Действительно, странно. И страшно. Кошмарные муляжи вырастали прямо из земли один за другим. Вернее, они и были ею. Почва, в которой некогда разложились закопанные в ней тела, странным образом хранила информацию об этих трупах. А пучки щупалец сумели вытащить эту информацию и сделать из нее кошмарное оружие.

Между тем слепки уплотнялись, все больше становясь похожими на людей, как похожи на нас мертвые манекены, повторяющие человеческую анатомию. Только, в отличие от них, земляные слепки были живыми – во всяком случае, казались таковыми, ведь и кукла, которую дергают за ниточки, тоже кажется живой.

Их становилось все больше и больше, уже и свободного места нет возле крепости, все занято этими тварями, карикатурно похожими на людей…

Степан с ужасом смотрел на происходящее, губы его при этом шевелились. Я услышал шепот:

– И создал господь бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою [3] …

– Не богохульствуй, – сплюнул Никифор, отводя назад затворную раму пулемета. – Сравнил божье творение с этой мерзостью.

Слепки между тем начали движение. Они неторопливо шли вперед, цепляясь метровыми когтями друг за дружку, и перестук костяных клинков, торчащих из конечностей этих тварей, заполнил всё вокруг… Уже можно было различить детали. Они и вправду были похожи на ожившие манекены: вместо лиц слепые маски без намека на эмоции. Правда, при этом сохранились некоторые черты тех, с кого скведы лепили свои куклы. Понятно было, кто мужчина, кто женщина, а кто – подросток, едва вошедший в силу. Детей и животных я не заметил. Видимо, скведы реконструировали лишь тех, кто представлял для них интерес в качестве бойца.

– Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся, – продолжал бормотать Степан, тем не менее, снимая с плеча «калашников». – Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие [4] .

– Ну, понятно, заклинило, – бросил Никифор. – Ладно, ближе к делу оклемается. Пора.

И вскинул пулемет, который, по моему разумению, вряд ли чем мог помочь против земляной армии, которая с минуты на минуту должна была ринуться на штурм. Пока что слепки напоминали сонных мух, одурманенных дымом костра. Но что-то мне подсказывало – вялость эта временная. Сияние вокруг сборища скведов становилось все нестерпимее, и чем сильнее полыхало их силовое поле, тем быстрее двигалась армия слепков.

Но тут случилось неожиданное.

– Погоди, – сказал я, кладя руку на плечо Степана. – Побереги патроны, они еще пригодятся. Мне.

– Что?

Кузнец, прервав молитву, удивленно посмотрел на меня.

И невольно прищурился.

Из-под отворота моего камуфляжа бил свет, словно под ним горел очень яркий фонарик. Артефакт, который дал мне Перехожий, вновь сиял, причем гораздо сильнее, чем до этого в руках князя. Я так и не спросил у братьев, как к правителю Новгорода попала пластинка с отверстием под загадочный артефакт, но сейчас это было и не важно. Гораздо важнее было то, что я знал теперь.

Это знание пришло ниоткуда, как порой ни пойми с чего появляется уверенность в том или ином, беспричинная, но твердая, как камень, пока что не разбившийся о еще более твердую преграду. Я понимал, шанс разбиться и в прямом, и в переносном смысле гораздо выше и реальнее, чем эта моя уверенность. Но, с другой стороны, это был шанс. Пусть мизерный, но уж лучше его отработать, чем стоять на стенах в ожидании, пока тебя покрошат когтями страшные порождения скведов.

– Действуем быстро, – сказал я, забирая у Степана автомат – он так обалдел от этой моей уверенности, что даже не сопротивлялся. – Вы сейчас предупредите пушкарей, чтоб были наготове, после чего откроете ворота.

– Че-го??? – вылупился на меня Никифор.

– Чего слышал. Или можете подождать с четверть часа и превратиться в бастурму вместе с остальными жителями города. Всё, я пошел. Действуйте.

И ринулся вниз по всходам.

Когда меня вели к княжьим покоям, я успел заметить, куда загнали мой байк – в длинное одноэтажное кирпичное строение неподалеку от ворот. Ума не приложу, на кой оно было нужно, но возле него даже в такое сложное время торчал охранник – долговязый, жилистый отрок годов восемнадцати от роду. Жилистый, прыщавый и оттого очень злой и ответственный, что было на его лице написано аршинными буквами. В руках отрок держал короткое копье, причем держал уверенно. Похоже, не только днем, но и ночью с ним не расставался. Ладно.

Бежать пришлось недалеко. Метров двести вдоль стены, на которой замерли жители Новгорода. Кто-то морально готовился умереть достойно, в бою, кто-то молился, а некоторые просто застыли на месте, пораженные невиданным зрелищем. Вот и хорошо. Меньше внимания будет ненормальному, который вместо того, чтобы на стене стоять, готовиться, молиться, цепенеть и т. д., несется куда-то, словно наскипидаренный конь.

А бежать следовало поскорее, так как по моим расчетам слепки скведов уже к крепостному валу подошли, вот-вот начнут лезть наверх по спинам друг друга. Им лестницы не нужны, так взберутся, друг по дружке. Хрен ли им, не чувствующим боли и эмоций? Земля и есть земля, мертвая и бесчувственная, хоть и кажется живой со стороны.