Анисимов заворочался на койке, хотел вытянуться. Что это? С чего это так болит все тело, словно его били цепами и не оставили живого места. Цепами молотили пшеницу в родной деревне, если пшеница уродилась, а не щетиной поросла бороздка. Какое же это странное последствие отравления! Надо поговорить с доктором Танагой и профессором Шварценбергом.

– Почтенный академик! Извините. Как вы поживаете, каково самочувствие?

Это по-английски спрашивает доктор Танага. Почему по-английски? Или он забыл, что Анисимов понял бы и по-японски?

– Аэлита, – прошептал Анисимов. – Вы здесь?

Он хотел, но не мог открыть глаза.

– Я здесь, Николай Алексеевич. Я ждала этого мгновения, я не знаю, сколько времени ждала! Честнее слово! Ах, как я счастлива!

– Мишель? Как Мишель?

– Николай Алексеевич, родной… да что вы!

– А Шульц?

– Вальтер здесь. Он вышел.

– Разве он уже ходит?

Аэлита с ужасом посмотрела на Танагу, она даже по-японски не решалась сказать, что Николай Алексеевич не видит! И у него амнезия! Полная потеря памяти, вычеркнувшая все события последних лет. Жестокие последствия травмы, повреждение черепа…

Анисимов открыл глаза.

Нет! Он видел…

Он лежал в знакомой больничной палате, ее называют в госпитале особой. Около него Аэлита… его Аэлита. И это главное! Все остальное второстепенно! К ней склонился Танага, он его узнает! Все привычно. Сейчас войдет со своей почтительной свитой профессор Шварценберг, важный и надутый как индюк. Так прозвал его неистощимый Мишель. Но как он будет смеяться, если ему рассказать о его мнимой смерти в чужом сне!

– Николай Алексеевич, родной, закройте глаза. Вам еще рано. Постарайтесь уснуть.

– Уснуть? И снова видеть продолжение фантастического сна? Нет! Я должен и вам, и Мишелю, и Шульцу – всем рассказать, что увидел… Это весьма поучительно. Представьте себе (как вы любите говорить) оживший проект! Мне приснилось, что я вместе с энтузиастами осуществляю наш замысел. Честное слово! – И он рассмеялся.

У Аэлиты полились слезы из глаз. Видеть перед собой бессилие титана, каким ей представлялся всегда Анисимов.

Это было выше ее сил.

– Вы прилетели? – спросил Анисимов, отыскивая руку Аэлиты.

– Да. Прилетела, – пролепетала Аэлита, вспоминая космос.

– Как хорошо. Теперь мы не расстанемся.

– Никогда, Николай Алексеевич! Теперь – никогда!

– Ну вот. А я во сне видел невесть что. Будто вы и впрямь марсианка и отец у вас гуманоид. И будто мы расстались навсегда.

– Это было бы ужасно, Николай Алексеевич. Я не смогла бы! Честное слово!

– Узнаю вас, узнаю, родная. Как хорошо, что вы здесь. Но почему Мишель так храпит? Раньше этого с ним не бывало.

– Это… это… – Аэлита не смогла выговорить, что рядом с Анисимовым в богатырском сне спит Спартак, подледный Антей, как назвала его Тамара. Его поместили сюда, к командору, потому что судовой лазарет был переполнен пострадавшими при обвале.

– Я вас должна обрадовать, Николай Алексеевич, ведь никто не погиб. Так счастливо все обернулось, – нашлась Аэлита.

– Никто? И даже бразильский профессор? Значит, все это обычные больничные слухи. Вы обрадовали меня, девочка. Когда я поднимусь, то непременно расцелую вас.

– А я-то как вас расцелую, когда вы встанете, Николай Алексеевич.

– Ну, если все так радостно, моя девочка, то хочу взять с вас слово.

– Какое слово, Николай Алексеевич?

– Вы не боитесь моей дряхлости?

– Да что вы, смеетесь? Вы полны сил и надежд!

– Да, да, надежд! И мы хотели назвать наш подледный город Городом Надежды. Но у меня есть еще одна надежда.

– Николай Алексеевич, знайте, я на все, на все согласна, но сейчас вы должны уснуть.

– Не раньше, чем вы скажете, на что вы согласны.

Аэлита наклонилась к самому уху Анисимова и прошептала так, что только он один мог слышать:

– Стать вашей женой.

– Спасибо, родная. Вот теперь я спокойно усну, несмотря на храп Мишеля.

И Анисимов снова забылся.

Заглянул выходивший доктор Танага:

– О чем он говорил, Аэри-тян?

– О-о! О счастье, милый доктор, – улыбнулась ему в ответ Аэлита.

– О счастье? – озабоченно нахмурился врач. – Это хорошо.

И они замолчали. Оба знали, что еще ничего не известно: вернутся ли к академику память, здоровье и его способности?

Но Аэлита твердо решила, что, как бы ни повернулось дело, она останется с Николаем Алексеевичем навсегда. Ведь «Любить – значит жить жизнью того, кого любишь»! Она шепнула эти слова засыпающему Анисимову. Он ответил слабой улыбкой и ровно задышал. И своим выздоровлением он докажет всему миру правоту доктора Танаги, решившего, что он достиг всего лишь среднего возраста мужчины. Да! Мужчины!.. И Аэлита покраснела… хотя никто не мог услышать этих ее мыслей.