Трудно представить себе, чтобы «советский дипломат из посольства в Берлине» был посвящен в помыслы сталинского руководства. Его «объяснения» скорее служили целям пропагандистского прикрытия уже подготовленной масштабной сделки.

О видении из Лондона складывающейся в Европе ситуации сообщал американский посол Джозеф Кеннеди. Его длинная телеграмма, целиком посвященная намеченному подписанию советско-германского договора о ненападении, основывалась на беседах посла с министром иностранных дел Э. Галифаксом и главным дипломатическим советником английского министерства иностранных дел Р. Ванситтартом{504}.

Э. Галифакс поделился информацией, поступившей от посла Великобритании в СССР У Сидса. В нем приводился ответ В.М. Молотова на вопрос посла, будет ли советско-германский договор включать обычный для договоров о ненападении с советским участием пункт о его неприменимости в случае неспровоцированной агрессии. Ответ, высказанный в явном замешательстве, гласил: «Посмотрим, что будет потом»{505}.

По оценке Э. Галифакса, «русский ответ едва ли мог быть более неудовлетворительным». Р. Ванситтарт же полагал, что заключаемый между Германией и Советским Союзом договор предусматривает «четвертый раздел» Польши{506}. Заявление Э. Галифакса о решимости англичан защитить Польшу американский посол прокомментировал следующим образом: «Однако у меня сложилось твердое убеждение, что они не хотят быть большими поляками, чем сами поляки, и что они молятся, чтобы поляки как можно скорее нашли какой-либо способ урегулировать свои споры с немцами»{507}.

Ранним утром 24 августа, когда И. Риббентроп отсыпался в германском посольстве после ночных переговоров в Кремле, завершившихся подписанием советско-германского пакта, этажом ниже «Джонни» сообщал Ч. Болену условия пакта и секретного дополнительного протокола, — удивительно, вспоминал американский дипломат, что передача столь секретной информации происходила не где-нибудь, а в самом германском посольстве{508}.

В полдень того же дня в Вашингтон была отправлена зашифрованная телеграмма Л. Штейнгардта с результатами советско-германской договоренности. Ее содержанием было полученное послом «строго конфиденциальное сообщение» о достижении между Германией и СССР полного взаимопонимания относительно территориальных изменений в Восточной Европе. Конкретно — относительно Эстонии, Латвии, восточной части Польши, Бессарабии, признанных сферой советских интересов. В телеграмме оговаривалось, что в секретном протоколе «Финляндия, по-видимому, не упоминается». Ошибка, одна из немногих, допущенная американским «источником информации в нацистском посольстве» в Москве.

В телеграмме Л. Штейнгардта подчеркивалась роль Сталина в заключении советско-германского пакта: «Как мне сообщили, переговоры вел сам Сталин, который не скрыл от Риббентропа, что он давний сторонник советско-германского сближения. После заключения договора Сталин произнес тост “за Гитлера и за возрождение традиционной германо-русской дружбы”»{509}.

Еще в одной телеграмме (от 24 августа) Л. Штейнгардт касался обстоятельств поездки в советскую столицу И. Риббентропа. «По существу, — говорилось в телеграмме, — далеко идущее соглашение по политическим вопросам было достигнуто между правительствами Германии и Советского Союза до решения послать Риббентропа в Москву и пребывание здесь Риббентропа носило прежде всего характер театрального жеста, рассчитанного на то чтобы произвести впечатление на мировое общественное мнение, в частности на английское и французское»{510}. Действительно, поездка министра иностранных дел Германии в Москву могла состояться только потому, что обе стороны еще до этого выказали полную готовность договориться.

31 августа, непосредственно перед нападением Германии на Польшу, поверенный в делах США в Германии А. Керк передал в Госдепартамент, что секретарь советского полпредства в Берлине назвал слухи о советско-германском соглашении о совместных действиях против Польши «злобным измышлением». Керк, однако, полагал, что в полпредстве вряд ли располагали полной информацией о советско-германской договоренности{511}.

Ратификация советско-германского договора о ненападении Верховным советом СССР, состоявшаяся 31 августа, была прокомментирована Л. Штейнгардтом в телеграмме К. Хэллу от того же числа. Посол обращал внимание государственного секретаря на выступление В.М. Молотова, «построившего свои рассуждения о договоре на речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б), опустив ту часть речи, где заявлялось, что Советский Союз поддержит страны, ставшие жертвами агрессии»{512}. Другими словами, как не раз высказывался на эту тему Молотов, именно своей речью на партийном съезде Сталин проложил путь к достижению советско-германской договоренности.

Текст выступления В.М. Молотова на сессии Верховного совета СССР стал предметом анализа в меморандуме помощника главы Европейского отдела Госдепартамента США Л. Гендерсона (к тому времени отозванного из Москвы). В меморандуме внимание фиксировалось на следующих пунктах выступлении: 1) отсутствие упоминания о «мировой революции», в связи с чем автор задавался вопросом, не означает ли это, что Сталин отбросил саму идею мировой революции; 2) отсутствие твердого обязательства не вмешиваться в общеевропейский конфликт; 3) подчеркивание международного значения советско-германского договора могло означать, что это больше, чем просто договор о ненападении; 4) вина за возникновение войны в Европе скорее возлагается на Великобританию и Францию, чем на Германию; 5) отсутствие ссылки на положение о помощи жертвам агрессии, содержащееся в выступлении Сталина на XVIII съезде ВКП(б){513}.

Нападение Германии на Польшу 1 сентября сконцентрировало внимание американских дипломатических представительств в европейских столицах на позиции Советского Союза, только что подписавшего советско-германский договор о ненападении. Посол в Москве Л. Штейнгардт в депеше, направленной в Госдепартамент в этот же день, с одной стороны, подвергал сомнению достоверность слухов о тайном военном соглашении между Германией и СССР, направленном против Польши, а с другой — писал: «Однако соглашение (советско-германский пакт о ненападении. — В.Н.), как представляется, не исключает вознаграждения Советского Союза, пожелай он этого, посредством военной оккупации»{514}.

Посол США во Франции У. Буллит, до этого американский посол в СССР (1934–1936 гг.), менее других американских дипломатов в Европе был склонен доверять сталинскому руководству. В телеграмме своему шефу в Вашингтоне К. Хэллу он сопоставил заявление советского посла в Варшаве о том, что советско-германский пакт не является препятствием для торговли СССР с Польшей с прибытием в Берлин советской военной миссии. И заключал: «Это может означать, что советское правительство намерено оказывать дозированную помощь обеим сторонам в начавшейся войне, чтобы она продолжалась как можно дольше — чтобы максимально продлить страдания и чтобы, в конечном счете, свежие советские армии смогли промаршировать по континенту»{515}.