Очнулся он от лязга замка на воротах. Открыл глаза и увидел, что Луиза суетливо руководит грузовиком, въезжавшим во двор.

– Сюда! Сюда! – махала она руками водителю, показывая дорогу к сараю.

В кузове у машины возвышалась огромная куча навоза. То, что это навоз, Афанасьев догадался по запаху.

– Сюда, сюда, остолоп, рули!

Водила был непонятливый, все не мог пристроить зад грузовика к нужному месту. Луиза, забыв обо всем, носилась кругами вокруг машины.

– Я тебе, гад, за что деньги плачу?

Ворота были открыты!

Ни водитель, ни Луиза не обращали на Глеба никакого внимания.

Собаки дремали возле крыльца.

Афанасьев нажал на газ, – оказалось, что драндулет может идти на вполне приличной скорости. Он повернул руль и направил газонокосилку в ворота. Метр за метром зеленой травы уплывали из-под колес. Лужайка кончилась, началась посыпанная мелкой галькой дорожка, потом пыльная деревенская улица... Он с каждой секундой удалялся от ненавистного дома.

Свобода?..

– Куда ты навоз свалил, бестолочь?! – в отдалении орала Луиза. – За что я тебе деньги плачу?! Теперь сам лопатой перетаскивать будешь!

Глеб выжимал из газонокосилки все, на что был способен маломощный движок. От стрекота разбегались в разные стороны кошки, полуголые деревенские дети, куры, мелкие собачонки и прочая деревенская живность. Пыль стояла столбом. Ворота остались далеко позади. Глеб привстал и налег на руль грудью – так в кино уносились всадники на конях.

Впереди маячил редкий лесочек. Если дотянуть до него, то считай, он спасен. В нескольких метрах от леса проходила асфальтированная дорога с оживленным движением, он это помнил. И пусть потом желтая пресса пишет, что захочет, лишь бы домой, в теплую ванну, в кровать с шелковыми простынями, и пить сладкий кофе литрами, и курить трубку, и есть, сколько влезет хорошей, вкусной, дорогой еды...

– Ушел!!! – заголосил сзади надоевший до зубовного скрежета голос. – Укатил!!! Держите его, люди добрые! Хватайте! Это брат мой двоюродный, из дурки недавно вышел! Обострение у него осеннее! Твердит, что журналист он московский! Газонокосилку за танк принял и Кремль пошел штурмовать!! Держите-е-е!!

– Ну что?! Что?!

От нетерпения Сычева дернула Таню за рукав.

– Что тебе директриса сказала? Она отдаст камни?!

– Ой, девочки! – Таня побледнела, как мел, отбросила телефон и схватилась за щеки. – Ой!!!

– Что еще?!! – Сычева схватила Таню за плечи и потрясла так, как трясут дерево, желая стрясти с его верхних веток желанные, но недоступные плоды. – Она что, отказывается отдавать твой подарок? Почему ты не предложила ей денег?! У нас теперь долларов, как грязи!!

– Да нет, деньги тут не причем, – пробормотала Таня. – Дело в том, что она этот горшочек с азалией...

– Ну?!! – заорали Татьяна с Сычевой хором.

– Отдала в детский сад, в который ходит ее маленькая дочка. В садике с сентября началась какая-то программа по озеленению и всех родителей попросили принести комнатные растения – кто какие может. Софья Рувимовна пожертвовала мою азалию.

– И камни, конечно, в горшке оставила, – прошептала Сычева и схватилась за сердце.

– И камни, конечно, в горшке оставила, – эхом повторила за ней Афанасьева.

– Как называется садик, она сказала? – тихо спросила Татьяна.

После разговора на кухне с Тарасом ей стало казаться, что все непременно закончится хорошо. Или это вьетнамская водка, настоянная на кобре, давала такой оптимистический настрой?

Тарас ушел в комнату своей бабки со словами: «Пойду спать. Надеюсь, на сегодня весь криминал закончен. Организму нужно давать восстанавливаться после таких встрясок». «Иди, иди, – язвительно подбодрила его Татьяна. – Твоему могучему организму наверняка нужна двойная порция сна». Он улыбнулся загадочно и ушел. А у нее в душе поселилась уверенность, что все закончится хорошо. Глеб вернется, камни найдутся, а Пашка будет снова требовать от нее все новых и новых картин.

– Садик называется «Мурзилка», – сказала Таня, – он находится на Сущевском валу.

– Только Мурзилки нам еще не хватало! – Сычева перекинула руки с сердца на голову и со всего маха плюхнулась в кресло. – Девки, кто знает, во сколько садики начинают работать? – простонала она.

– Я не знаю, у меня детей нет. – Афанасьева присела на самый краешек кровати, рискуя упасть. Она опять чувствовала себя виноватой, такой виноватой, что даже сидеть удобно считала себя не в праве.

– Я думаю, что не позже раннего утра, – сказала Татьяна, – ведь родителям на работу нужно.

– Тогда отбой, девки! Всем спать. Утро вечера, говорят, мудренее. Подъем в семь часов и вперед – на «Мурзилку»!!!

Утром они купили фикус.

Нашли круглосуточный магазин, который торговал комнатными растениями и купили. Фикус был большой, неуклюжий, тяжелый, и стоил бешеных денег.

На Сущевский вал пришлось ехать на общественном транспорте, так как ни один таксист не согласился крепить кадку с огромным растением в багажнике.

В результате, Тани сорок минут тряслись в троллейбусе, слушая резкие комментарии пассажиров в адрес своей «долбаной пальмы».