— Очевидно: «Hier vorne geht sie unter und kehrt von hinten zuriick» [2] .

— Вы ужасно умеете давать настроение и разбивать его. «Мечты, мечты, где ваша сладость»!..

— Вот опять одна из бессмысленных поговорок.

— Во-первых, это не поговорка. Не будьте как тот автор, который писал: «Как гласит французская пословица, — никто не пророк в своем отечестве».

— Неужели! Кто это?

— Кто, это все равно. Только он не знал, что это из Евангелия. А еще в книге по церковному вопросу.

— Ну хорошо, но ведь я же сказал «поговорка» не в смысле происхождения, а в смысле употребления — прибаутка, присказка. Я не понимаю, как и поэт мог написать такую чепуху.

— Почему чепуху?

— Да разве мечты могут утратить свою сладость? Мечты никогда не могут утратить свою сладость.

— Он вовсе не говорит, что мечты свою сладость утратили, а что он утратил мечты, а так как…

— А так как мечты сладки — понимаю… Какой чудный вечер!

— Да, уж вечер.

— У-га-са…ет…

— Нельзя почувствовать красоту Петербурга и не вспомнить Пушкина.

— Пушкина?

— Ну да, ведь это «Пиковая дама».

— Да, «Пиковая дама», вставной номер, текст Жуковского.

— Как я завидую вашей канве.

— То есть?

— У вас все впечатления ложатся на канву; даже когда воображение «свой мечет пестрый фараон».

— Уж не знаю… А что мы говорили насчет прибауток… Да, знаете, есть целая масса прибауток, которых я прямо слышать не могу, которые так обтрепались, что больше ничего не значат.

— С этим согласен.

— Я знал одну полковую даму в провинции, которая никогда не говорила просто «но», она всегда прибавляла: «увы и ах».

— Цветистый образ речи?

— Обойного характера — с возвращающимся рисунком. Ах, как у нас любят обои! А все эти «се нон э веро», «де густибус», «а ля гер ком а ля гер»… [3] .

— И «сапиэнти сат» [4] .

— И «сапиэнти сат», которым сдержанная оскорбленность заканчивает свое «письмо в редакцию».

— А кстати, что вы скажете о перестрелке Волконского с Философовым по поводу того, что тот назвал его «культурный князь», а он обиделся.

— Он не обиделся, это было бы глупо.

— Тогда зачем же об этом писать?

— Так он не с личной точки зрения писал, а как признак известного отношения людей друг к другу. И хотя Философов очень пространно не то извинялся, не то пояснял, все же нельзя не сказать, что вообще в известного рода печати с титулами у нас не умеют примириться: их или выплевывают, или проглатывают. В прошлом году, по поводу не помню кого, писали «титулованный лектор». Ну разве интересно — титулованный или не титулованный. Интересно: скучный или занимательный, идиот или не идиот, говорит или шамкает.

— Ну а как же, вы говорите, проглатывают титулы?

— «Присутствовали такие-то: С.А. такой-то, И.В. такой-то и господин Голицын». Это я читал.

— И, очевидно, это должно что-нибудь обозначать, потому что иначе и про других сказали бы «господин». Но что это должно обозначать?.. Не понимаю…

— Много на земле непонятного… Смотрите, звезды зажигаются.

— «И светла адмиралтейская игла».

— Не хочется уходить…

— А что я еще хотел у вас спросить: почему это Волконский так с Далькрозом носится?

— Потому что Волконский — паук, прицепившийся к орлу.

— Ну уж это извините.

— А что, не паук?

— Этого не знаю. А только Далькроз, я думаю, не орел.

— Ах вы!.. Было однажды интервью с одним из актеров Михайловского театра; оно кончалось так: «Vivrons, ver-rons» [5] , - сказали мы симпатичному артисту.

— Вольный перевод?

— Скорее, перевод с вольностями.

— Так что — орел?.. Вы никогда не спорите, когда заходит речь о Далькрозе.

— Никогда.

— Не убеждаете.

— Никогда.

— Не обижаетесь.

— Никогда.

— Не сердитесь.

— Никогда.

— Не осуждаете.

— Я жалею.

— А когда смеются?

— Еще больше жалею.

— А когда всполошенная стыдливость кричит о поругании благопристойности?

— О, тогда уж я окончательно молчу.

— Но вы думаете?

— И очень.

— Что же вы думаете?

— Что лучше руководствоваться звездами, чем пресмыкающимися.

— Уважаю.