– Не люблю летать. Тошнит всю дорогу. Я и море ненавижу. Так всю жизнь и поступаю себе наперекор: летаю и изучаю моря, чего вам не желаю, молодой человек.

Росову этот неприятный с виду старик понравился своей прямотой и какой-то горькой насмешкой над самим собой.

– Старье, – презрительно указал Сметанкин на стоявшие поодаль реактивные пассажирские лайнеры.

Только сейчас Росов узнал в старике незадачливого водителя старой машины, застрявшего с Машей Веселовой на шоссе.

– На этих лайнерах – урановые реакторы, – веско заметил Росов.

– Разве это самолет, если ему для посадки непременно бетонные аллеи нужны? Вот если бы вода… – продолжал Сметанкин.

Росов чуть покраснел от злости.

– Зимой, профессор, я на самолете, а летом – на лодке, – отчетливо сказал он, – у нас летом в Арктике вода повсюду. На своей лодке я в тундре где хотите сяду и снова в воздух поднимусь. Мне аэродромов не надо.

Показалась группа людей. Впереди шла статная женщина. Росов узнал в ней Машу и остался у корабля. За Машей шли Волков, Александр Григорьевич Петров и академик Овесян.

Александр Григорьевич говорил Волкову о Ходове:

– Человек обречен. Врачи признались мне, что помочь нельзя. Раковая опухоль…

– Очень жаль Василия Васильевича, – сказал Волков. – Замечательный строитель, настоящий коммунист.

– Облучение искусственными изотопами пробовали? – вмешался Овесян. – Я знаю работы многих научных институтов. Атомная энергия может победить рак.

– К сожалению, опухоль на внутренних органах. Врачи говорили, что могли бы справиться, будь опухоль доступна.

– Ах, ваши врачи, – махнул рукой Овесян. – Самое простое, если опухоль доступна и ее можно вырезать или облучить. Я понимаю, что нельзя для облучения вспарывать живот или вводить в клетчатку радиоактивное вещество, которое потом останется в теле, как неизвлеченная пуля. Впрочем, кажется, стоит вспомнить средневековую алхимию.

– Алхимию? – поднял брови Волков.

– Именно! – живо отозвался Овесян. – Срочно поручу своим лаборантам получить побольше золота. Я пошлю его в различные медицинские институты, чтобы они «озолотили» всех своих подопытных кроликов.

Маша подошла к взлетной дорожке. Росов все еще стоял там.

– «Воздушные мушкетеры»! – приветливо сказала Маша, протягивая Росову руку. Глаза ее сияли. Они были именно такими, синими, с радужными лучиками к зрачкам, какими помнил их Росов.

Сметанкин стал целоваться с Машей.

«Пренеприятнейшая личность», – вдруг подумал о нем Росов.

– В путь! – скомандовал Волков.

В отсек пилотов Росов прошел, нагнув голову, стараясь ни на кого не смотреть. «На малом воздухе» заработал реактивный двигатель.

Поднявшись в воздух и описывая дугу перед тем, как лечь на курс, самолет пролетел над юго-западной частью Москвы.

Маша с волнением смотрела на здание родного университета, на целый город этажей дворца молодости и науки.

Юноши и девушки, с самого раннего утра готовясь к приемным испытаниям в университет, отбросили книжки и, запрокинув головы, провожали глазами серебряную стрелу с легким оперением.

Командир лайнера Росов, доставив правительственную комиссию в Проливы, получил очень неприятный приказ. На время предстоящих испытаний атомной установки он поступал в распоряжение доктора технических наук Веселовой.

В тундре после таяния снегов появилось множество разноцветных озер: то голубых, то зеленоватых, то мутных.

Росов хотел послать Костю, чтобы тот явился к Веселовой на пост управления, в небольшой домик на морском берегу, километрах в двух от озера, но члены экипажа убедили командира, что он должен пойти сам.

Росов долго собирался, вздыхал, чертыхался. «Воздушные мушкетеры» молча переглядывались между собой. Они отлично понимали состояние своего друга и начальника.

Наконец Росов крякнул, решительно сошел на взлетную дорожку и, шагая вразвалку, отправился в тундру. Росов знал, что атомная установка должна что-то тут делать, но не представлял, зачем Веселовой понадобится его машина.

Густой и сочный травянистый покров тундры пружинил под ногами, и Росову казалось, что его подбрасывает при каждом шаге. Поэтому, вероятно, он и идет слишком быстро.