Когда он подошел поближе – к границе Зазеркалья, я увидел жесткие кудри его черных волос, одна куделька которых из-под шляпы выбивалась на лоб, резко контрастируя с его фарфоровым челом. Маленькие очки прятали его глаза, но не уродовали его облик и не могли скрыть скорбные тени под ними, особенно на фоне, словно изваянного из мрамора лица совершенных пропорций и нечеловеческой мужской красоты. И тут меня словно прожгло молнией, я узнал его – это был тот самый человек в трамвае, который некогда посоветовал мне купить лотерейные билеты, хотя теперь в его облике и произошли некоторые перемены!

При его появлении, вся нечисть, крутившаяся вокруг меня, пала перед ним ниц, козел спрыгнул с кровати и распластался перед ним так, как из всех четвероногих это могут делать только бульдоги – задние ноги простерлись назад, а передние вперед и в стороны, лоб он прижал к полу, выставив вперед крутые рога. Лилит встала перед ним на одно колено и поцеловала его правую кисть, после чего прижалась к ней своей щекой, словно маленький покорный ребенок к руке сильного и любимого отца. Малыш Каин сел на пол и обвил его ногу, сомкнув глаза в какой-то сладостной дреме.

– Великий Люцифуг Рофокаль – Король Мира! – торжественно воскликнул Баал-берита, сделав мне знак встать на колени.

Я едва не потерял равновесие – так вот он кто, этот черный человек из трамвая – сам Дьявол!

В замешательстве я не знал, как поступить – последовать ли совету писаря Ада или оставаться стоять на ногах, как был, ведь, как ни крути, но я не был подданным Дьявола. Между тем Люцифер сквозь очки пробирал мне своим взглядом не только тело, но и саму душу, и я чувствовал себя перед ним стыдливо голым. Тем временем, Лилит встала с колена и зашла за спину Дьявола с другой стороны от Баал-берита. Она застыла, как изваяние, с интересом вперилась в меня, словно неискушенный зритель в фокусника, ожидающий от него первого чуда. Люцифер ждал. Ждали, замерев на своих местах, и все остальные. Воцарилось напряженное молчание ожидания всеобщей смерти.

В какой-то момент я понял, что, встав перед Ним на одно колено, как Лилит, я не унижу себя, как остальные бесы, павшие ниц, но проявлю уважение к Величайшему и просто соблюду протокол. Честолюбие и животный, до икоты, страх, ледяными когтями сжавший мне сердце, боролись во мне. И, в конце концов, я встал на правое колено.

Люцифер, с небрежной величавостью, присущей только истинным повелителям, обладающим безграничной властью, протянул мне свою мертвенно-белую, в синих прожилках вен под тонкой кожей, прохладную руку, на которой блестел золотой перстень с огромным круглым рубином, изображавшим Печать Мендеса – то, что немыслимо было сотворить с камнем на земле, оказалось возможным в Аду.

Я прикоснулся губами к благоухающей какими-то духами или мазями руке и ощутил на них легкий ожог, словно пронес огонек зажигалки мимо сигареты близко к губам. Мое тело сотрясла сладострастная конвульсия, будто я получил оргазм высшей пробы, ни с чем ни сравнимый, вперемежку с острейшей болью, от которой хотелось умереть тут же и вручить Ему душу.

После чего Люцифер благосклонно кивнул головой, убрал свою руку, и все встали, в том числе и я – ошеломленный никогда не ведомыми мне прежде ощущениями и все еще под их впечатлениями. И в это время за моей спиной полилась какая-то торжественная и скорбная музыка, волнующая слух пещерными страстями, – это была узнаваемая мелодия из «Валькирий» Рихарда Вагнера. Я оглянулся: бесы, имевшие при себе музыкальные инструменты, выстроились полукругом в секстет и благочинно играли без всяких там бесовских выкрутасов, и дирижировал ими сам великий композитор!

Образ Вагнера был мне знаком по его немногим, но известным портретам. Он стоял спиной ко мне и лицом к музыкантам, так что в обычном ракурсе была видна только одна его каштановая шевелюра, с торчащими на щеках бакенбардами.

Но ты помнишь, мой милый читатель, что в астральном мире видно всего человека и любой предмет сразу со всех сторон, так что одновременно я видел и его композитора. Описывая же вообще данную ситуацию с ритуалом вызова, я все явления и сцены перевожу на понятные нам образы, хотя, конечно, все реально выглядело совершенно иначе.

И я поразился лицу Вагнера – все же, как он был сильно похож на Адольфа Гитлера! Те же резкие черты лица, гипнотический взгляд темных глаз, одновременно устремленных и куда-то в себя. Только он был без этих чаплинских усиков фюрера. Может, фюрер и любил Рихарда не столько за его величественную музыку, сколько за внешнее сходство?

Впрочем, вся нечисть при появлении своего Повелителя держалась с благоговейным почтением, словно здесь только что был не оргический шабаш, а светский бал.

– Молчи, я знаю, чего ты ждешь от меня, милейший, – обратился ко мне Люцифер тихо и без тени пафоса, который, казалось, должен был бы присутствовать при торговле душами, а так, будто речь шла о сущей безделице, вроде, продаже билетика в трамвае. – Но, у тебя еще остался выбор, и ты можешь вернуться к обычной жизни. Помни, насильно к себе я никого не тяну, как вещают слуги Распятого. Итак, твое последнее слово?

Тональность Его голоса была весьма необычной, благосттной, таковой, какой я никогда не слышал ранее – словно где-то вдали, в туманной дымке просыпающейся весны малиновым звоном всколыхнули утро серебряные колокола. Она действовала, как бальзам на свежие раны и пьяняще кружила и туманила голову, словно дым опиумного кальяна. Зачем было продавать Ему душу? Он только заговорит с тобой, прикоснется к тебе, и всё – ты уже добровольно становишься Его вечным пленником…