И он наблюдал за Пейтон со смутной непонятной грустью: он чувствовал, будто что-то не так, но не знал, что именно. Такое же чувство было у него и во время обряда. Он смотрел на нее — да, Господу известно, как она хороша, — и его смущала аналогичная мысль: а она ведь печальная. Когда она давала брачный обет, губы ее шевелились не как у виденных им ранее невест — так, что в легком приступе восторга приоткрывались их тщательно почищенные зубы, — а были скорее перекошены своего рода мрачной решимостью. Это ее состояние длилось недолго — лишь промелькнуло, но достаточно, чтобы он мог сказать: ее «да» выглядело не как согласие, а как признание на исповеди, как слова, устало произнесенные печальной, согрешившей монахиней. Никакая ее наигранная веселость не могла это скрыть, даже сейчас, когда за здоровенным плечом Беренис Лоренген он увидел, как Пейтон, оторвавшись от человека в военно-морской форме, крутанулась и стала неистово наполнять свой стакан.

— Я хочу сказать, когда идет война и все вообще, я думаю, люди все больше и больше возвращаются к религии; понимаете, что я имею в виду, Кэри? — Он неуверенно поднял глаза и встретился взглядом со смотревшей на него Беренис. — Я хочу сказать, — продолжила она, — есть такая настоящая потребность…

Но как раз в тот момент, когда он решил пойти поговорить с Пейтон, успокоить ее, подошла Элен и схватила его за локоть.

— Можно мне с вами пообщаться?

Она извинилась перед Лоренгенами и, избрав путь через зал с таким расчетом, чтобы гости не видели их, вывела его наружу. Молча он проследовал за ней по лужайке и вниз — к дамбе. Было прохладно, и он начал было возражать, но, дойдя до дамбы, она повернулась и, став к нему лицом, схватила за руку.

— Вы это видели? — спросила она. Голос ее шипел точно газ, выпущенный из бутылки содовой воды.

— Что, Элен? — спросил он. — Что вы имеете в виду?

— Ее. Как она вела себя.

— Я… я не знаю.

Он ужаснулся ее виду и немного испугался. Она дрожала всем телом, кожа ее в слабом свете была столь же бесцветна, как белки ее глаз. Он вздрогнул и отобрал у нее свою руку. По откосу прокатились далекие звуки музыки и дурацкий хохот.

— Неужели вы этого не видели? — сказала она снова.

— Нет, Элен, — резко сказал он, — я не знаю, о чем вы говорите. И кроме того…

— Как она ведет себя. По отношению к нему. Разве вы не видели? Кэри, да вы, видно, слепой. Вы… — Она снова взяла его руку.

— Элен… — сурово произнес он.

А она продолжала, крепко сжав его пальцы:

— Она ведет себя как маленькая проститутка, каковой она и является! Она уже напилась. Уже! Она пила еще до обряда — я почувствовала это в ее дыхании! А теперь это. Да неужели вы не видели, как она себя вела с ним? Неужели…

— С кем, Элен? С кем?

— С ним. С Милтоном. Неужели вы не видите, что она с ним творит? Ох, я не в состоянии это вынести! Дать этому и дальше развиваться… — Она плотнее натянула на плечи пальто и провела белой костлявой рукой по волосам. — После того как я все спланировала и проработала, пожертвовала собой. Ради нее и ради него. Зная, как много она для него значит и как он любит ее! Все это время я готова была забыть, как он бесконечно избаловал ее. Это не имело для меня никакого значения. Я готова была забыть это, поскольку знала, что это делает его счастливым. Я имею в виду то, что она снова дома. Это патетично, Кэри. Я имею в виду то, что он так любит ее, когда она так явно его презирает. Ненавидит его. Не только меня. В конце концов, мы же…

Будь в его организме меньше хереса, он отреагировал бы гораздо умнее, а он смог лишь отвернуться в шоке и отчаянии, глаза его были устремлены на деревяшку, подпрыгивавшую внизу на волнах, рот открывался и закрывался, тщетно пытаясь произнести какие-либо слова.

— Элен…

— Не делайте такого вида, Кэри, — сказала она уже спокойнее. — Я говорю вам правду. Он погубил ее, забаловал до полусмерти. Я намеренно не обращала на это внимания, потому что любила его. Я любила его со всеми его слабостями и ошибками больше, чем в вашем представлении женщина может любить мужчину. Я готова была не замечать ту женщину, то, что он пьет, и вообще все. Я готова была даже не замечать, что он портит Пейтон. А теперь смотрите. Смотрите, что произошло!

Он выбросил в воздух руки — широкий жест, объясняемый выпитым и совершенно несообразный.

— Да что случилось, Элен? — Он повернулся лицом к ней. — Что, в конце концов, случилось? К чему вы клоните? Ей-богу, я не видел ничего! Да, у Пейтон вид никуда не годный. Но возможно, дело не только в Пейтон. Возможно…

— Все в порядке, кроме Пейтон. О, какая жестокость, какой позор иметь такого ребенка. И я любила ее, Кэри, любила! Бывали у нас нелады и всякое, но даже зная, как она ненавидит меня, я любила ее. Любила, как только может любить мать. Только мать…

Он взял ее за локти.

— А теперь успокойтесь, ясно, Элен? Послушайте меня. Вы должны взять себя в руки. К чему вы клоните? Собственно, что такого сделала Пейтон?

— Она травит его — вот что она делает. Это видно по ее глазам. Я устроила эту свадьбу для нее. И для него. Для Милтона.

— А как насчет себя? Неужели вы ничего не делаете для себя?

— Я… я не понимаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, что вы видите ее глаза, слышите слова и решаете, что она травит его. Что вы под этим понимаете? Что такое она сказала?