Я подсела к Марии, обняла ее за плечи и вытерла платком слезы, которые струились по ее смуглому лицу. Она поцеловала мне руку, которую я не успела отдернуть.

– Я все расскажу вам, сеньора, все-все, только не выгоняйте нас отсюда.

– Никто не выгонит вас, Мария. Важно, чтобы Город не прикрыли, как того хотят некоторые богатеи.

– Да коснется их черный ангел своим крылом. Вот теперь мне становится понятнее, зачем он явился к нам. Сначала он перевел разговор на воспоминания, твердил все о каком-то Централь-парке, пугал, будто их с Педро могут узнать, тогда им несдобровать, их сразу же вышибут отсюда. А что делать тогда нам с ребятишками?

– Полно-полно, Мария. Никто здесь не обидит вас, честное слово!

– И он еще сказал, что «старик в свое время откупился от них, дав каждому по десять долларов, и теперь припомнит, если Педро не послушает Мигуэля».

– Если не послушает?

– Да. Он грозил открыть «старику», кто они такие – Мигуэль с Педро. И он говорил, пусть и меня вышибут отсюда, но ты со своими ублюдками пойдешь по миру. И еще стращал, будто бы в Городе Надежды должна произойти чистка, всех неугодных сошлют на Большую землю, и Педро в первую очередь, если он не послушается старого друга. Он говорил все это и курил.

– Курил? – ужаснулась я. Для меня это было кощунством!

– И курил и пил спиртное. Мой Педро попробовал только одну рюмочку, клянусь пресвятой девой, а от сигарет отказался.

– К чему же склонял Педро его старый друг?

– Чтобы Педро подговаривал всех защищать свои «права», угощал бы сигаретами, подносил выпивку и требовал бы от дирекции отмены всяких там запретов. И чтобы привозили из Австралии настоящее мясо, не то откажутся от работы. Он уверял, что недовольных много. Дай им только сигнал. И напоследок потребовал, чтобы Педро и эти недовольные выбрали бы его, Мурильо, одним из директоров.

– И вы все это слышали, Мария?

– Я вступила в мужской разговор, потому что тревожилась за детей. Я сказала, что не надо бояться чистки, что можно обратиться к вам, сеньора, что вы душевная женщина. И тогда Мигуэль стал зло смеяться. Мне страшно повторить его слова.

– Повторите, Мария, это важно.

– Но они касаются вас, несравненная наша заступница.

– Все равно. Это нужно для следствия.

– Для следствия? – испугалась Мария. – Он назвал вас распутной женщиной, которая якобы продалась старику, чтобы ловко устроиться здесь со своим бывшим мужем, сделав его любовником. И будто сыночек ваш вовсе не от старика, который на это не способен, а от бывшего мужа и вы вдвоем старика водите за нос.

– Какая мерзость! – не выдержала я.

– Именно мерзость, сеньора. Я тут не выдержала и ударила Мигуэля в морду, иначе ведь не назовешь его свиное рыло. Он бросился на меня с кулаками. Тут Педро ввязался в драку, и мы вдвоем так отдубасили негодяя, что он вылетел с лестницы нашего второго этажа. Добавлю, что и ребятишки наши помогали нам. Это была драка так драка! Всем семейством, да простит мне пресвятая дева. И мы выбросили вслед ему его дрянные фляжки, из которых Педро должен был угощать спиртным своих друзей.

– Спасибо, Мария. Теперь ясно, кто принес в самолет чемодан.

Остап и Спартак, едва Мария закончила свой рассказ, пообещали привести Мигуэля Мурильо.

Он был отвратителен, этот тип, неопрятный, опустившийся, с одутловатым лицом и синяком под глазом. От него несло перегаром.

– Не верьте ни одному слову из того, что наговорила на меня эта ведьма, – сразу начал он, даже не выслушав моего вопроса. – У нас здесь учреждение Организации Объединенных Наций, и я требую присутствия при разговоре со мной беспартийного чиновника ООН. И моего адвоката из Филадельфии.

– Вам еще придется говорить в США со следователями и другими чиновниками и вызывать своего адвоката. Вы принесли в самолет чемодан журналиста?

– Я не знаю, что в нем было. Наверное, обычное барахло.

– Не слышали ли вы в чемодане тиканья часов?

– О сеньора! Меня изувечила эта проклятая семейка. Я стал туг на ухо и ничего не слышал. Я и вас-то слышу с трудом.

– Современные адские машины делают без часовых механизмов, – заметил Спартак. – Химический или радиоактивный запал.

– Ясное дело, – согласился Остап. – Нормально. Из такого типа признание добрым словом не вышибешь, надо припереть его к стенке.

– Что он говорит, сеньора? Я требую, чтобы его слова были переведены на принятый здесь международный язык.

– Он говорит, – сказал Спартак по-латыни, – что вас, господин Мурильо, надо припереть к стенке.

– Что? – испуганно завопил Мигуэль. – Меня хотят поставить к стенке, расстрелять? Это самосуд! Я требую вмешательства академика Анисимова. Он не допустит расстрела ни в чем не повинного человека, который позволил себе лишь выкурить одну сигарету. За это не расстреливают, не расстреливают!..