Я перевела дух. Ветров слушал очень внимательно, а когда я замолчала, вздрогнул, будто не ожидал, что это весь рассказ.

— А при чем же Атлантида? — поинтересовался он.

— Атлантологи утверждают, что атланты создали колонии по всему миру, и некоторые народы в этой связи рассматриваются как потомки погибшей цивилизации. Романтики, а к их числу принадлежит и Коля, верят, что Тартесс и был основан как колония атлантов или же потомками атлантов, и этим объясняется столь высокий уровень цивилизации. Однако, пока не найдена Атлантида, и пока не найден сам Тартесс, ни утверждать, ни отвергать этого нельзя. И все это рождает эпитеты — «легендарный Тартесс», «мифический Тартесс», «загадочный Тартесс». Особую прелесть этому мифу придает упоминание Тартесса в Библии как очень богатого города Таршиш, куда стремятся за покоем и сокровищами. Вот, вкратце, пожалуй, и все, что я могу сообщить тебе об этой таинственной цивилизации.

Видимо, я все же говорила слишком эмоционально, вспомнив то, как когда-то говорил об этом Коля, и Игорь неожиданно усмехнулся:

— Ты тоже едешь искать Тартесс?

— Я еду искать брата, — отрезала я.

Игорь поблагодарил меня за сольное выступление и собрался уходить, так и не высказав своего отношения к почерпнутым от меня новым знаниям.

Он направился к двери, затем обернулся ко мне:

— Я верю, что Колька найдется.

Он поцеловал мне руку и откланялся.

Я плюнула на посуду. Оля, которой я оставляла ключи и чьим заботам я вверяла своего кота, обещала зайти и доделать недоделанное. Уснула я мгновенно и на сей раз не видела снов.

Утром Ветров отвез меня в аэропорт. Всю дорогу мы молчали, думая каждый о своем. Уже подъезжая к аэропорту, Игорь откашлялся после долгого молчания, будто собирался что-то сказать. Но как бы отвечая на свои собственные мысли, только и промолвил: «Да-а».

В здании аэропорта объявили регистрацию на Мадрид. Я вдруг встрепенулась:

— Почему Мадрид? До Кадиса ближе от Малаги.

— Дорогая моя, — многозначительно проговорил Игорь, — прочитай Колин отчет, пока будешь лететь. Тебя встретят в Мадриде мои друзья, они же отвезут тебя, куда ты им укажешь, когда подробнее ознакомишься с отчетом.

Это был его самый длинный монолог за это утро, но оказалось, что главный монолог ждал меня впереди. Мы подошли к таможне, настала пора прощаться, и неожиданно Игорь затараторил скороговоркой:

— Алена, я понимаю, что тебе сейчас не до наших отношений. Но, может быть, когда ты вернешься, когда Коля будет снова с нами, ты подумаешь,…ну, ты поразмыслишь, … взвесишь… Прости, я не найду слов. Наш развод мне кажется ошибкой, во всяком случае, для меня. Пожалуй, я теперь знаю, что иногда был не прав… И мы могли бы начать все сначала: ты и я, вместе, — он затряс головой, словно стряхивая наваждение. — Подумай, а? Прости. Удачи тебе!

Он обнял меня и что-то едва слышно прошептал. Поцеловав его в щеку и поблагодарив, я нырнула в суету регистрации к вылету.

Его слова жгли мне душу, я была ошеломлена. Но слишком много шокирующего, будоражащего произошло за два дня, и я не в состоянии была сосредоточиться. Мысли путались: Оля и сон, Коля и Тартесс, Люда и Коля, Алеша Рахманов, его отец и древний манускрипт, Игорь Ветров и я. Можно было сойти с ума! Но допустить этого было нельзя!

Пройдя регистрацию, я очутилась в нейтральной зоне: уже не в России и еще не за границей, — в своего рода «межъящичном пространстве», как говаривал Жванецкий. Магазины «Дьюти-фри», куда рванул наш падкий на импортные товары народ, меня сейчас не интересовали. Если я и бродила сейчас по ним и глазела на всю эту блестящую чепуху, то лишь для того, чтобы скоротать время, которое, на мой взгляд, практически не двигалось.

Наконец, нас «просветили», «прослушали» и запустили в последний предстартовый зал. Люди радостно оккупировали кресла, но сидели несколько неловко, будто бы на краешке, в любой момент готовые вскочить, сорваться с места и непременно первыми проникнуть в самолет. Я была с ними совершенно солидарна и испытывала аналогичную нервозность и, чтобы немного успокоиться, я подошла к огромному окну и принялась отрешенно наблюдать происходящее за его пределами. Вот какой-то лайнер поплыл к взлетной полосе, потоптался на месте, словно решая, взлетать или не стоит, весь напрягся и побежал, разгоняясь все быстрее, пока не оторвался от земли, весело качнув крыльями, точно наслаждаясь обретенной свободой. Я невольно прониклась гордостью за этот лайнер и ощутила приятное возбуждение в предвкушении того, что и я совсем скоро разделю с ним радость свободы полета.

Я отвернулась от окна, желая полюбопытствовать, не зашевелились ли мои соседи по полету, так как я не восприняла информацию только что прозвучавшего некоего объявления: настолько я была поглощена происходящим за окном. Но люди все еще напряженно восседали на местах. Я снова обратила свой взор на улицу и с удивлением заметила, как изменилось освещение. Солнце скрылось за темно-серым облаком, скорее напоминавшим тучу и через минуту стекло покрылось тоненькими косыми черточками, от чего вид за окном утратил четкость очертания, а я — реальность восприятия. Асфальт на летном поле потемнел и заблестел. Я подумала, что, уезжая, увожу с собой тепло. Осень вступала в свои права.