Шрифт:
Богиня любви Афродита, воплощение женской красоты, рожденная морской пеной…
И множество других «узкоспециализированных» богов светлого Олимпа, которым противостоит брат Зевса Аид, правящий скорбным царством теней.
Украдкой подобрали мы бесценные сувениры, крохотные хрустевшие под ногами кусочки мрамора. Лишь много лет спустя я узнал, что туда по ночам завозили на самосвалах битый мрамор из карьеров специально для легковерных и жадных туристов, готовых растащить «на память» памятники беломраморной старины.
Довольные и взволнованные, вспоминая известные с детства мифы, шли мы по шумным улицам древнейшей из европейских столиц.
Афины в отличие от Рима с его остатками Колизея и раскопанными руинами прямо на улицах ничем, казалось, не напоминали своего древнего прошлого, но…
На углу переполненного машинами проспекта стоял продавец губок, величественно запрокинув голову, словно рассматривая видимый отсюда Акрополь, и держал на плече палку с ворохом губок, не поддельных, а собранных ныряльщиками со дна морского, чем-то похожих на детские воздушные шарики.
Задержавшись у перекрестка, мы все еще говорили о богах Олимпа, об их борьбе с титанами за власть над миром. О том, как они влюблялись, плодили детей, вели вполне человеческий образ жизни и следили за людьми, помогали героям, а великого героя Геракла даже сделали бессмертным.
– Рад, что наши древние боги занимают вас, – на чистом русском языке обратился к нам продавец губок. – Жаль, не вижу вас, мои бывшие земляки.
– Но мы перед вами, – начал было поэт, но спохватился, поняв, что старик слеп.
– Я родился в Колхиде, – продолжал тот, – жил там на берегу вашего Черного моря и до сих пор своими уже незрячими глазами вижу Кавказские горы и ту скалу, к которой бегал еще мальчишкой, ту самую, к которой был прикован Прометей.
Он произнес это с таким серьезным видом, что мы переглянулись.
– Я мог бы многое рассказать вам о Колхиде, о золотом руне, об аргонавтах, об Одиссее, Геракле…
Старый грек заинтересовал нас.
– Вы давно перебрались на родину? – спросил поэт.
– На «родину предков», – отозвался старик и раздраженно махнул рукой. – Отсюда виден Акрополь, но, увы, не видна наша с вами родина.
– Вы тоскуете о ней?
– Потому и заговорил с вами, услышав знакомую речь.
– Да, мы под впечатлением Парфенона! Какой непревзойденный гений создал его?
– Великий зодчий Фидий, друг Перикла, оратора и воина, мечом и словом подчинявшего себе всех. Но, увы, уже без него, – вздохнул старик, – гениальный зодчий по навету врагов, приписавших ему хищения, умер в тюрьме. Но разве найдется в мире столько золота, чтобы оплатить его творения, которыми спустя двести пятьдесят веков любуются люди Земли?
– С вами интересно говорить, – признался поэт.
– Я мог бы вам рассказать много интересного, чего почти никто не знает.
– Может быть, мы пройдем в кафе напротив? – предложил художник.
– О нет, почтенные гости! Там «Брачное кафе», туда приходят только люди, желающие вступить в брак, познакомиться. Боюсь, что нам с вами там делать нечего. Я проведу вас в другое место.
И он двинулся по тротуару. Мы шли за ним, видя, как колышется за его спиной огромная связка губой.
Подошли к кафе с вынесенными на тротуар, как в Париже, столиками. Усатый официант усадил нас за один из них, а мы, скинувшись своей туристской мелочью, хотели угостить нашего спутника, но он запротестовал, сказал несколько певучих слов официанту, и тот исчез.
Вскоре он вернулся, неся бокалы с чем-то ароматным, что нужно было потягивать через соломинки.
– Никак не могу освоиться с тем, что нахожусь на территории Древней Эллады, – сказал художник.
– Так посмотрите вокруг, – сказал слепец, словно видел все лучше нас. – Разве не найдете вы среди людей носатых и мясистых и тех, кто похож на древнегреческие статуи? Девушки, юноши… Представьте себе их с античными прическами, с ниспадающим складками одеянием… Не могу вам помочь в этом, но уверен…
Но он помог, помог! И был прав, слепец! Слепыми оказались мы, зрячие! Люди, сидевшие за другими столиками, прохожие на тротуаре если не все, то некоторые из них стали восприниматься нами как дети Эллады.
Вот юноша! Если вообразить себе его в тупике, с лентой на лбу, удерживающей пряди волос, его копию можно было бы поставить на пьедестал в музее!
А эта девушка, что так заразительно хохочет с подругой! Да обе они с удивительно правильными чертами лица, с линией лба, продолжающей нос, превратись они по волшебству в мрамор, могли бы поспорить с творениями древних мастеров!