйста, паспорт.
Гость. У нас с вами безвизовый режим. Дружба. Взаимопонимание. Вы у нас зимой загораете…
В голосе его укор. Он встаёт и закидывает за плечо свой рюкзачок, маленький, детский, ярких цветов.
Трое выходят на крыльцо.
Вадим Иванович смотрит в узкую, как у подростка, спину гостя и думает о далёком острове в Тихом океане, где в ожидании урагана сидит тысяча человек с доверчивыми тёмно-карими глазами и надеется только на них, на Вадима Ивановича, на дачника Николая, на весь их полуразвалившийся колхоз «Победа Октября».
Вадиму Ивановичу вдруг становится интересно и весело, как не бывало уже давно, с детства, когда отец брал его на ночную рыбалку со старшими. Словно десятилетний мальчишка, он думает, как удивятся другие сельские округа, а председатель соседнего колхоза «Первое Мая» в запой уйдёт от зависти…
Председ. А знаешь, брат… Давай! Переведи, Надя. Пусть едут!
Надежда. Вадим Иванович, да вы что?!
Председ. А в войну как жили? Поместимся! Россия — щедрая душа! Люди посреди океана в тесноте болтаются, не сегодня-завтра сдует к чертям собачьим, а у нас вон места сколько, поля берёзками зарастают… Они пока ехать будут, мы турбазу заброшенную подготовим…
Надежда. Да тут что ни день — пьяная драка, поджог, поножовщина…
Председ. Правильно. Одичали совсем одни сидеть. А при гостях подтянуться придётся, в руках себя держать…
Надежда. А миграционный контроль?
Председ. Ты что, Курочкина из миграционки не знаешь? Нормальный мужик. С ним посидеть, выпить по-человечески — любой вопрос решит.
Надежда. Ну, Вадим Иванович, смотрите…
Председ. Шутка ли — тыща человек, рук рабочих… Да мы с вами горы свернём! Водокачку починим, мост… Давай, брат, собирай своих и двигайте к нам! И для детишек наших полезно, пусть видят — велик мир, разные люди бывают, долой ксенофобию! Гут! Нормал! Вэлком!
Надежда качает головой и уезжает на велосипеде.
Дует ветер. Стоя на крыльце, Председатель оглядывает бескрайний русский простор, ему приятно, что земля его так велика и может легко приютить далёкий незнакомый народ, попавший в беду.
Председатель приобнимает Гостя за плечо и приглашает полюбоваться красотой осенней округи.
Председ. Пиздато листья летят… Как в детстве…
Местное
— Белку не видели? Не приводили Белку ещё? Да тут не то что корова, тут мильцанер с конём потеряется, что за деревня такая, ни хрена не найдёшь, как после пожара!.. Может, хоть зонтик мой кто видел? Сломанный, дырявый, я на скамейку поклала? Где зонтик мой? Упёрли…
Деушка, как тебя, ты положь кота моего. Положь где взяла. Иди, Рыжик, домой… Вот так. А то прошлым летом у Татьяны снимали москвичи, такие тоже культурные, вы, баушк, да мы, баушк, какой у вас котик, а как съехали, я гляжу — где Барсик-то мой? Упёрли! А вы уже купались у нас? Река хорошая… Мы молодые на большак купаться ходили, возле сосёнок, где ключи бьют… Только аккуратно надо, а то течения сильная, снесёт. Ведь Борька мой почему в Васильково женился? Выпили с ребятами, пошли купаться, он звёздочкой растопырился и задремал. И сне-сло его. Очнулся — Васильково. А там уже эта (образное, цветистое, крайне нецензурное, не поддающееся переводу выражение с участием слова «мармеладина») стоит, руки потирает, Натаха… И женился. Снесло потому что. Течения большая…
— Слышь, Виктрна, тебе молоко надо? Токо подоил… Возьми за писят… Во, блин, времена, никому молоко не надо… Во люди… Совсем дошли… Как сама-то? Ну да, это да… Конечно… Этсамого… Рыбнадзор пришёл, а у меня всё попрятавши… Восемнадцать кошек, и всем жрать надо… Сети поставил, а шуга идёт, снесло… У нас тут один весной за сморчками ушёл… На третий день хватились, стали искать… Тут течение быстрое… Потом кости-то нашли… Во, навкапывали телефон-автоматов. И у колонки один, и у сельсовета… Если звонит — не бери. Нам оттудова гадости говорят. Кто сколько за свет задолжал или там у кого строение пожароопасное, разбирать надо… Вон Кольки Луковкина дом… Колька сам в Питер уехавши, к другу армейскому на свадьбу… Уж лет двадцать как… А вдруг приедет… Если избу разберём, где ему жить, как воротится… Государство нас в расчёт не берёт… Прошлый год приезжали какие-то, меряли-меряли, а тут мерь, не мерь… Один тут на рыбалку пошёл, ветролёт лётал-лётал, да где уж, а кости потом нашли… Места тут хорошие, ягодные… Хотя всяко бывает, конечно… У нас одни из Машкина по весне на «патриоте» поехали в сельсовет, голосовать, что ли, или выбирать кого… Так и костей не нашли потом-то…
Счас у меня делов много — Витьку похмелить надо… Одной там в Фомино обещал помочь, поросёнка резать… Подруга в Глинках тоже зовёт, котят топить… Моя с Василькова звонит — дети шалят, тоже надо… Ну, бывай…
А вот тоже дело было… Юрка с пятого дома… Напротив колонки, зелёная изба, с крылечком с таким… Юрка, значит… Его Нина корову держит, молоко у ней берут по сорок рублей. Она мелочь в пакетики по сто рублей ложит, а пакеты — в кулёк. Этим кульком Юрку била чуть что… Она раз к сестре поехала, а Юрка до того опилси€, девку с трассы привёл, да на ней и помер. Нина в дом — Юрка стынет, девка в шоке…