Постепенное усложнение психического аппарата в процессе онтогенетического развития закономерно приводит к тому, что роль «картины» в поведении человека оказывается довлеющей. И если у более примитивных живых существ поведение обусловлено прежде всего непосредственными внешними воздействиями, вне которых активность буквально тает на глазах, то у человека эта зависимость поведения от внешних воздействий столь же очевидно снижается. Тенденция выживания психического человека переместилась в новый «центр тяжести» – социо– и культурогенный, по всей видимости, не без ущерба для первоначального – биофизиологического. Остается только догадываться, насколько неестественна подобная «реформа» для психики, а достигаемый с помощью «картины» уровень адаптации оказывается, что нетрудно заметить, весьма и весьма «дорогим» удовольствием: человек, обезопасивший свое существование настолько, насколько, наверное, это вообще возможно, страдает от невротических тревог, восполняя «недостаток» реальных угроз угрозами виртуальными.

Таким образом, выявлены три «проблемные позиции» поведения перцепции: во-первых, перцепция преимущественно направлена на «реконструкции» («схема» и «картина») внешних воздействий, но не на сами эти воздействия; во-вторых, «реконструкции» (означающие) подменили собой внешние воздействия (означаемые), что относительно блокирует доступ перцепции к последним; в-третьих, и эта позиция результирующая: время и пространство, оторванные от движения внешних объектов, стали искусственными («психическим») – координатами движения содержания психического. Все указанные обстоятельства лишают человека адекватности, а соответственно снижается и его адаптивность, что влечет за собой субъективное ухудшение качества жизни.

Как уже было показано выше, «психическое пространство-время» – есть необходимое свойство психической жизни, обеспеченное функционированием динамических стереотипов. Однако ко времени как последовательности событий и к пространству как порядку расположения одновременно сосуществующих объектов573 «психическое пространство-время», обеспеченное памятью, имеет весьма сомнительное отношение: во-первых, потому, что в нем нет принципиальной границы между прошлыми, настоящими и будущими событиями (кроме разве соответствующих названий и лингвистических форм, не являющихся в конечном итоге существенными); во-вторых, потому, что настоящее событие воспринимается содержательным аппаратом психического, которое образовано прошлым опытом (избирательность восприятия, диктуемая динамическими стереотипами) и ориентируется на будущий («оперантное обуславливание», обеспеченное теми же динамическими стереотипами), что, несомненно, не оставляет камня на камне от настоящего [229] 574.

Собственно же время – есть наблюдаемое движение (последовательность событий), однако движение вне настоящего невозможно. Иными словами, человек в определенном смысле выдвинут за пределы времени как последовательности событий, оказавшись во времени «психическом», где события тасуются весьма и весьма произвольно. Впрочем, эта произвольность далеко не случайна: те события, которые имеют для субъекта поведения, движимого тенденцией выживания, более существенное значение (то есть задействовали все ресурсы памяти, и прежде всего эмоциональную ее часть575), имеют и больший условный «вес»: они чаще воспроизводятся памятью, более тщательно осмысляются, экстраполируются в виртуальное будущее и т. п. Таким образом, отпущенное им «психическое время» многократно перекрывает лимиты, отведенные любому другому рядовому событию. Нейтральные же события и вовсе не удерживаются в долговременной памяти, хотя могут и, как правило, занимают большее время экспозиции, которое, впрочем, тратится на события первого рода.

Кроме того, как уже было показано выше, аберрации «картины» обусловлены положением дел в «схеме». Если же в последней актуализированы, например, «драйвы страха», что имеет место у пациентов психотерапевта, то, разумеется, «психическое время» психотравмирующих событий увеличивается многократно, используя даже сон («кошмарные сновидения»). При этом фактически время экспозиции этих психотравмирующих событий может быть или незначительным, или же и вовсе отсутствовать. Если бы объектом перцепции было фактическое время, а не психическое, то ситуация изменилась бы кардинальным образом. Но нейтральные события не привлекают тенденцию выживания, она всегда направлена в сторону угрозы, определить же ее виртуальность «слепой» тенденции выживания не под силу.

Однако можно сформировать соответствующий динамический стереотип, который, впрочем, наличествует у человека, бывшего когда-то ребенком и полноценным представителем царства животных, но в качестве «погашенной доминанты», которая, как уверяет А.А. Ухтомский, «держится по прежнему следу, чтобы по миновании торможения заявить о себе вновь»576. Конечно, при этом необходимо редуцировать проблемные «вторичные драйвы» и устранить образованные под них аберрации «картины». Кроме того, должны быть сформированы соответствующие «модуль» «картины» и «базис» «схемы». Пока же перцепция будет занята сканированием «психического времени», результат не будет достигнут.

Подобные попытки предпринимались неоднократно и нашли свое выражение в знаменитой психотерапевтической технике «здесь и сейчас», однако обычно это средство предпринимается без учета сущности феномена ощущения, отличного от восприятия и не являющегося подконтрольным сознанию [230] 577. Можно сознательно обратить внимание на то или иное событие, но для этого нужно, по выражению И.П. Павлова, «иметь его в голове», то есть предполагать его существование, но в этом случае речь уже не идет об ощущении, но лишь, и то в лучшем случае, о восприятии, поскольку такое событие, пусть и предполагаемое только, уже «предмет».

В инструкциях к этой технике указывают: «Смотрите на предметы и называйте их, употребляя перед именем предмета слова “здесь и сейчас”». Но в этом случае происходит актуализация «психического времени», поскольку сам акт называния предполагает не только наличие воспринятого уже «предмета» (означаемого), но еще и его названия (означающего), добытого прошлым опытом. [231] И нет ничего удивительного в том, что пациенты воспринимают эту технику как «способ отвлечься». Однако никакое сознательное «отвлечение», не имеющее под собой соответствующего «базиса», не может стать доминантой в условиях, когда актуализирован, например, «драйв страха». Даже напротив, согласно принципу доминанты («способность доминанты суммировать возбуждения»578) такая ситуация лишь на руку последнему. Наконец, при таком использовании техники пациенты неизбежно прибегают к апперцепции и насыщают «предмет» субъективными оценками (плохой – хороший, грязный – чистый, новый – старый и т. п.), что, разумеется, к поведению перцепции никакого отношения не имеет.