Проходит еще три дня, и на даче появляется Ежик: радостный, довольный — то ли оттого, что Орехова убрал, то ли оттого, что Лентяя увидел. Треплет пса за холку и улыбается.

А вечером вдруг пропадает, возвращается под утро. На следующий день уголовная хроника: убит председатель правления Банка развития столицы Горчаков.

Евгения решила, что телевизор выключать нельзя даже на ночь. С последним выпуском новостей ложилась, с первым вставала. Когда выходила в сад, увеличивала громкость, чтобы чего-нибудь не пропустить. На сообщение об убийстве главного бухгалтера Банка развития столицы выскочила из ванной в мыльной пене. Лентяй испугался и тяфкнул.

Еще через несколько дней Герман дарит ей вечернее платье. Евгения открыла коробку и вынула оттуда черный струящийся шелк от Кензо. Платье было до пола, спина открыта. Очень элегантное платье. К нему прилагалось и меховое манто из норки. Евгения гладила мех и вертелась перед зеркалом, заглядывая себе за спину.

Герман осмотрел свою даму и остался доволен.

— Тренировки пока отменяются, я приглашаю вас завтра в ресторан. Почистите перышки, приведите себя в порядок — вы должны быть неотразимы. Едем в «Метрополь».

Евгения не спросила: зачем? — хотя как женщина умирала от любопытства. Просто так в ресторан он не ходит. После этого что-то должно случиться.

Осенним вечером, ежась от холодного ветра, Евгения шла по саду в длинном платье, в накинутом на плечи меховом манто, одной рукой приподняв подол, а другой держась за Германа, который был в смокинге и при бабочке — строен, высок, в лаковых туфлях, но по колена в жухлой крапиве. Евгения искоса на него поглядывала и думала, что определяющим в его облике является не приятность черт, не мужская красота, а порода. Явно за ним стоят несколько поколений родовитых предков. И в смокинге эта порода настолько бросалась в глаза, что Евгения притихла.

Впервые ее посетили мысли, что в Москве у него может быть семья: жена, дети. Наверное, он иногда с ними видится, когда бывает здесь. Евгения представила себе, как раздается звонок в дверь, женщина смотрит в глазок, ахает, дверь открывается, на пороге стоит Ежик. Жена бросается ему на шею.

Евгения опустила глаза на Лентяя, который провожал их, и подумала: он-то точно знает, есть ли у него жена или нет, он бы ее унюхал…

А если жена вообще не в курсе, что он бывает здесь? Если ей знать это не положено? Как тогда? Евгения вдруг улыбнулась и прыснула. Герман повернул голову и всмотрелся в ее лицо: о чем она мечтает?

А она просто вспомнила эпизод из фильма «Семнадцать мгновений весны», когда Штирлицу показывают в кафе его жену. Осталось только Штирлица заменить на Германа. Ежик мужественно, с непроницаемым выражением лица пьет у стойки бара спиртные напитки, а жена на него любуется: красивый, высокий, породистый, но, можно сказать, не ее. Вот здесь Евгения и прыснула, а Ежик так и не догадался почему.

Он открыл гараж; Евгения увидела старый, облупленный «Москвич» и прыснула вторично.

— Мы на нем поедем в «Метрополь»?

— Да, остановимся прямо у столика. Я помогу вам выйти.

Евгения ехала молча до тех пор, пока они не пересели в «Линкольн». Она озиралась в салоне шикарной машины, нажимала какие-то кнопочки, на панели мигали какие-то лампочки; Герман с трудом сдерживал улыбку. Ну ничем его не прошибешь! А Евгению вдруг прорвало:

— Хорошо, я была не права. «Линкольн» для «Метрополя» вполне подходит. Но все-таки объясните мне, что я должна в ресторане делать? Четко поставьте передо мной задачу.

— Странная вы все-таки женщина: не можете жить без четко поставленной задачи. От вас требуется только одно: непрерывно говорить, глядя на меня влюбленными глазами. Сможете?

— О чем говорить?

— Ну представьте себе: зал, огромные зеркала, хрусталь, шампанское, музыка, танцуют пары. О чем еще могут говорить мужчина и женщина в такой обстановке? О любви, конечно. Только не называйте меня по имени. Например, дорогой, любимый, единственный или что-нибудь в этом роде. Что вам подсказывает сердце.

Евгения закусила губу и задумалась.

— Вас устроит «Метафизика любви» Артура Шопенгауэра?

— Безусловно! Там такого еще не слышали.

Они остановились у гостиницы. Сердце Евгении трепетно билось, когда швейцар открывал перед ними стеклянные двери, билось, когда Герман снимал с ее плеч меховое манто; она смотрела на себя в зеркало, сзади стоял высокий мужчина в смокинге, и руки его лежали на ее плечах, он улыбался ей, а она думала, что Михаил Анатольевич никогда не вызывал в ней таких эмоций: восхищения, трепета и желания нравиться. С восхищением и трепетом Евгении все более или менее было ясно, да и как такой человек мог вызвать другие чувства, если он защищает тебя, спасает от смерти да еще предлагает услуги по устройству новой жизни? Как тут не восхищаться и не трепетать? От Михаила Анатольевича такого ждать по крайней мере странно; это за пределами его возможностей.