Шрифт:
— А пропуск?
Рамдан развернул газету, положил ее на столик и вытащил оттуда белый листок.
— Вот, — сказал он, — тут все: печати, подписи, тебе остается только проставить дату и твое имя.
Башир посмотрел на бумагу.
— Ты подумал обо всем!.. А ты сам?
— Я остаюсь, — сказал Рамдан. — В Алжире тоже нужны ребята, да и… — он показал на свою грудь, — все равно мне далеко не уйти.
Клод продолжала плакать.
— Нужно послать твоей тетушке телеграмму, — сказал Башир, — что я уезжаю и что мы ей напишем, как только я вернусь!
Клод включила приемник… Башир воспринимал обрывки фраз:
«…с некоторых пор… европейские колоны [42] … в районе Фундука… заметили необычное движение машин на участке М. …туземный колон, пользующийся уважением… тайный надзор… счастливый случай… сегодня на высотах Эль-Биара…»
Клод выключила. Оба в один голос закричали:
— Нет, оставь, включи!
«…некто Булануар Арезки… шерстяные одеяла, рация, карты… Не хватало только врача… Булануар отправился на поиски… Но не успел его найти и был задержан патрулем».
42
Землевладельцы.
Башир закрыл глаза, глубоко вздохнул.
«…а теперь, любители спорта…»
— Можешь выключить, — сказал Рамдан.
— Он был похож на моего брата Али… — сказал Башир.
— Кто?
— Маленький служащий… У них одинаково неуклюжие жесты, те же карие глаза, то же упрямство в мягком взгляде… и та же вера в рождественского деда… Ты думаешь, они будут его… ну, это…
— Нет, — сказал Рамдан, — они будут приносить ему в постель кофе с молоком, варенье и свежее масло.
Он снова погрузился в молчание, потом совершенно неожиданно произнес тихим голосом, как будто говорил с самим собой:
— И все это из-за моего дяди…
Двое других посмотрели на него с удивлением. Взгляд Рамдана снова стал сосредоточенным и отсутствующим.
— Это он отправил меня в школу. Когда мы были в Тале… помнишь?.. Мы были счастливы. Мы ходили в школу босиком по снегу, и у нас не было бурнусов, помнишь? Я пас баранов. Я делал себе свирели из камыша, много свирелей, и, пока мои бараны паслись по холмам и низинам, вдоль дороги, около родников, я играл на свирели. Французы? Я едва догадывался об их существовании. Колониализм? Я даже не знал, что это такое. Партия? Никто никогда не говорил мне об этом. Могло произойти что угодно, мне было решительно все равно. Интерес для меня представляли только бараны и свирель. Я тогда еще не подхватил туберкулеза и дул в свирели во всю силу легких.
Он тихонько кашлянул.
— Туберкулез я подхватил в школе моего дяди. У меня не было привычки, понимаешь? У нас в деревне все было честно: дождь, снег или солнце; я всегда ходил босиком, с непокрытой головой на ветру и на солнце, но главное — я все время был на улице, на свежем воздухе. В Алжире, куда он меня привез, чтоб сделать из меня чиновника… Ты помнишь клетушку, в которую определил меня дядя, как раз рядом со школой, чтобы я не терял времени?
Он повернулся к Клод.
— Три метра в ширину и в длину, без окон, с водой во дворе, потому что это дешевле, да и закаляет.
Он кашлянул.
— Он не разрешал мне гулять ни по воскресеньям, ни по четвергам, чтобы я не терял времени, учился. Я выходил только по пятницам, после обеда, на молитву. Чтобы принудить меня жить в клетушке, он заставлял меня верить в господа бога.
— Это ему не удалось, — сказала Клод.
— Он отвратил меня от него… Безвозвратно… И господь бог в ответе передо мной, он должен объяснить мне, почему клетушка, почему туберкулез, колоны, дядина школа, в особенности школа, потому что без нее я бы умер, так никогда ничего и не поняв, ничего не заметив.
Он попробовал улыбнуться.
— И подумать только, что я не один, что нас тысячи, миллионы. Уж не знаю, как господь бог из этого выпутается в день Страшного суда, перед всеми этими толпами, ордами, миллиардами бедняков, которые потребуют у него ответа за свою нищету, длившуюся миллионы лет… И подумать только, что мне придется его простить…
Он хотел посмеяться, закашлялся, немного помолчал.
— У тебя есть сигарета?
— Тебе вредно.
— Болван! А что мне полезно?.. Сдохнуть?
Клод попыталась улыбнуться, чтобы показать, что это была всего лишь шутка.
— И опять виноват колониализм, — сказал Башир. — Если бы не он, твой дядя или ты сам были бы богатыми. Все было бы гораздо проще, может быть, у тебя был бы прекрасный бурнус и ботинки на ногах, чтобы ходить в школу в нашей деревне, где дождь, солнце и ветер, но все по-честному, и ты не был бы туберкулезным.
— Очень может быть.
Каждые пять минут Клод ходила смотреть через ставни на улицу. Она подскакивала при малейшем шорохе. Башир делал вид, что спит. Рамдан, обратившись к своим видениям, долго молчал, потом сказал: