— Вы добры ко мне. Вы действительно стараетесь мне помочь.

Она продолжала молча поглаживать гобелен. Он тоже молчал. После нескольких минут, когда слезы на ее глазах высохли, она перестала гладить стену, поправила слегка измявшуюся одежду и сказала:

— Теперь я чувствую себя лучше; не знаю почему, но я чувствую себя лучше. Возможно, это ваше молчание. Я почувствовала его как что-то теплое и утешительное, а не холодное, как бывает иногда. Я больше не чувствовала себя одинокой.

Вначале Гринсон не понял, что его кабинет стал для нее в тот момент своего рода переходным объектом. Представлялось, что поглаживание стены имеет много других значений. Мэрилин гладила стену, как гладила бы живого человека, так, как она хотела бы, чтобы ее любовник или Гринсон гладили ее саму. Поглаживание стены было — Гринсон понял это лишь позднее — повторением более инфантильного действия. Ритмичное движение с полузакрытыми глазами, успокаивающее воздействие невмешательства — все это должно было указать ему на то, что она переживала переходный перенос.

Как только он заговорил, она прервала его, чтобы сказать, что его слова представляются ей вторжением. Он подождал и затем тихо сказал, что у него было впечатление, что когда она плакала, то соскальзывала в прошлое. Поглаживание стены, возможно, вернуло ей чувство благополучия. Мэрилин ответила:

— Но я почти не замечала, что гладила стену. Мне больше всего понравилась эта ткань на ощупь. Ее текстура. Совсем как мех. Странно — гобелен как будто отвечал мне на своем языке.

— Когда, лежа на диване, испытывая тревогу, — сказал аналитик, — вы почувствовали, поглаживая стену, что мое молчаливое присутствие успокаивает, как присутствие фигуры матери.

— Знаете, я с вами не согласна, — ответила Мэрилин после паузы. — Это может показаться странным, но мне помогло то, что я гладила гобелен, и, вероятно, то, что вы мне не мешали. Это напоминает мне, как в детстве я плакала, засыпая, и прижимала к себе моего любимого игрушечного медвежонка-панду. Я хранила его много лет. У меня даже есть детские фотографии с ним. Конечно, его мех был очень-очень мягким, и хотя со временем он истерся, мне он всегда казался нежным.

Впоследствии ей снились сны, в которых аналитик был среди черных и белых пятен — эти образы они связали с воспоминанием о панде и бороде Гринсона, которую Мэрилин называла его мехом. Гринсон, сам не зная почему, отрастил бороду. Уэкслер смеялся: «Никогда не понимал мужчин, которые отращивают бороду. Если они думают, что с бородой выглядят более мужественно, то ошибаются: они сами не понимают, насколько их подбородок становится похож на половой орган их матери». Гринсон ничего не ответил и посмотрел на него как на сумасшедшего.

Гринсон принимал участие в работе над сценарием «Доктор медицины капитан Ньюман». Он писал Лео Ростену, автору книги; «Мильтон Рудин добился для меня от Юниверсал 12,5 % прав с этого фильма. На меньшее я бы не согласился: как ты знаешь, я на 100 % психиатр этого фильма, и 90 % персонажей — мои бывшие пациенты». В то же время он взял в свои руки подготовку фильма «Что-то должно рухнуть». В ноябре продюсер Дэвид Браун узнал, что его заменил Генри Вайнштейн, первой работой которого была «Ночь нежна». Когда он возмутился, ему объяснили, что это было одним из условий согласия Мэрилин. Гринсон уверял, что, если Брауна сменят на Вайнштейна, он гарантирует пунктуальность звезды и фильм будет закончен в срок. «Не беспокойтесь, она будет делать все, что я захочу», — сказал он. Съемки должны были начаться 9 апреля, и Кьюкор ожидал самого худшего, он был рассержен на то, что Брауна отстранили от должности. То, что новый продюсер знаком с психиатром Мэрилин, ничего не изменит. «Вы считаете, что способны заставить Мэрилин являться на съемки вовремя? Вот что я вам скажу. Даже если вы приклеите кровать Мэрилин вместе с ней самой посреди съемочной площадки и включите софиты, она все равно опоздает к началу съемок!»

По мере того как год близился к концу, процесс психоанализа становился все более интенсивным. Пациентка и аналитик, ставшие друг другу слишком близкими, уже не понимали, кто такие они сами. Мало-помалу психоаналитик и пациентка обменялись комплексами. Мэрилин меньше полагалась на свой внешний облик, чтобы успокаиваться самой и привлекать других. Теперь она стала признавать, что слова тоже могут согревать, превращаться в укрытие, как бы в одежду. Гринсон пришел из мира культуры и языка. Он стал все больше выступать с лекциями и речами, лично предоставляя себя всепоглощающему вниманию публики, которая приходила не для того, чтобы понимать и слышать, но чтобы прикоснуться глазами к выступающему, воспринять его голос. Он все дальше погружался в хитросплетения кино и все больше вкладывал себя в голливудскую фабрику грез. Он уже много лет поддерживал связь с некоторыми студиями, режиссеры или продюсеры которых часто бывали его пациентами, но теперь особенно сблизился с «Фокс». В его архивах была обнаружена следующая запись: «Психоаналитик не хочет, чтобы его принимали за кукловода, но в следующий момент он говорит, что может заставить пациентку делать все, что он скажет. Он определяет сцены, в которых она должна или не должна сниматься, выбирает из отснятых сцен те, которые считает лучшими, и все художественные решения оказываются в его ведении, потому что он наконец получает доступ в монтажную мастерскую».

Примерно в 1976 году Ральф Гринсон начал свою статью, оставшуюся неизданной: «Экран переноса, роли и подлинная идентичность». Во фрейдовских архивах он нашел интересную серию статей о границах психоанализа и любви. Пораженный этим открытием, он делится с Мильтоном Уэкслером:

— Только теперь я понимаю, почему Анна Фрейд не захотела, чтобы снимали фильм о ее отце. Вопрос Мэрилин был не основным. Главным была любовь, та материя, из которой состоит кино.

Уэкслер пожал плечами:

— Подумать только! И тебе потребовалось столько лет, чтобы понять, что страсть — это, прежде всего, представление, актерская игра?

— Я люблю кино, актеры меня трогают, экран завораживает. Ты думаешь, что я хотел стать актером? Нет. На самом деле все куда серьезнее: я хотел бы стать режиссером, делать именно то, что не нужно, что нельзя делать во время лечения. Писать реплики, строить сюжеты, развивать сцены.

— Ты для этого слишком склонен к нарциссизму. Режиссер не появляется на сцене сам…