А между прочим, духи куплены в бутике на Кузнецком Мосту за невероятные деньги, но кто без ценника докажет. Я в этот момент вылезаю с букетом хризантем, и тема смазана.

— А это, мамочка, — Миша достает из-под мышки пакет и вытряхивает из него кардиган, только что освобожденный от фирменной упаковки, — кофточка. Симочка весь день по Черкизовскому ходила, выбирала.

Я стою сзади и ухмыляюсь. Шикарный кардиган куплен в бутике за сумму, троекратно превышающую пенсию Музы Анатольевны. Но свекровь ухмылки не видит, она выворачивает «кофточку» наизнанку и ищет пропуски на швах.

— Маргарите Францевне ты, мамочка, можешь сказать, что кардиган куплен в… — и заботливый сыночек называет действительный адрес магазина, — там висят точь-в-точь такие. Никто не отличит.

Получается круговорот лжи. Но все довольны.

Муза Анатольевна облачается в обнову и идет к Маргарите Францевне дарить очередную фарфоровую кошечку (у цековской вдовы внушительная коллекция статуэток-кисок). После ее дефиле по подъезду там два часа витает потрясающий запах дорогих духов.

Маргарита Францевна может оценить стиль кардигана, стойкость «Митсуко» и количество хризантем.

— Балуют вас дети, Муза Анатольевна, — устанавливая киску в шеренгу остальных, бормочет соседка.

Я только однажды заикнулась Мише, не пора ли это прекратить. Но получила в ответ такой недоумевающий взгляд, что больше к данной теме не возвращалась. Привыкла и сама начала врать автоматически, иногда ловя себя на том, что не говорю правды даже там, где она необходима. Вероятно, мышление извратилось и перестроилось на новый лад. Я и краснеть-то разучилась.

Чуть более трех лет назад Мише предложили работу в Норвегии на кораблестроительном заводе. Муж согласился не раздумывая. Не из-за денег или желания сменить страну — Миша получал возможность увидеть свои изобретения в действии. Россия в этом праве ему отказала. Как раз из-за денег.

Первый контракт был подписан на два года, о ПМЖ речь не шла, и я то собирала чемоданы, то развешивала платья обратно в шкаф. Первые месяцы муж скучал, звал к себе, потом пообвык, и работа захватила его настолько, что он подписал новый, годичный, договор.

Я ездила к нему дважды. Игрушечная страна особого впечатления не произвела. Чисто, уютно, прохладно и… как-то пусто. По соседству с домом, где жил муж, — две провинциальные русские семьи с несчастными детьми, зубрящими норвежский, английский и русскую грамматику «на всякий пожарный». Немосковские фуршеты с солеными сухариками и блеск в глазах от последних московских сплетен. Две семьи не собирались возвращаться в русскую провинцию. Они старательно обрастали новым норвежским мясом. Старое с них слезало уродливо, кое-где и кое в чем, висело клочьями.

Музе Анатольевне в Норвегии не понравилось категорически. Сливки общества не пастеризуешь и не увезешь за тридевять земель в картонной пачке. Муза разочек съездила к сыну, пообщалась с молодыми экспортированными специалистами и в ужасе вернулась в Москву со словами: «Нет уж, нет уж! Лучше вы к нам».

— Сима! Ты представить этого не можешь: жена Сережи не знает, кто такой Суслов! — возмущалась свекровь. Никакого разворота для воспоминаний! А вот Маргарита Францевна с ним запросто чаи гоняла… — Знаешь, а Петр считает, что фамилия «Вавилов» звучала только в ботанике! А ведь был еще Сергей Иванович… помнишь, я тебе рассказывала, его племянница в соседнем доме живет. Так этот Вавилов был физиком и депутатом Верховного Совета!

О чем и говорить. Темнота.

Миша махнул рукой на двух закостенелых россиянок и уже год, как перестал нас, то есть меня, уговаривать на переезд.

Лишенная сына, Муза взялась за мое воспитание. Свелась процедура к следующему: с работы домой, шаг влево, шаг вправо рассматривается как попытка адюльтера.

Несколько месяцев репрессий измучили меня больше, чем вопросы мамы в школьные годы: «Ты куда? Ты с кем? Когда будешь?». Свекровь искусно разнообразила вопросник фразами: «Не ешь столько макарон — растолстеешь, Миша любить не будет» и «Не пользуйся так косметикой, это вульгарно».

Пика напряжения наши отношения достигли в день, когда вместе с пачкой свежих газет я обнаружила подложенный проспект секс-шопа с рекомендациями одиноким женщинам. «Вибраторы за цену, несравнимую с удовольствием!» — и довольная голая тетка на всю обложку…

Я вошла к Музе в спальню, шмякнула проспект на тумбочку вишневого дерева и заявила:

— Буду писать диссертацию.

Муза Анатольевна пошевелила губами, прикинула, откуда ветер и чего он ей надует, и решила — научная деятельность способствует развитию временной фригидности.

— Молодец, доченька, — кивнула свекровь, — Мишенька уже доктор, и тебе подтянуться не мешает…

Несмотря на цели, далекие от научных, диссертацию я все-таки писала. И иногда, мстительно доводя до зевоты, зачитывала Музе результаты изысканий. Мамуля ни бельмеса не понимала, следила лишь за прибавлением страниц, появлением новых диаграмм, которые я зачастую ксерокопировала в библиотеке, и временем прибытия невестки к месту прописки.

…В пятницу вечером, когда я встречалась с подругами, а беззубая Муза кушала манную кашу, особенных угрызений совести я не испытывала. Они, безусловно, были. Но не особенные. Подруга Галя Зайцева приехала с Лазурного берега и привезла кучу впечатлений, фотографий и очередную грустную повесть безумного курортного романа без последствий, кроме вздохов.