Шрифт:
Ларцевъ. Увряю васъ, нтъ.
Леманъ. То есть, какъ есть ничего, ни-ни?
Ларцевъ. Вотъ именно ни-ни.
Кистяковъ. Можетъ быть, маленькій флиртъ?
Ларцевъ. И флирта никакого не было.
Лештуковъ. Напрасно.
Ларцевъ. Вотъ теб разъ! Почему же?
Лештуковъ. Да ужъ очень вы красивая парочка крайностей. Она воплощенный югъ, молодой, сильный, огненный… вотъ съ этимъ солнцемъ, что выращиваетъ эти пламенные цвты, съ этимъ вяніемъ ароматовъ, подъ которымъ, кром любви, и думать-то ни о чемъ невозможно…
Леманъ. Климатъ располагающій.
Кистяковъ. Страна любви.
Идетъ на веранду. Съ лстницы Леману.
Ты однако не разсиживайся. Въ самомъ дл поздно. Запрусь въ кабин, не отопру.
Леманъ. Сейчасъ.
Лештуковъ (декламируетъ). Темны и тихи были очи,
Какъ полночь южная сама,Но всми звздами полночиГорла ярко эта тьма.У вашей Джуліи такіе глаза. Вдь правда?
Ларцевъ. Да, оно, точно, глаза забористые.
Кистяковъ (изъ кабины). Леманъ!
Леманъ. Да, иду. Фу, чортъ!
Уходить подъ лстницу веранды; видно, какъ онъ, подобравъ полы балахона, поднимается въ кабину по опускной лстниц.
Лештуковъ. А вы, Ларцевъ, сверъ. Если доживете до карнавала въ Римъ, нарядитесь-ка рыжебородымъ Торомъ. А? Плечища y васъ косая сажень, волосъ больше, чмъ полагается даже для художника, бороду вы украли у Рубенса, а за симъ, какъ пишутъ въ паспортахъ, примтъ особыхъ нтъ, лицо чистое, носъ и ротъ обыкновенные.
Ларцевъ. Что вы разбираете меня по статьямъ, какъ коня призового? Въ романъ, что ли, всунуть хотите?
Лештуковъ. Не знаю. Можетъ быть, и въ романъ. Чмъ вы не герой романа? Кстати y васъ вонъ и сюжетъ наклевывается. Рыжебородый Торъ и Миньона! Транзальпинскій варваръ, явившійся покорять прекрасную Италію, и прекрасная Италія, весьма желающая быть покоренною.
Ларцевъ. Вы ошибаетесь, я вовсе не собираюсь покорять. По правд сказать, Джулія мн вовсе не нравится. Она для картины хороша, подъ мысль мою подошла. А какъ женщина – она не въ моемъ вкус.
Лештуковъ. Джулія? Не въ вашемъ вкус? И вы смете признаваться? Вы? Художникъ? Она красавица, по всмъ правиламъ искусства красавица. Если она вамъ не нравится, вы измняете девизу вашего цеха. По-настоящему, вы, художники, должны чувствовать себя въ жизни такъ, какъ мы, гршные, чувствуемъ себя только въ музеяхъ. Вы обязаны ловить красоту повсюду, хватать ее живьемъ, налету, вчно стоять на ея стражъ… Вы хотли что-то сказать?
Ларцевъ. Нтъ, ничего. Посторонняя мысль…
Лештуковъ. Вы еще очень молоды. Ваше лицо можно читать, какъ разверну-тую книгу. А это нехорошо. Вка, когда глазамъ полагалось быть зеркаломъ души, давно минули. Хотите, я назову вамъ вашу постороннюю мысль. Вдь она обо мн была?
Ларцевъ. Ужъ если вы такой проницательный, то да. Мн хотлось сказать: какъ же вы сами-то, такой цнитель и поклонникъ истинной красоты, равнодушны къ ея прелестямъ…
Лештуковъ. Договаривайте… И лежитъ безсильнымъ рабомъ y ногъ хорошенькой интернаціональной барыньки…
Ларцевъ (сконфуженный). Оставьте, пожалуйста. Я слишкомъ уважаю Маргариту Николаевну, чтобы…
Лештуковъ. Что же? Вы правы. Логики мало. А только, милый мой юноша, не судите, да не судимы будете.
Ларцевъ. Да я и не думалъ.
Лештуковъ. Есть въ жизни законъ возмездія. Кто, какъ я, черезчуръ легко прожилъ жизнь, попадаетъ подъ этотъ законъ тамъ, гд не ожидаетъ. Привычка быть любимымъ мститъ за себя. Много серьезныхъ чувствъ обращалъ я въ игрушки для пріятнаго препровожденія времени. И вотъ игрушки отомстили за себя, и я самъ теперь игрушка.
На веранд хохотъ, шумный разговоръ. Джулія, съ цлымъ ворохомъ чистаго блья, быстро сбгаетъ внизъ по лстниц. Графъ Кольраушъ фонъ Грабенсдорфъ, типичный пшютъ венскаго пошиба, немного слабый на ногахъ, слдуетъ за нею.
Джyлія. Нтъ, Нтъ, Нтъ! Нтъ, ваше сіятельство.
Графъ. Одинъ поцлуй.
Джyлія. Поцлуй? Мадонна sаntissimа! Да вы разбойникъ, графъ! Вы бсъ! Вы донъ-Джованни!