В темноте послышался голос:

— Будь мужчиной!

— Эй, Пепе, — снова позвал Пижон.

— Закрой пасть!

Пижон умолк.

— Может, ты дашь нам поспать?

И хотя Пижон ничего уже не говорил, все продолжали шуметь. Услышав первый крик Мезуеда, они смущенно замолчали. Теперь Баширу стало жарко, только ноги оставались ледяными. Мезуед не все время кричал… И под конец это был уже не крик боли, а нечто похожее на вой животного.

Прошел час, и голос умолк. В темноте опять раздались покашливания. Так продолжалось минут пять. Чего только не выскажешь кашлем! Башир уже легко понимал этот язык. Кашель одного говорил: больше не кричит — значит, умер. Другой в ответ кашлял: не думаю, он, должно быть, просто потерял сознание. Кашель того, кто говорил: «Будь мужчиной!», спокойно констатировал: он ничего не сказал. И опять шаги за дверью. Тяжелые. Размеренные. Кашель-разговор продолжался, его участники как будто хотели показать, что им все равно. Дверь открылась. И стало тихо.

— Лахрэш Муса.

Парнишка вскочил, словно внезапно отпущенная пружина.

— Что? — спросил он, потерянно глядя в сторону Башира. — Что он сказал?

— В чем дело, Лахрэш Муса? — почти завизжал пара.

— Здесь я! — ответил степенный голос.

— Это мой отец, — сказал парнишка.

Муса встал, одернул пиджак, поправил воротник рубашки, подтянул брюки и направился к двери.

— Лахрэш Мохаммед, — произнес пара.

Парнишка вскрикнул:

— Ой!

— Всем семейством работаете, сволочи! — орал пара. — Давай сюда, ублюдок! Сейчас мы тебе покажем, как умеет плясать твой папаша. А ну, давай!..

Крики Мусы послышались вскоре после их ухода, и больше часа его голос разрывал тишину. Парнишка вернулся один, всхлипывая, как маленький.

Прежде чем уйти, пара, который его привел, крикнул:

— Каид! Где он тут?

Башир не шелохнулся. Пара крикнул погромче:

— Или не слыхали? Где тут ваш лекарь Башир Лазрак?

Башир встал. И сразу вспомнил о своих ногах. Они отдохнули, но выдержат недолго. Пара острил:

— Костюмчик-то у тебя для танцев подходящий. Потанцуешь.

На улице небо уже посветлело, занималась заря. Башира запихнули в джип, и машина тут же поехала. «Интересно куда», — думал Башир. Они направились в сторону Шераги, потом на перекрестке в Клервале повернули на Бузареа. И тут Башир понял, что его опять везут в ДСТ…

Комиссар был в бешенстве.

— Ишаки!.. Стадо вьючных ослов, а не люди!.. Да вы присаживайтесь, доктор. Надеюсь, вы сами догадались, что произошло недоразумение… И все из-за этих идиотов! Я же им человеческим языком сказал, чтобы вас оставили здесь, а они вас отправили к пара, вместе с террористами.

Это вступление заставило Башира снова насторожиться.

— А может быть… оно и к лучшему. Вы все обдумали?

— Да, — сказал Башир.

— И что?

— Рамдан здесь?

— Думаю, что его уже привезли, — сказал комиссар.

— Я хочу его видеть.

Комиссар выпрямился на стуле и как-то странно посмотрел на Башира. Башир спокойно выдержал его взгляд. Комиссар медленно встал.

— В таком случае!.. Я сам пойду за ним. Думаю, он уже здесь.

Вид у него был не то усталый, не то безразличный. Безразличие человека, в чем-то уверенного?

Башир повернулся спиной к двери. Сначала он услышит шаги Рамдана за спиной. Как встретится с ним Рамдан? Сознавая свой позор или с нарочитой наглостью во взгляде? И что он скажет?

Скоро, Башир, тебя изобличат во лжи и ты все расскажешь. Таким образом будет доказано, что ты негодяй. Да, доктор Лазрак такой же законченный негодяй, как все. И что тогда?.. До сих пор с тобой обращались как с доктором, окончившим медицинский факультет в Париже. Но вот сейчас, через несколько минут, будет доказано, что ты лжешь, и ты запоешь по-другому. И с тобой сделают то же, что сегодня ночью пара сделали с теми, то же, что с Али Мезуедом, с Мусой Лахрэшем, со всеми, кого не спас ни шелковый галстук, ни костюм из английского сукна, ни университетский диплом.

Сзади послышались шаги, медленные, неуверенные, словно человек шел шатаясь… один шаг… два… три… четыре… все громче, все ближе.

Башир слышал удары своего сердца. Шаги остановились прямо за спинкой его стула. Он уже собирался сказать: «Что ж, вы выиграли!» — и потом начать говорить, рассказать все, чтобы только избавиться от взгляда Рамдана, молящего о прощении, не слышать его надтреснутого голоса, его кашля, не видеть его пламенеющих щек, когда он заговорит, чтобы Рамдану не было перед ним стыдно.