— Сейчас спрыгну и полезу к тебе в окно. Ты этого хочешь? Между прочим, Геле, эти штаны, которые я ношу и эта обувь просто создана для того, чтобы лазить по заборам, а в платье это было бы невозможно. Гелена, открывай! Иначе я тоже буду называть тебя старой ведьмой, слышишь? Я сдаваться не собираюсь, хоть десять раз меня прогони!

Кажется, что в окошке шевельнулась занавеска, но, быть может, это мне и показалось.

— Гелена, я всё равно не хочу танцевать на лесных полянах и нырять в морские глубины. И по полям бегать тоже не хочу. Но знаешь… я с ума схожу от дождя. Я люблю чувствовать дождь, каждую его капельку, и люблю ходить босиком по лужам. И платья я тоже ношу, только не всякие, и редко. Ну, Геле! Я упрямая, и не уйду, а ещё я на зло могу приносить тебе каждый раз коробку шоколадных конфет, я же знаю, что ты их не любишь. Я буду делать это из вредности! Не веришь, посмотри мне в глаза. А ещё я хочу сказать тебе, что люблю Тристана! Я могу сказать об этом вслух, мне уже не страшно, только, конечно, если его самого нет рядом. Я люблю Тристана!

Дав себе передышку, я снова вгляделась в окошки, ожидая, что старуха дрогнет и хотя бы выглянет.

— Ещё мне удалось выпустить на свободу воробышка… Гелена!

— Да хватит горло драть, — раздалось сзади, — прыгай уже и сама открывай мне калитку.

Она стояла на дороге сзади, положив две авоськи из магазина к ногам.

— А ты давно здесь?

— Подошла как раз, как ты на столб села.

— Ты слышала, что я сдаваться не собираюсь?

Геле заулыбалась беззубым ртом, не смогла больше держать серьёзное лицо:

— Вот дитё… малое дитё!

Нет, она ни о чём меня не расспрашивала, не выпытывала и даже не смотрела вопросительно. Было всё так, словно никуда она меня не прогоняла, и никакого разговора между нами не было. Геле занялась чайником и птицами, а я, присев за её стол, вдруг почувствовала, что неимоверно устала и хочу спать. Я почувствовала не столько физическое, сколько нервное истощение. Как если бы в моей душе за один миг выпала годовая норма осадков и случилось настоящее наводнение. Потоп. Переполненность разными чувствами. И как же мне захотелось хоть немного облегчить себе душу и выговориться. Но никому нельзя рассказывать об агентстве. Значит, ни под каким предлогом, невозможно было Гелене объяснить, что в эту ночь я боялась за свою жизнь, вернулась в прошлое, едва не потеряв настоящее и… многое, многое, многое…

— Геле, а можно я у тебя посплю немного, а?

— Спи.

— Геле, — я посмотрела на её босые морщинистые ноги, — а сколько тебе лет?

— Много.

— Ты хоть раз за все свои годы хотела что-то изменить? Кого-то вернуть, что-то исправить, повернуть однажды на перекрестке в другую сторону, чем прежде?

— Хотела и не раз. Только это чувство быстро проходило.

— А хоть одно осталось до сегодняшних дней?

— Нет. Что было, то было. И всё моё.

Мы попили чаю, и Гелена застелила мне диван на летней веранде, на которой давно было пора перестилать полы. Так непривычно было засыпать на открытом воздухе, когда вокруг так много света и звуков. У себя в комнате я создавала темноту и тишину, и жизни за окном слышно не было. Но, несмотря на непривычную обстановку, я всё же ускользала в сон.

— Это ещё не начало, Гретт. Это ничто, — я почувствовала, как старушка присела на краешек рядом со мной.

— А? — я едва разлепила глаза.

— Многие начинают новую жизнь с понедельника, только потом, когда видят, что ничего не меняется, возвращаются в старую колею.

— Ты о чём?

— Думаешь, именно с завтрашнего дня вся твоя жизнь изменится? Ладно, спи… — и она стала гладить меня по голове.

В Здании, у самого входа я встретила Триса, и выяснилось, что никто из нас не ночевал и не завтракал дома. Значит, он не видел, что воробышка нет. И не видел, что нет фотографий. Мало вероятного, что он заглядывает в альбом каждый день.

Ночь прошла без посетителей. Пуля разговаривала с Зариной всё время, обсуждали что-то про отношения и про то, какие все мужики "гады". Меня в разговор не звали, я из другой истории. Нил сам травил байки про свои путешествия, но исключительно Вельтону. Трис был занят чертежами для Моники, которые не успевал делать на работе, а про меня, наверное, Нил подумал, что не интересно будет. Я не знала, чем занять себя всю ночь. Прежде хоть тоже работала над заказами, но ведь сейчас я оставила себе только педагогику в университете, сама так хотела.

Утром, на занятиях, я получила списки желаемых тем для повторения. А когда возвращалась с работы домой и зашла в фотомастерскую, выяснилось, что из-за внезапных технических неполадок копии фотографий ещё не готовы. Я ругалась, и предложение оставить телефон, чтобы мне сообщили, как только заказ будет готов, отвергла напрочь. Мало того, что риск с обнаружением пропажи возрос, так ещё не хватало, чтобы Трис взял трубку некстати.

— А вернуть их можно? Отменить заказ?

— Только через два дня. Лаборатория закрыта на время.

Я смирилась и в этот раз, что поделаешь.

А дальше, в сами субботу и воскресенье, и с началом недели, я поняла, о чём мне говорила Гелена в тот день.

Тристан на все выходные оставил меня одну, неизвестно где он спал, и спал ли толком вообще, но приходил он на работу в агентство измученный. Мы виделись только там, по ночам, а днём я сидела в пустой квартире. В воскресение разок, развлечения ради, сходила сама в кино и кафе, но удовольствия мне это не принесло. В фотостудию на выходные не заглядывала, а в понедельник передо мной снова извинялись за неудобство, но заказ готов не был. Я провела первое из повторных занятий, съездила к родителям, заглянула к Геле, и возвращалась домой спать со странными чувствами.