В этом смысле я-отождествленные отношения ничем существенным не отличаются от я-неотождествленных, разницу можно усмотреть только в том, что в я-отождествленных отношениях момент «игры» не осознается «играющим» как таковой. Кроме того, существенно, что роль (действия человека) в данной конкретной ситуации становится, как правило, я-отождествленной (даже если она была изначально я-неотождествленной) в том случае, когда ее начинают симметрично отыгрывать все участники «действа» в количестве больше трех, что убедительно показали эксперименты М. Шерифа, С. Эша и С. Милгрэма888.

Таким образом, выше были показаны не только формы социального поведения в узком смысле – я-отождествленные и я-неотождествленные роли, но и его критические точки. Во-первых, никакое социальное действие человека не является его выражением, но лишь его проявлением в данной конкретной ситуации, а потому не отражает его в целом. Во-вторых, какой бы ни была форма социального поведения (я-отождествленные или я-неотождествленные роли), здесь всегда присутствует то, что можно было бы назвать «игрой», а точнее, отыгрыванием соответствующего динамического стереотипа, а потому всякая серьезность в этом вопросе представляется весьма условной. В-третьих, у каждой из двух представленных форм социального поведения (я-отождествленные роли и я-неотождествленные роли) есть свои недостатки: к первым (то есть к своим я-отождествленным ролям) человек не критичен, поскольку действует эффект «идентичности», ко вторым (то есть к я-неотождествленным ролям) человек относится как к чему-то «чужеродному», поскольку в этом случае из его действий исчезает элемент спонтанности. В-четвертых, значительные осложнения возникают в том пункте, где «идентичность» (я-отождествленные роли) сопровождается той или иной «идентификацией», которая искажает естественное течение процесса. В-пятых, «идентификация» оказывается невозможной в том случае, когда речь идет о я-неотождествленных ролях, что создает у человека ощущение неуверенности, раздробленности своего существования.

Впрочем, придумать какую-нибудь особую, другую форму социальных отношений не представляется возможным. Так или иначе, но человек или будет ощущать свою «идентичность», отождествляя при этом себя и свое поведение, или же он не будет этого делать, ощущая себя нетождественным собственным действиям. В задачи психотерапии, таким образом, входит не устранение какой-то из этих форм социального поведения (я-отождествленных или я-неотождествленных ролей), но приведение их всех в состояние соответствия, то есть создание оптимальной конфигурации этих форм в зависимости от наличной ситуации.

То же касается и феномена «идентификации». Конечно, в целом он представляется достаточно дезадаптивным образованием, однако может использоваться и как ориентир, как своеобразная «планка», задающая тон всему психотерапевтическому процессу. В сущности, речь идет о соответствующем «модуле» «картины», который, являясь механизмом «субъективации себя» (М. Фуко), способен понятийно и «идеологически» обеспечивать соответствующие «практики себя» (М. Фуко), то есть фактически проводит их в жизнь.

Иными словами, адаптивный вариант «идентификации» представляется следующим образом: человек «идентифицирует» себя как субъекта поведения, осуществляющего поведение в отношении поведения. По сути дела, речь идет о своеобразном «переозначивании», где «я» означается не как некая «персона», испытывающая на себе воздействие «психических факторов», а как «организатор собственного поведения», «автор конструктов психического». В тех случаях, когда человек рассматривает себя в качестве заложника собственных реакций, пути доступа к собственному поведению у него закрыты, а потому он не может влиять на него сколь-либо значимым образом. Напротив, когда человек не определяет себя содержательно, но пользуется критерием качества жизни, он может оставить без изменения те я-отождествленные роли, которые не приводят к дезадаптации (ухудшению субъективного качества жизни), и перевести те я-отождествленные роли, которые имеют дезадаптивный эффект (ухудшают субъективное качество жизни), в я-неотождествленные, модифицировав их желаемым образом.

В процессе диагностики личностных «идентификаций» и «идентичности» личности необходимо четко определить несколько ключевых моментов.

Во-первых, необходимо выяснить, насколько жесткими являются личностные «идентификации», а также насколько велика способность пациента рассматривать свою «идентичность» в качестве своеобразной условности. Как правило, лучшие показатели в этом смысле демонстрируют молодые люди, кроме того, мужчины в этом смысле более «лояльны», нежели женщины.

Во-вторых, необходимо диагностировать те личностные «идентификации», которые очевидно не соответствуют фактической «идентичности» пациента. Иными словами, следует определить то, в каких содержательных моментах пациент не сознает свою «идентичность», покрывая ее той или иной «идентификацией». [472] Верификация фактической «идентичности» представляется принципиальным моментом, поскольку всякий «симптом», будь то невротические сердечные приступы или страх заражения, появляется как раз в этом зазоре между «идентификацией» и «идентичностью».

В-третьих, необходимо определить, насколько сильно влияние личностных «идентификаций» на социальное поведение пациента. Зачастую эти «идентификации» не вполне осознаются, но могут быть весьма и весьма дезадаптивными. [473] В этом случае тот «идеал», с которым неосознанно сверяет свои поступки пациент, должен быть выявлен и определен в качестве такового, иначе необходимых изменений вряд ли приходится ожидать. С другой стороны, такие «идентификации» могут быть и откровенно ложными, поскольку пациент может «идентифицировать» себя с образами, которые или невозможны, или в действии отнюдь не так хороши, как может показаться при «внешнем осмотре». [474]

В-четвертых, необходимо выяснить, существуют ли «патологические союзы» между дезадаптивными формами «идентичности» и «идентификаций», которые, как правило, выявляются в форме определенных симптомов или синдромов. [475] Сложность этой ситуации состоит не только в том, что пациент «думает неверно», но и в том, что эти свои «субъективации» он переводит в соответствующие «практики», то есть делает их «техниками» себя, превращая соответствующие социальные отношения (например, врач – больной) в своеобразный ритуал, который важен такому пациенту как факт, тогда как фактический результат подобных отношений не сильно его интересует.