Все замерли. Михаловский тихо скулил, размазывая по лицу кровь.

– Татьяна Валерьевна…

Ребенок был того возраста, когда сложно определить, девочка говорит или мальчик.

– Татьяна Валерьевна, мне можно войти?

Упырь похолодел, увидев, как круглая дверная ручка поворачивается. Кто-то пытался открыть ее с той стороны. И открыл бы, если бы Соболь быстро не защелкнул второй замок, внутренний.

Ручка подергалась, и голосок повторил:

– Татьяна Валерьевна! Пожалуйста, откройте… Мне страшно! Я тут совсем один!

Володя Белов впился зубами в побелевшие костяшки пальцев. Хорошо хоть не кричит глупостей вроде «Откройте, там же ребенок!». И вообще хорошо, что все молчат. То, что с той стороны двери, их не услышит.

Ручка снова повернулась, потом дверь мелко задрожала, словно кто-то тряс ее. Соболь протянул руку к лежащему на диване ружью, взял его и направил на дверной проем на уровне живота взрослого человека. То есть головы ребенка. Упырь помахал в воздухе рукой – не стреляй, хотя Соболь и не стал бы стрелять без нужды.

– Татьяна Валерьевна… – безнадежно произнес голосок.

Ручка дернулась в последний раз.

Все сидели в тишине, выжидая. Прошла минута, вторая. Соболь положил ружье на место. Вопросительно посмотрел на Упыря, показал на замок.

– Нет, – прошептал Упырь. – Я думаю, не надо открывать и тем более выходить.

– Мы что, так и останемся здесь?! – дрожащим голосом спросил Белов.

– А есть варианты? Дело к вечеру, на улице непогода, стемнеет рано… – Словно в подтверждение слов сталкера за окном прогремел гром. – Что в коридоре – я не знаю. И не хочу знать.

– Но я не смогу тут спать… У меня, простите, зуб на зуб не попадает…

– Отлично. Будете дежурить, если что – разбудите меня или вот Аспирина.

– Или меня, – сказал Соболь, снова устраиваясь на диване и скрестив руки на груди, словно индеец.

Упырь тщательно задернул шторы и включил фонарь. Заняться все равно нечем, так что лучше спать, а завтра поутру встать рано и выбираться наружу. Скорее всего в коридоре ничего их не встретит. Эх, зря он все же решил остановиться в школе…

На ночь Упырь разместился в кресле, а ноги положил на тумбочку, убрав оттуда поднос с электрическим чайником. Вспомнил было о своем разрешении выпить по чуть-чуть на сон грядущий, но озвучивать не стал. Сталкеры и сами выпьют без спроса, Михайловского референт накормил обезболивающими, и тот уже отрубился на втором диване безо всякого алкоголя, а остальные перебьются. Белов тем более обещал бодрствовать и следить за обстановкой. Тоже поляжет, конечно. Нервы, все такое…

– Юрец, – шепотом позвал Упырь Аспирина, возлегающего в соседнем кресле.

– Шо?

– Я вздремну, а ты подежурь с народным артистом. Потом сменю тебя, как надоест. Только водой в морду не брызгай, не люблю, когда так будят. Знаю я твои штучки. Если что, у меня нож на поясе.

– Не ссы, чува-ак.

– О, хорошо, что напомнил. Люди, – вполголоса сказал Упырь, – в сортир ходить нельзя. Не советую. Терпите до утра, если кому приспичит отлить – вон, в аквариум с горя можно. Рыбки померли давно, не обидятся.

Сидеть в мягком кресле после трепанации задницы, произведенной арматурой, было почти не больно, и Упырь расслабился. Жалко Матвея… Лежит там под обломками… Хотя смерть не самая плохая, иным куда меньше повезло. А тут хлоп – и никаких мучений.

Что с капитаном и его дурой-проводницей, из-за которой, собственно, Матвей сюда и полез, – и думать не хочется.

А Бармаглот небось и в самом деле икру под водочку трескает, книжку читает.

Черт, не спится… Вот всегда так: если много свободного времени и его можно смело заспать, сон не идет. А если спать некогда, тут же глаза слипаются, из рук все валится… Точно так же если нужно рано встать, то еле-еле вылезаешь из кровати. А когда рано вставать не надо, просыпаешься, как дурак, в семь утра и лежишь, глядя в потолок.

Зар-раза…

С горя Упырь достал ПДА и вывел на экран справку, которую ему любезно предоставил продюсер Михайловский еще до отправления.

«В апреле 1916 года Правление Русско-Балтийского акционерного общества приобрело большой земельный участок на окраине Москвы, где началось строительство крупного завода, получившего в 1917 году название «Второй автомобильный завод «Руссо-Балт». Через пять лет, в 1922 году, завод выпустил первые пять автомобилей «Руссо-Балт».

В 1923 году было принято решение о передаче завода в концессию на 30 лет немецкой самолетостроительной фирме «Юнкерс» для создания цельнометаллических самолетов и моторов к ним, после чего до 1925 года на заводе были изготовлены первые 50 самолетов Ю-20 и 100 самолетов Ю-21. С середины 20-х годов прошлого столетия на заводе было налажено серийное производство российской авиационной техники. На предприятии выпускались бомбардировщики ТБ-1 (АНТ-4), ТБ-3 (АНТ-6), Пе-2, стратегические бомбардировщики М-4, М-50 и др.