Том 3. Стихотворения 1921-1929
вернуться

Бедный Демьян
Шрифт:
Какая цена?

Второй голос из публики

Да у него как будто нога не в порядке!

Комиссионер

Годится, чтоб ходить по огородной грядке. Чай, ему не придется танцевать по паркету. Особой беды нету. Нога повреждена на войне. Сойдет за здоровую вполне, Хоть и не имеет настоящего вида.

Первый голос из публики

На кой нам ляд такого инвалида!

Второй голос из публики

Наплачешься с такой покупкой!

Комиссионер

Зато продается с уступкой! Третий! Третий! Третий! Без всяких таких междометий. Парень хоть куда. Фигура маленько худа. А вообще все исправно. Стукнуло двадцать лет недавно. Еще не в полном соку. Претерпел всего на веку. Отца на заводе придавило лебедкой. Мать померла, болела чахоткой. Парнишка к работе внимателен, В еде невзыскателен. Может, теперь не всякому понравится, – Он на хороших хлебах поправится…

Второй голос из публики

Да на нем кожа одна!

Первый голос из публики

Какая цена?

Второй голос из публики

Он ведь шатается от малокровия!

Комиссионер

Согласен на любые условия!.. Четвертый! Четвертый! Поглядите! Тоже скажете: калека? Да его хватит на два века. Сколько, мил-сдари, дадите За этого прекрасного молодого человека? Этот – и остальные прочие – Клад, а не рабочие! Все бывшие солдаты. Постой, дуралей, куда ты?

(Четвертый, отойдя в сторону, закрывает глаза руками, плачет.)

Возмущенные голоса рабочих из толпы

У, сволочи! Отольются вам наши слезы!

Проходящая мимо дама с лорнетом

Какие… странные… курьезы…
* * *
Не похоже на правду, собственно говоря. А между тем – всё правда в моем фельетоне. [1] Происходило описанное девятого сентября Тысяча девятьсот двадцать первого года, в городе Бостоне, В великой северо-американской демократии. Друзья, когда кто из эсеров или меньшевист – ской братии Закатит вам на митинге «демократическую» истерику, Пошлите его в… Америку!

1

Заимствовано из американской газеты «Нью-Йорк Кооль». См. «Правду», № 229 за 1921 г., отдел «За границей».

«Владимирка»*

«Н-но!.. Туда же, брыкаться… Нашлась недотрога!»… Туго врезалась в твердую землю соха. «Здравствуй, дядя! Гляжу я: земля не плоха», «Да крепка. Утоптали. Была ведь дорога. Слышь, в Сибирь, значит, гнали по ней в старину… Эй, ты, н-ну, Шевелись, сухопарая!»… Борозда к борозде… Ком ложится на ком… Кто узнал бы тебя нынче в виде таком, Роковая путина, «Владимирка старая»?! Брат мой, пахарь! Погибших бойцов помяни. Окруженные серым, суровым конвоем, Пыльной летней порой – под мучительным зноем, Хмурой осенью – в тускло-ненастные дни, И студеной зимой – в ночи темные, вьюжные, Кандалами гремя, испитые, недужные, По «Владимирке старой» шагали они. Не склоняя голов непокорных, Не смыкая усталых и скорбных очей, Мимо жалких лачуг, покосившихся, черных, Мимо пышных усадеб своих палачей, Подло-мстительной царской покараны карой, В рудники за бойцом посылавшей бойца, Шли они – без конца, без конца, без конца – По «Владимирке старой!» Сколько скорбных, невидимых нами теней, Может быть, в это время проходят по ней И дивятся на новые яркие всходы! Пахарь! Празднуя праздник труда и свободы, Не забудь благодарной слезой помянуть Всех, кто в оные, злые, проклятые годы Ради нас проходил этот жертвенный путь!

Азбука*

Я не скажу, что нынче вёдро. Тут правды незачем скрывать. Но все же я настроен бодро И не намерен унывать, Хоть на унынье нынче мода. Из большевистского прихода, Хоть человек я и не злой, Я б гнал всех нытиков долой. Одна любительница позы, Из крайне-«левых» героинь, Вчера шептала мне: «Аминь», Рисуя мрачные прогнозы. Я ей сказал: «Шалтай-болтай! Не хочешь петь, так улетай!» Осточертели эти бредни, Что, дескать, «мы уже не те». Письмо крестьянское намедни Пришлось прочесть мне в «Бедноте». Письмо – великого значенья. Вот образец для поученья! Мужик стал просо разводить, Да не умел за ним ходить: Впервые стал он просо сеять. Ан, урожай-то вышел плох. Мужик не хныкал: «ах да ох!» – Он просо стал усердно веять, Чтоб приготовить семена Лишь из отборного зерна. Посеял. Вновь – одна кручина. Мужик слезы не уронил, Стал разбираться: где причина? Не так он просо взборонил. «Блажной!» Жена уж смотрит косо. Но в третий раз он сеет просо. И получились чудеса: Вся золотая полоса, – Согнулись мягкие метелки Под тучной тяжестью зерна. «И ведь земля-то не жирна!» Пошли по всей деревне толки: «Да на моей бы полосе…» Решили просо сеять все! Все это азбучно, бесспорно, Но в этой азбуке – урок. К чему стремится кто упорно, То он получит в некий срок. А в срок какой, ответить трудно. Пороть горячку безрассудно. Кому медлительность тяжка, В том, стало быть, тонка кишка Иль растянулась от натуги, – Тогда для этаких кишок Партийный нужен ремешок. «Эй, подтянитеся, мил-други, Чтоб близкий, может быть, всполох Не захватил бы вас врасплох!»

«Вашингтонское разоружение»*

(Современная баллада)
В аду пошел тревожный гул Из-за вестей о Вашингтоне, И сам великий Вельзевул Заерзал в ужасе на троне: «Эй, – закричал он, – Асмодей! Ты – черт хитрейший в преисподней, Ты насмотрелся на людей, Служа в их шашнях первой сводней, – Ты знаешь, что у них к чему, Ловя оттенки в каждом тоне… Я – понимаешь? – не пойму, Что там творится в Вашингтоне? Кто Хьюз? Святой или дурак, От чьих проектов уши вянут? Впрямь, на земле для новых драк Вооружаться перестанут? Иль блеск „гуманнейших“ идей Там служит только для парада?..» «Олл райт!» – ответил Асмодей И пулей вылетел из ада. Недели не прошло одной, Как, образец натуры пылкой, Плут-Асмодей пред Сатаной Предстал с лукавою ухмылкой. «Ну что? С разоруженьем как?» – Владыка ада зубы стиснул. Черт, рожу скорчивши в кулак, Так прямо со смеху и прыснул. И – от стены и до стены – Весь ад сотрясся вдруг от смеха: То мощный хохот Сатаны Встревожил все четыре эха. Все черти, вторя Сатане, Визжа, каталися по аду, И даже грешники в огне – И те смеялись до упаду. А через час в аду – глазей! – Висели (чудо! без изъяна!) Портреты «адовых друзей» – Ллойд-Джорджа, Хьюза и Бриана. Портреты надпись обвила, Вонючей писаная смесью: «Склонился ад за их дела Пред их заслуженною спесью!»

Великий памятник*

Не знаем в точности, в каком уж там году, – Про это разные доселе ходят толки, – Но достоверный факт: львы, кабаны и волки Пустили как-то слух, что жить хотят в ладу. Не воевать же, дескать, вечно. Львы довели до сведенья волков, Что уважают их и любят их сердечно. А волки стали выть, что нрав-де их таков, Что мирное житье для них всего дороже, И если б знали кабаны… Им кабаны в ответ захрюкали: «Мы тоже Готовы сделать все, чтоб избежать войны». В конечном результате Таких речей – от львов, волков и кабанов – В торжественном трактате За подписью ответственных чинов (Чьих мы имен опять не знаем, к сожаленью) Объявлен был всему лесному населенью И населенью «прочих мест» Особенный такой наказ, иль манифест, «О прекращении звериных войн навеки _И о характере опеки Над теми, кто…» Увы, кто в старину влюблен, Тот нашу грусть поймет: сей акт отменно важный, – Не знаем, каменный он был или бумажный, И протестантским ли он знаком был скреплен, Иль католическим, иль знаком православья, – Суть в том, что, окромя неполного заглавья (Его нашла одна ученая овца), К нам больше не дошло ни одного словца: Великий памятник великой Древне-звериной старины – Погиб он в пламени всесветной, зверски-дикой, Не прекратившейся до наших дней войны.