Шрифт:
Грамотное проведение этой техники позволяет добиться того, что вся «энергия» существующей доминанты переключается на редукцию ключевых дезадаптивных стереотипов, для чего в «картине» пациента психотерапевт и формирует соответствующие процессуальные «модули», включающие в себя план конкретных лечебных мероприятий, что и является четвертым, завершающим этапом проведения этой техники. При этом важно понимать, что «Перефокусировка» в СПП является только способом снизить интенсивность существующей патологической доминанты и изменить апперцептивный процесс таким образом, чтобы перенаправить активность пациента в конструктивное русло. Но собственно для редукции дезадаптивных стереотипов должны применяться другие специфические техники.
Этот психологический механизм вольно или невольно используют почти все психотерапевтические направления. Так, психотерапевты, работающие в психоаналитической парадигме, пытаются любую невротическую симптоматику дезавуировать, формируя у пациента доминанту, связанную с реальными или мнимыми ранними переживаниями сексуального характера и отношениями пациентов с родителями в детском возрасте.
Менее ортодоксальные психодинамические психотерапевты могут переозначивать происходящее с пациентом как «невротический конфликт» в какой-то жизненной сфере (например, профессиональной или семейной) и настаивать на том, что только полное осознание и преодоление этого «конфликта», то есть изменение, казалось бы, не связанных напрямую с «проблемой» динамических стереотипов поведения, может привести к исчезновению невротической симптоматики.
Когнитивные психотерапевты перефокусируют внимание пациента с эмоционального и событийного аспекта на «мыслительные механизмы», постепенно подводя его к тому, что все дело в «иррациональных установках», «автоматических мыслях», «мыслительных ошибках», что, по сути, является предпосылкой для модификации рече-мыслительного аспекта поведения.
Гуманистическое направление для перефокусировки использует такие абстрактные концепты, как «самоактуализация», «самореализация», «смысл жизни», «страх смерти», «одиночество», «абсурдность существования» и др.
2. Дискурсивное поведение
Понятие «дискурс» – одно из самых загадочных в современной философии, поскольку всякий толкует его согласно собственным усмотрениям, не утруждаясь, впрочем, эти усмотрения пояснять [270] 639. Наиболее системную разработку понятие «дискурс» получило в работах М. Фуко и Р. Барта, хотя даже ими оно не было сформулировано как концепт. Анализ этих работ показывает, что, во-первых, язык и дискурс – не тождественны друг другу [271] 640, а во-вторых, дискурсы не только не являются непосредственными высказываниями, но по форме своей есть стереотипы, обслуживаемые высказываниями (наличной речью) [272] 641.
270
Наиболее общее и ни к чему не обязывающее определение дискурса выглядит следующим образом: «Дискурс – понятие, выдвинутое структуралистами для анализа социальной обусловленности речевых высказываний». Данное указание, по всей видимости, можно понимать следующим образом: дискурс – есть отношение динамических стереотипов и речевого поведения.
271
«Язык, – пишет Р. Барт, – перетекает в дискурс, дискурс – обратно в язык, они как бы держатся друг под другом, словно ладони при игре в жгуты».
272
«Задача, – пишет М. Фуко, – состоит не в том – уже не в том, – чтобы рассматривать дискурсы как совокупности знаков (то есть означающих элементов, которые отсылают к содержаниям или к представлениям), но в том, чтобы рассматривать их как практики, которые систематически образуют объекты, о которых они говорят». Р. Барт формулирует это в другом контексте, но соблюдая тот же принцип: «Дело, в сущности, шло о том, чтобы понять (или описать), каким образом общество производит стереотипы (эту вершину искусственности), которые затем оно потребляет, принимая их за прирожденные человеку смыслы (эту вершину естественности)».
Когда У. Джеймс рассуждает о «потоке сознания» [273] 642, он имеет в виду именно то, что получило в современной философии название «дискурса», правда Р. Барт и М. Фуко придают последнему большее значение, нежели У. Джеймс. «Бочки» и «ведра», о которых пишет У. Джеймс, – это элементы «картины», тогда как «вода» – это элементы «схемы», которые текут («рекой») в определенном направлении, это направление и есть дискурс. [274] Иными словами, то, каким образом элемент «схемы» ориентируется в континууме психического, зависит от направленности дискурса, а поясняется аберрациями «картины». То есть апперцепционное поведение определяется не частными элементами «схемы» или аберрациями «картины», но главенствующим дискурсом, который функционирует по принципу доминанты, можно даже сказать, что он ею и является [275] 643. В этом смысле принципиальным оказывается вопрос о «природе» дискурса.
273
«Традиционные психологи, – пишет У. Джеймс, – рассуждают подобно тому, кто стал бы утверждать, что река состоит из бочек, ведер, кварт, ложек и других определенных мерок воды. Если бы бочки и ведра действительно запрудили реку, то между ними все-таки протекала бы масса свободной воды. […] Всякий определенный образ в нашем сознании погружен в массу свободно текущей вокруг него “воды” и замирает в ней. […] Значение, ценность образа всецело заключается в этом дополнении, в этой полутени окружающих и сопровождающих его элементов мысли, или, лучше сказать, эта полутень составляет с данным образом одно целое – она плоть от плоти его и кость от кости его; оставляя, правда, самый образ тем же, что он был прежде, она сообщает ему новое назначение и свежую окраску».
274
Последний тезис имеет смысл пояснить на доступном примере. Одни и те же события апперцепциировались гражданами СССР одним образом, а гражданами постсоветсткой России – совершенно противоположным. При этом ни сами эти события не претерпели никаких существенных изменений, ни люди не переродились, а контекст (политический, экономический, культурный и т. п.) и вовсе остался тем же, но изменилось направление дискурса. И с тем же рвением, с каким прежде все эти события относились к «минусу», теперь с той же убежденностью относятся этим же лицом к «плюсу».
275
Данное утверждение не является ни парадоксальным, ни случайным совпадением фактов. Доминанту следует понимать именно как дискурс, а дискурс – как доминанту, о чем с очевидностью свидетельствует настоятельное напоминание А.А. Ухтомского: «Было бы крайней неосторожностью говорить, что доминанта есть “центр сильнейшего возбуждения” в смысле какого-то стационарного состояния. Чтобы быть точным, надо сказать лишь, что доминанта есть центр, наиболее легко отзывающийся на дальние волны и очень легко суммирующий в себе возбуждения по этому поводу!»
Самая наглядная и систематичная иллюстрация дискурсивного поведения представлена в книге Р. Барта «Фрагменты речи влюбленного» на примере, соответственно, «любовного дискурса»644. Роль «ведер» выполняют здесь «фигуры» [276] 645, эти «приступы речи», как называет их Р. Барт, то есть рече-мыслительные процессы и рождающиеся в них переживания, образующие внутренние течения дискурса, но подчиненные его генеральной линии. И сентиментальность, и страсть, и ревность, и сомнение, и восхищение, и негодование, и тихая радость, и еще тысячи других чувств, переживаемых влюбленным, есть обертоны одного и того же «любовного дискурса», этого «главенствующего очага возбуждения», вне которого эти переживания (в таком их виде) были бы невозможны. То же, что эти чувства так разнятся, ничего не меняет, они проявление этого дискурса, этой доминанты, реагирующей на всевозможные «дальние волны» и «суммирующей в себе возбуждения по их поводу».
276
Под «фигурой» Р. Барт понимает «приступы речи», называя их «обломками дискурса». «Слово это, – пишет Р. Барт, – должно пониматься не в риторическом, но скорее в смысле гимнастическом или хореографическом». Эти «фигуры» образуют «любовную Топику», они «места», точки, между которыми любовный дискурс совершает свои челночные движения.
Весь этот дискурс Р. Барт представляет «сотканным из желания, воображаемого и деклараций»646. Однако собственно дискурсом следовало бы считать первое – «желания» («ветер» в аллегории Л.С. Выготского, то есть аффекты и волю), работа «схемы» представлена здесь «воображаемым», а «картины» – «декларациями». Иными словами, хотя и достаточно упрощенно, основанием дискурса следует считать «желание» (некая ассоциация элементов «схемы», не без участия «картины», конечно), оно получает свое предметное оформление в «картине», ею же стимулируется и подкрепляется. «Желание» же возникает благодаря апперцепции аффекторно опосредованной психической активности, [277] то есть «добавлением» к ней содержания психического [278] 647. В результате с участием всех структур формируются динамические стереотипы, которые и обеспечивают стабильность дискурса, то есть образуют, можно сказать, его костяк.
277
Сюда входят как собственно внешние воздействия, так и работа гуморальных и прочих факторов.
278
При иной апперцепции (продиктованной главенством иного дискурса) та же аффекторно опосредованная психическая активность «играет на руку» иному дискурсу. Так, например, если бы дискурсом было желание добиться высокого социального статуса («иерархический инстинкт»), то и апперцепция тех или иных внешних воздействий была бы иной, подкрепляясь иным содержанием «картины». В ход бы пошел механизм, описанный в психоанализе как «сублимация», где, как указывал З. Фрейд, «исключительно сильным возбуждениям, исходящим из отдельных источников сексуальности, открывается выход и применение в других областях, так что получается значительное повышение психической работоспособности из опасного самого по себе предрасположения».
Интересно, что сам А.А. Ухтомский рассматривает принцип доминанты «в высших этажах и в коре полушарий» именно на примере формирования «любовного дискурса», анализируя сюжетную линию из «Войны и мира» Л.Н. Толстого – отношения Наташи Ростовой и князя Андрея Болконского648.
«Первая фаза», по А.А. Ухтомскому, это неспецифическое возбуждение, вызванное как «рефлекторными влияниями», так и «влиянием внутренней секреции». Здесь эта «наметившаяся доминанта» «привлекает к себе в качестве поводов к возбуждению самые разнообразные рецепции» – Наташа на балу. Дискурс еще не обрел своего «предмета», он только создал возможность для соответствующей апперцепции. Возникло то, что И.М. Сеченов называет «системным чувством», которое создает «фон» восприятия [279] 649, по принципу доминанты этот «фон» ориентирует все элементы «схемы» и «картины» в одном русле – русле дискурса.
279
«Системное чувство» развивается, по словам И.М. Сеченова, «постепенно и столь незаметно, что уловить его начало невозможно. Но раз родившись до известной степени, оно всегда доходит до сознания и влияет, подобно основной смутной форме, очень резко даже на психику. Возрастая же еще в больших размерах, чувство приобретает, наконец, столь резко выраженный импульсивный характер, что становится через посредство психики источником для многообразных сложных деятельностей, направленных к удовлетворению позыва».