Когда Нелл рассказала свою историю, храбрый динозаврик сказал, что Марку надо дать в глаз. Утя болтала всякие глупости, но Утя еще совсем маленькая и несмышленая. Питер посоветовал сбежать. Мальвина придумала посыпать Марка волшебным порошком с мушками, которыми, если верить Гарву, вики защищаются от нехороших людей.

Текила оставила в кухне еду, которую принесла вчера, и с ней палочки. На ручках у них были медиатроны – ты ешь, а по ним бегают медиаглифы, вверх-вниз, вверх-вниз. Нелл решила, что в них живут мушки, которые делают медиаглифы, и взяла одну вместо волшебной палочки.

Еще у нее был серебряный воздушный шарик, который Гарв сделал в МС. Шарик сдулся, и Нелл решила, что из него получится прекрасный щит, как у рыцаря в мальчиковом рактюшнике. Она оттащила матрасик в угол комнаты, посадила Заврика и Мальвину перед собой, Утю и Питера – сзади, и стала ждать, крепко стиснув палочку и щит.

Но Марк не вернулся. Текила пришла с работы и стала спрашивать, где Марк, но, похоже, не очень огорчилась. Гарв пришел поздно, когда Нелл уже легла, и спрятал что-то под матрас. На следующий день Нелл посмотрела: это были две тяжелые палки, примерно по футу каждая, соединенные короткой цепью – их вымазали чем-то бурым, липким, оно высыхало и крошилось.

В следующий раз, когда Гарв увиделся с Нелл, он сказал, что Марк больше не придет, и что это был один из пиратов, про которых он говорил, а если еще кто-нибудь попробует с ней сделать такое, надо бежать, кричать во все горло, и сразу рассказать Гарву и его друзьям. Нелл страшно удивилась: до этого времени она и не знала, какие пираты хитрые.

Дамба, соединяющая Новый Чжусин с Пудунской экономической зоной, собственно, и вызвала к жизни Шанхайскую Атлантиду. На самом деле это была исполинская Линия Подачи, зажатая двумя берегами. В понятиях массо– и товарообмена Новый Чжусин – дышащее океаном умкоралловое легкое – служило ни много, ни мало истоком всей потребительской экономики Китая и выполняло единственную цель – гнать мегатонны нанопродукции в Срединное государство, в его непрерывно растущую сеть подачи, которая с каждым месяцем охватывала все новые миллионы крестьянских домов.

На большей своей части дамба проходила чуть выше максимальной приливной отметки, но на центральном километре изгибалась дугой для прохода кораблей; не то что бы эти корабли были кому-то нужны, но несколько старых морских волков и предприимчивых экскурсоводов сновали по устью Янцзы на джонках, которые, кстати, великолепно смотрелись с арки, лаская глаз поклонникам "Нейшнл Джеографик" их разлюбезным единением дня нынешнего с прошедшим. С самой высокой точки Хакворт видел еще дамбы, справа и слева, соединяющие окраины Шанхая с другими искусственными островами. Ниппон Нано напоминал Фудзияму: внизу, у самой кромки воды – офисные здания, затем дома (чем выше по склону, тем дороже), дальше пояс площадок для гольфа; верхнюю треть оставили под сады, бамбуковые рощи и прочие формы рукотворной природы. На другой стороне лежал кусочек Индостана. На его геотектуру повлиял не столько могольский 10 , сколько советский период, никто не потрудился окружить промышленный центр фрактальной мишурой отростков. Остров, засевший километрах в десяти от Нового Чжусина, мозолил глаза обитателям дорогих вилл и давал неиссякаемую пищу для ксенофобских анекдотов. Хакворт никогда не пересказывал таких анекдотов; уж он-то и знал, что у индусов есть все шансы обогнать и ниппонцев, и викторианцев в борьбе за китайский рынок. Мозги у них ничуть не хуже, их самих больше, и они лучше понимают крестьянскую душу.

Отсюда, с вершины моста, Хакворт видел прибрежную часть Пудуна и небоскребы выше по склону. Как всегда, его поразила несуразность старых городов, где драгоценные гектары век за веком жертововались под всевозможные "привези-доставь". Магистрали, мосты, железнодорожные ветки, дымные, блестящие огнями сортировочные, линии электропередач, трубопроводы, путепроводы, портовые сооружения, контейнерные станции, аэропорты. Хакворт был неравнодушен к обаянию Сан-Франциско, но Шанхайская Атлантида породила в нем ощущение, что старые города доживают свой век; в лучшем случае их удел – превратиться в музеи и тематические парки. Будущее за новыми городами, выращенными на скальном грунте атом за атомом, пронизанными живой капиллярной сетью подающих линий. Старые районы, лишенные подачи или с линиями, проложенными в бамбуковых желобах, застыли в пугающей бездвижности, словно дряхлый курильщик опиума посреди оголтелой уличной суеты. Он сидит на корточках, цедит сквозь зубы дым и грезит о чем-то таком, о чем бегущие мимо современники давно запретили себе думать. В такой-то район Хакворт и поспешал сейчас самым быстрым шагом.

Если химичить прямо из подачи, это рано или поздно всплывет, потому что все матсборщики передают сведения обратно вдоль линии. Нужен собственный источник, не связанный с сетью, а это сложно. Тем не менее упорный злоумышленник, вооружившись изобретательностью и терпением, может собрать установку, способную поставлять набор простых строительных молекул массой от десяти до ста дальтонов. Таких в Шанхае людей немало, и некоторые – изобретательнее и терпеливее других.

Лезвие скальпеля имело толщину ровно один атом; оно сняло клок кожи с Хаквортовой ладони, словно крыло самолета через облако прошло. Хакворт протянул маленький – с ноготь – ошметок доктору Икс, который подхватил его резными палочками из слоновой кости, поболтал в изящной, украшенной перегородчатой эмалью чашке с химическим осушителем и разложил на маленькой алмазной пластинке.

Настоящая фамилия доктора Икс представляла собой последовательность пришепетываний, утробного металлического лязга, квазинемецких гласных и полупроглоченных "р". Все без исключения европейцы безбожно ее перевирали. Возможно, из соображений политических, он, в отличие от большинства азиатов, не взял себе европейского имени, и (в довольно покровительственном тоне) предлагал называть его просто доктором Икс – с этой буквы начиналось его имя, записанное латиницей.

Доктор Икс убрал алмазную пластинку в стальной цилиндр. По одной стороне его шел обод с тефлоновым покрытием и рядом отверстий под болты. Доктор Икс передал цилиндр помощнику, который принял его двумя руками, словно золотое яйцо на шелковой подушечке, и соединил с ободом на сети массивной стальной арматуры, занимающей два стола. Помощник помощника вставил и завинтил блестящие болты. Затем помощник включил рубильник, и заработал древний вакуумный насос. И следующие минуту-две разговаривать было невозможно, и Хакворт разглядывал лабораторию доктора Икс, пытаясь угадать с точностью до века, а то и династии, возраст того или иного предмета обстановки. На высокой полке стояли кубические сосуды, заполненные, как показалось Хакворту, мочой. В ней плавали какие-то потроха, и он предположил, что это – желчные пузыри начисто истребленных животных, которые постоянно – в том числе в данную минуту – растут в цене. Вложение куда более выгодное, чем любой фонд взаимопомощи. Запертая ружейная стойка и позеленевшая от времени настольная типография "Макинтош" свидетельствовали о других упражнениях владельца в непоощряемых видах деятельности. В одной стене было прорублено окно, сквозь которое виднелась вентиляционная шахта не шире могилы – в ней рос скрюченный тополь. В остальном комната была так забита маленькими, бурыми, сморщенными, органического вида комками, что глаз Хакворта мгновенно потерял способность отличать один от другого. По стенам висели каллиграфические надписи, вероятно, стихотворные. В свое время Хакворт пытался выучить несколько иероглифов и ознакомиться с азами китайской интеллектуальной системы, но, в целом, предпочитал, чтобы его трансцендентное было на виду, под присмотром – скажем, в красивой витрине из небьющегося стекла, а не вплеталось в жизненную ткань тонкой золотой ниткой.