— Пять дней, ваша светлость? Мне ни за что не успеть!

— Пригласите своих помощников, если угодно, но работа должна быть сделана за пять дней, и каждый принесет вам по тысяче ливров! Впрочем, если вы не уложитесь в срок, такая же сумма будет удержана с вас за каждые сутки промедления!

К этому нечего было добавить. Поручив Перкинса заботам мажордома, который должен был предоставить ему комнату, Бекингэм наполнил два бокала аликантским вином и протянул один Марии. Она взяла бокал с насмешливой улыбкой:

— Порой я вас не понимаю, друг мой. Почему пять дней, а не шесть или семь? Вы вогнали беднягу в пот!

— Почта отправляется во Францию в пятницу, следовательно, на шестой день. Выберите сами, кому мы можем доверить без опасений драгоценный пакет, а также человека, которому его нужно будет передать.

Мадам де Шеврез с сожалением вспомнила о Габриэле, который мог бы стать идеальным посланцем, но нужно было придумать что-то другое:

— Я безоговорочно доверяю Перану, моему кучеру. Он служит мне с самого моего детства, и это человек чрезвычайно надежный и неболтливый. Он по природе молчун и обычно произносит не более трех слов в день. Он передаст драгоценности мадам де Верней или Луизе Конти, но я предпочла бы первую: она отвечает за туалеты королевы и без труда сможет вернуть подвески на место… Думаю, сложностей не возникнет, он хорошо знает их обеих.

В следующую пятницу Перан отбыл во Францию с депешами, адресованными в Париж. Марии не составило никакого труда получить согласие постоянного посла в Лондоне, графа Ла Венер де Тийера, на отъезд Перана вместе с посольскими гонцами под предлогом того, что ей нужно срочно привезти убор, оставшийся на улице Сен-Тома-дю-Лувр.

Тем временем над Лондоном внезапно нависла жара, в бедных кварталах быстро распространялась чума. Мария перепугалась, когда однажды утром обнаружили вздувшийся труп одного из конюхов Датского дома. Она немедленно решила покинуть замок, и ее супруг, напуганный ничуть не меньше, охотно с этим согласился.

— Поедем в Ричмонд, там мы как дома, — предложил он. — Мы будем вне опасности, и вы сможете вздохнуть свободнее.

— В этом мрачном сооружении?

— Мрачный! Этот замок, окруженный полным дичи парком! — возмутился Клод.

— Как будто я в состоянии охотиться! И вам прекрасно известно, что я не люблю средневековье! В Ричмонд я не поеду!

Замок, построенный в XV веке, действительно был довольно мрачным. Здесь свято хранили память о Генрихе VII и особенно о Великой Елизавете — они оба скончались в этом замке. Последняя к тому же в юности была здесь узницей, так же как и Мария Тюдор, ее сводная сестра и предшественница на троне. В этом не было ничего занимательного, но предлог показался достаточным Марии, у которой было совсем другое на уме. Ее супруг между тем не унимался:

— Но раз вы не желаете больше оставаться здесь, скажите на милость, куда вы намерены отправиться?

— Конечно же, к нашему дорогому другу Холланду! В Чизвик, — ответила герцогиня, кашлянув, чтобы прочистить горло. — Он уже давно предлагает нам свой очаровательный дом на берегу реки, уверяя, что ему самому хватит и пары комнат. Сад просто чудесен, а какой воздух…

— Не для меня! Мне очень нравится это ваше «предлагает нам», но не нужно делать из меня совсем уж дурака. Он приглашает вас. Не меня! И мне кажется, рожать в доме Холланда — сущая глупость. И так повсюду шепчутся, что ребенок от него.

— Ах вот как! Неужели?

— Да. И скоро об этом станут кричать на всех углах.

— Какая нелепость! Вам не следовало бы повторять подобные глупости! О, мне прекрасно известны придворные сплетни. Ведь говорят также, что я любовница Бекингэма, в то время как благодаря нашим с ним прекрасным отношениям мы единственные французы, на которых не глядят искоса в Уайт-Холле или Хэмптон-Корте.

— Я и сам в отличных отношениях с королем! — выпятив грудь, заявил Шеврез.

— Но все было бы совсем не так, если бы не эта моя нежная дружба со Стини.

— Тогда вы должны сделать так, чтобы он перестал мучить бедную Генриетту-Марию! Да, и, кстати, о Генри Холланде! Ваши отношения с ним такие же дипломатические?

— Возможно, в большей степени, нежели ваши с леди Карлайл! Вспомните, мой друг, что он был главным устроителем этого брака, принесшего вам столько славы! Именно он писал королю Карлу, расхваливая прелести и достоинства нашей принцессы, и одновременно вел с нею беседы, способные пробудить в ней любовь к будущему супругу.

— Конечно, конечно! Но при чем тут леди Карлайл? Мария широко распахнула глаза с невинным видом:

— А разве вы с ней не лучшие друзья? Во всяком случае, так говорит молва, и, хотя меня это не задевает, я не могу не беспокоиться. Известно ли вам, что она готова на все, лишь бы навредить Бекингэму и нашей королеве Анне?

— Она? О, это невероятно!

— Отчего же? Она была любовницей герцога, чье сердце теперь целиком принадлежит Франции, и ей это известно. Да она не будет женщиной, если не попытается отомстить! Остерегайтесь этого! Клод, — добавила она, обнимая мужа за шею, — благодаря вашим заслугам мы сегодня привлекаем внимание двора, не привыкшего блистать в силу своего благоразумия и своей сдержанности. Наш союз не должен пострадать от этого, ибо мы не такие, как они! Вместе мы сможем всего добиться, на все дерзнуть, быть может! Важно лишь одно: сохранить расположение, которое питает к нам король Карл! Держитесь и впредь как можно ближе к нему и дайте мне произвести на свет нашего ребенка!