Всё у меня пошло под откос. Всё разладилось. Даже жизнь повисла на волоске. А если и Тристан?

Я готовила себе ужин из варёной курицы и фасоли, иногда посматривала на птицу, оглядывала всю нашу кухню… и представила себе историю моей мамы наоборот, наоборот для Триса. Что если бы он не догнал автобус, а я бы не вышла из него? Что, если бы он прожил бы вот эти самые пять лет без меня и в нынешнее время встретил… да ту же Монику. Как мама спустя пять лет встретила папу. И стали бы они жить, и появились бы у них дети, и был бы он счастлив с семьей, через тридцать лет отмечал бы годовщину, а я, старушенция лет шестидесяти приплелась бы ночью в чужой "Сожжённый мост" и заявила, что хочу найти человека, много лет назад одолжившего мне зонтик. И является к Тристану Сыщик, говорит всё как есть, спрашивает — согласен "догнать автобус"? И он отказывается.

Не получается ли так, что то, что я считаю счастливейшим случаем в моей жизни, на самом деле жизнь Триса рушит? Он живёт со мной впустую. Из-за меня, возможно, он не может встретить свою настоящую и единственную, потому что я изменила вектор.

Неужели действительно лучше не быть на свете? Не существовать в жизни Тристана никогда, ради его же личного счастья?

Я оставила ужин, и ушла в комнату спать. Закрылась покрывалом и стала плакать, мне было очень себя жалко. Я не хотела умирать, ни вообще, ни даже для одного человека. Но если ради него, потому что он мне близок и дорог, ради него можно было бы пожертвовать этой встречей? Если бы я точно знала, что он будет счастливее, живя другой жизнью?

А мама? Откуда я знаю на самом деле, — тоскует ли она втайне о несбывшемся? Думает ли она о том, что её жизнь сложилась бы благополучнее, чем есть, с загадочным попутчиком Филиппом? Кто знает…

Как же мне было плохо. Я спала урывками, потом долго умывалась холодной водой, чтобы хоть немного ушли припухлости от нарёванных глаз. Уходя, оставила Трису записку на случай, если он ночь проведёт дома, что на завтрак только несостоявшися ужин, что воробышку я оставила блюдечко с молоком и мякишем, и что сама не знаю, когда вернусь завтра.

Слава богу, ночь прошла для меня быстрее, чем я ожидала. Вельтон много рассказывал историй, и Летописец работала не долго, — Филипп ушёл минут через двадцать, и история получилась короткой. Слушать мне её не хотелось, но пришлось, не подавая вида, проявлять интерес. Пуля читала вслух.

Завтрашней ночью Нил должен был отправиться на поиски, значит, завтра решалась моя судьба.

По дороге в мастерскую я завернула ко льву.

— Вот почему, глядя на тебя, нельзя сказать, что ты мёртв? Ты ведь был глыбой, ты родился из под резца скульптора сразу таким. Ты никогда не был львёнком, никогда не охотился, никогда не дрался с другими львами на самом деле. А почему же на тебя смотришь и не веришь очевидному? Из-за этих старых шрамов? Из-за этих репейников и свалявшейся шерсти? Из-за чего? Почему ты каменный, а как живой? А я как живая, а на самом деле каменная, а?

Лев мне не отвечал.

— Ты никогда не сомневался в том, что ты лев, всегда носил свою шкуру. В этом весь секрет. Ты был самим собой ещё в задумке автора, неважно из плоти и крови ты создан или из камня, если ты лев, то ты лев…

Скульптура умирающего зверя навсегда застыла в единственном миге, — он столетиями лежал в одном положении, вечно находясь между жизнью и смертью — ни туда, ни обратно.

Тристана дома я не застала и сегодня. Опять записка "Поел, поспал. Закажу тебе на десять вечера доставку пиццы".

— Какая забота! — Я скомкала бумажку и выбросила её в мусорное ведро. — Птиц! Тебе же на свободу нужно, скажи, как мне тебя выгнать? Лети в вентиляционное окно, сейчас же! Чуешь, оттуда свежий воздух идёт, там свобода, воля, там солнышко и твои друзья — птички…

Поднимаясь по лестнице Здания, я приглядывалась ко всем хорошо освещенным участкам подъезда. Было страшно идти на работу сегодня, было страшно сидеть и ждать возвращения Нила. Но и из дома я ушла намного раньше, потому что сидеть в четырёх стенах тоже стало невозможным. Я не могла заставить себя бездействовать, но и не знала, что делать, — куда бежать? Кого звать на помощь? Как убить эти предстоящие часы ожидания? Агентство, естественно, было ещё закрытым. До половины двенадцатого, как и все прочие двери Здания, дверь нашей конторы была под замком. Без всяких ключей, — она сама блокировалась с полседьмого утра и до ночи. Сидеть на лестнице мне расхотелось.

— Хорошо, прогуляюсь немножко по Вишнёвому переулку.

Спустившись уже пару этажей вниз, я услышала скрип и остановилась. Одна из дверей на лестничной площадке приоткрылась, и в довольно широкую щель я увидела часть коридора. Третий раз я с этим сталкивалась… и, может быть, именно в этот раз мне стоило перебороть свой страх, и воспользоваться приглашением… чего мне было терять?

А если Здание хочет открыть мне тайну? Или передать новое послание или посылку? Или даже помочь мне?

— Ты хочешь мне помочь? — Я спросила шёпотом у двери, леденея от страха, и та тут же открылась ещё шире. — Вельтон заставлял нас заучивать правила… нельзя выносить из тебя вещи, нельзя ничего убирать и наводить на площадках порядок… двери никогда не открываются и нельзя пробовать их взломать… нельзя бывать в заброшенных квартирах… нельзя…

Дверь открылась передо мной совсем. За коридором я увидела вторую приоткрытую в комнату дверь, а за ней был такой же тусклый — тусклый свет, как и здесь. Сделав три очень трудных для себя шага, я остановилась около порога и очень медленно занесла ногу. Чувства у меня были такие, словно сейчас мне нужно было ступить на неведомую планету, которая находится за сотни тысяч световых лет от родной Земли. Или ступить за черту заколдованного круга, мир за которым сведёт тебя с ума и никогда не отпустит обратно. Только шагнёшь, как дверь захлопнется. Навечно!