Шрифт:
В своем письме митрополит делал первый опыт критического анализа «Гавриилиады»: «Я долгом своим почел прочитать свою поэму, но не мог ее всю кончить ибо она исполнена ужасного нечестия и богохульства… Господь-бог — страшно и писать, — архангел Гавриил и Сатана влюбились в пресвятую деву Марию и пр. По истине сам Сатана диктовал Пушкину поэму сию. И сия-то мерзостнейшая поэма переходит из рук в руки молодых благородных юношей. Какого зла не может причинить она, тем паче, что Пушкина выдают нынешние модные писатели за отменного гения, за первоклассного стихотворца». Серафим умолял верховную власть «как можно скорее остановить сию страшную заразу».
Николай I распорядился о совместном допросе петербургским военным генерал-губернатором и митрополитом Серафимом прежде всего главного распространителя богохульной поэмы штабс-капитана Митькова, взятого под арест. Дальнейший ход дела был поручен особой верховной комиссии, имевшей в то время исключительное значение в государственном управлении. Незадолго перед тем, — в апреле 1828 года; Николай I, уезжая в армию, передал в Петербурге свою власть триумвирату в составе П. А. Толстого, А. Н. Голицына и В. П. Кочубея, Этому верховному органу поручалось теперь раскрытие «крупнейшего государственного преступления».
Высокие сановники поручили произвести первый допрос поэта петербургскому военному генерал-губернатору П. В. Голенищеву-Кутузову.
Не подозревавший о новой беде, Пушкин летом 1828 года, по словам Вяземского, «кружился в вихре петербургской жизни». Он много играл в карты, и к этому времени относится его «баллада об игроках» («А в ненастные дни…»). Одновременно он увлекся женщиной бурного характера и больших страстей — Аграфеной Закревской, которую Боратынский называл Магдалиной, а Пушкин «беззаконной кометой…» Среди этих развлечений он неожиданно получает в начале августа вызов к петербургскому военному генерал-губернатору.
Сразу вспомнилась несчастная весна 1820 года. Вызов к Милорадовичу, толки о крепости, о Сибири и Соловках, ссылка на юг… О чем теперь его будут допрашивать?
Кабинет Голенищева-Кутузова ничем не напоминал собрания художественных редкостей Милорадовича. Новый генерал-губернатор был чужд всякой театральности. Сухо и строго, держа перед глазами документ, он предложил Пушкину «во исполнение высочайшей воли» дать ответ власти: им ли писана поэма, известная под названием «Гавриилиады»?
Положение оказывалось не менее серьезным, чем в 1820 году. За оскорбление церкви закон угрожал ссылкой в отдаленные места Сибири. О своей внутренней борьбе на этом допросе Пушкин вскоре писал:
Сохраню ль к судьбе презренье? Понесу ль навстречу ей Непреклонность и терпенье Гордой юности моей? Бурной жизнью утомленный, Равнодушно бури жду.После некоторой паузы решительно и твердо раздается ответ:
«Не мною».
Генерал явно не удовлетворен таким «запирательством» подследственного:
«И сочинение это вам вообще неизвестно?»
Вопрос заставлял насторожиться. Ведь власть могла располагать и неопровержимыми сведениями о чтении и распространении им «кощунственной поэмы»; необходимо было избежать такой ловушки.
«В первый раз видел я «Гавриилиаду» в лицее».
Генерал, при всей официальной сдержанности, не может скрыть некоторого оживления в голосе — в сущности, он добился полупризнания. Следовало уточнить достигнутое:
«В котором году?»
Ясно, что только ранний возраст мог несколько смягчить прегрешение.
«В 1815 или 1816».
«Только видели рукопись?»
Уж не располагает ли правительство авторскими списками поэмы? Следовало предупредить и такую возможность:
«И переписал ее».
Допрос приступал вплотную к основному заданию:
«Имеете ли вы и ныне у себя экземпляр этой поэмы?»
«Не имею. Не помню, куда дел свой список, но с тех пор не видал его».
Генерал не скрывает, что признает эти колеблющиеся ответы полным сознанием вины:
«Извольте дать подписку впредь подобных богохульных сочинений не писать под опасением строгого наказания».
Это, конечно, еще не означало конца дела. Полный сомнений и тягостных предчувствий («Рок завистливый бедою — Угрожает снова мне»), Пушкин все же обращается к своему любимому творению. Седьмая глава «Онегина» вырастала медленно. Поэт сосредоточенно работал над углублением характеров главных героев. В онегинской библиотеке — «в келье модной» — над страницами Байрона, Шатобриана и Бенжамена Констана Татьяна умственно зреет, приучает себя критически относиться к людям, уверенно разбирается даже в самом сложном современном характере, ещё недавно столь пленявшем ее. Чутьём любящего сердца она замечательно понимает драму яркой и одаренной личности, обреченной в условиях окружающего быта на бесплодное прозябание, на «призрачность», подражание, пародийность. Для полного раскрытия сущности этого «надменного беса» Пушкин решил ввести в роман «альбом Онегина», его личные записи, афоризмы и наблюдения. После зловещего допроса, у военного генерал-губернатора Пушкин набрасывает Прозрачные строфы этого блестящего и печального дневника, довольно четко отражающего увлечения и горести поэта в тревожный 1828 год.
Цветок полей, листок дубрав В ручье кавказском каменеет; В волненьи жизни так мертвеет И ветреный и пылкий нрав.Через две недели после первого допроса Пушкин снова был вызван к петербургскому военному губернатору.
«Государь император соизволил поручить мне спросить у вас, — заявил Голенищев-Кутузов, — от кого получили вы в 1815 или 1816 году в лицее поэму «Гавриилиаду», ибо открытие автора уничтожит всякое сомнение по поводу обращающихся экземпляров сего сочинения под вашим именем».