— Пейтон! — крикнул кто-то.

— Выпивка!

— Любитель!

И часть толпы проплыла мимо Лофтиса к квартету, смеясь и крича, и поднимая стаканы, и Пейтон с Диком и круглолицыми парнями, скрытые толпой, исчезли из виду. Лофтис пытался увидеть Пейтон, но не смог. Выпитые две порции виски, обе неразбавленные, затуманили мозг Лофтиса и увеличили, а не облегчили, усталость; он вспомнил, что со вчерашнего вечера ничего не ел. Пробираясь сквозь толпу к Пейтон — «Извините, — говорил он с фальшивой улыбкой, — я отец Пейтон», — он вспомнил, что есть два момента, которые должны страшно тревожить его: ну конечно, Моди, о которой он должен тотчас рассказать Пейтон, и… что еще? Неважно. Главное было — увидеть Пейтон, и почему такое столпотворение, розыгрыш, церемония? Локоть какого-то парня проехался по его щеке, и среди сгрудившихся тел, среди криков и смеха его — с застывшей глупой улыбкой на лице — стали медленно выдавливать, направлять к холодному серому прямоугольнику раскрытой двери. Чье-то вино плеснулось через его плечо, чей-то ботинок отдавил ему ногу — казалось, навсегда, — и теперь, в то время как черноволосая девица с глазами, от которых голова шла кругом, сочувственно посмеялась над ним, он потерял равновесие, и его вынесло на крыльцо. Он стоял там и моргал.

— Пейтон! — слабым голосом произнес он, подняв руку.

Но она даже не видела его. Она уже сидела с Диком Картрайтом в открытой машине, которая ехала по подъездной дороге, и он увидел, что она смотрит в заднее стекло и машет оранжевым с синим флажком.

В доме Хьюберт Макфейл стоял у потрескивающего огня, фея покалеченную ногу.

Лофтис подошел к нему.

— Хьюб…

— Привет, Милт. Вы что-нибудь выпили? О да, могу не сомневаться. Милт, это мой сын Баззи. — Он бесцеремонно ткнул локтем в тощего и бледного юношу, довольно красивого. — Баззи не идет на матч, — продолжал Хьюберт, не глядя на юношу. — Баззи отказывается от места в этой чертовой пятидесятиярдовой очереди, чтобы быть в тепле. Верно, Баззи? Баззи не любит футбол, Милт.

Юноша положил вялую нежную ладонь на руку Лофтиса и одарил его вымученной улыбкой. Хотя юноша ничего не сказал отцу, он метнул на него нервный, обиженный взгляд, и в его глазах несомненно отразилось особое отвращение.

— Как вы, сэр? — произнес он.

— А ты как, сынок? Скажите, Хьюберт… — начал было Лофтис, но Хьюберт, положив руку ему на плечо, уже говорил:

— Ну, что вы на это скажете, Милт? Три месяца ждем важнейшей игры года и обнаруживаем, что собственный сын отступился от тебя. Я полагаю, это поколение просто лишилось чертова духа кавалеров-рыцарей, верно? Правда, Баззи никогда особо не интересовался футболом, верно, Баззи? Одному Богу известно, что с ним будут делать в этой чертовой армии…

А Лофтис на протяжении этой тирады наблюдал, как юноша, чувствуя себя неловко, переминался с ноги на ногу, стиснув зубы в жалкой улыбке, и почувствовал жалость к Баззи, а к Хьюберту — вдруг неприязнь, однако что-то смущало его, мучило: Пейтон, Пейтон, куда же она отправилась и зачем, и как этот день действительно стал кошмаром, чего он так боялся и инстинктивно — со смутным фатализмом — чувствовал, что это неизбежно? Музыка перестала звучать, молодые люди покидали помещение, отправляясь на матч — пораньше, чтобы занять места; элегантные и нетерпеливые девушки с гладкой кожей и блестящими глазами тащили за собой юношей, и юноши, хоть и пьяные, слушались, потому что в этот день и на эту игру вы приглашали девушку, которую считали любимой. В одной из ниш, согнувшись над ведром для мытья пола, одинокий кавалер шумно исторгал из себя рвоту.

— Послушай… — Лофтис повернулся к Баззи. — Послушай, Баззи, ты ведь знаешь Дика Картрайта. Он, видишь ли, с Пейтон. Ты не знаешь, где я могу их найти? — Он храбро улыбнулся. — Господи, не могу понять, из-за чего я сейчас так волнуюсь по пустякам. Я же видел Дика и потом видел Пейтон…

— У Баззи, — сварливо произнес Хьюберт, — всегда была, так сказать, антипатия…

— Одну минутку, Хьюберт, — раздраженно сказал Лофтис, в какой-то мере чувствуя себя так, словно он допрашивает арестанта. — Баззи…

Глаза Баззи вспыхнули, и он нерешительно улыбнулся:

— Ой, мистер Лофтис, я думал, вы знаете. Дики Пейтон сочетались вчера вечером.

— Сочетались? — сказал Лофтис.

— Да, сэр.

— Сочетались?

— Поздравляю, Милтон, старина, — произнес Хьюберте превеликим удовольствием, — теперь у вас будет зять с кучей монет, со связями, а когда вы станете стареньким-стареньким, они, возможно, позволят вам умереть в особняке Гаррисона Картрайта — этакой, знаете ли, старой хибаре.

— Так, значит, они сочетались? — повторил Лофтис.

— Да, сэр.

Лофтис вдруг почувствовал себя стариком — таким он чувствовал себя со времени своего сорокового дня рождения.

— Что ж, — сказал он, — зато теперь у нее есть брат из Капа-Альфа. — Собственно, это не имело значения. С ним совсем не считались, и он осушил свой стакан. — А ты не знаешь, где она, сынок? Не знаешь, где я могу ее найти? Она ведь сейчас разыграла исчезновение.

Баззи обрадовался возможности что-то сказать.

— Ну, мы с Диком ведь живем вместе, и я знаю, он говорил, что они едут на матч. Он сказал, что сначала они должны встретиться с Томми Эймсом в «Виргиниен», и я полагаю, что они сейчас туда поехали.

— Это тот же «Виргиниен» — ресторан на Углу?

— Да, сэр.

— Что ж, спасибо. — Лофтис повернулся к Хьюберту. — Хьюб, думаю, слетаю-ка я на Угол. Хочу увидеть Пейтон — это очень важно. Понимаете…

— Угу, понимаю, Милт. Насчет больницы?

Лофтис повернулся, собираясь уйти, стал надевать пальто. Хьюберт окликнул его: