Шрифт:
Тот уже перекусил, лег, подстелив ватник, на спину и смотрит в небо.
— Не знаю. Еще не соскучился.
— А как соскучишься?
— Уволюсь.
— Чего ты ищешь в Карелии, на Колыме? Не могу таких, как ты, летунов понять. Носитесь, шатаетесь по белу свету. Ради чего?
.. У Всеволода смуглое, обветренное лицо, немного жесткие серые глаза. Жует былинку. Почему он носится по свету? Потому что на одном месте скучно. Пока молодой, можно пошататься. Увидишь новые места, людей. Хотя, в общем, везде одинаково. Везде люди стремятся к оседлости. Особенно женщины. Познакомишься с какой-нибудь, а она на другой день намекает о загсе, о квартире...
Будай жадно слушает. Я знаю, что сам он никогда не осмелится сорваться с насиженного места. Разве только переведут в соседнее лесничество. Живет со своей Алиной, все у него исправно, во всем порядок. Тем не менее ветры странствий увлекают и его.
Будай поджидает леспромхозовскую машину. Он хочет переправить вытрелеванный лес в Маховец. Я завожу «Иж». Ношусь до вечера, встречаюсь с лесниками, с техниками. Все должны знать, что лесничий приступил к исполнению обязанностей.
V
Стася не приехала. Украдкой я прошел мимо дома, где она квартирует. Форточка в окне закрыта. До занятий остался день. Затем я подался к фельдшеру Шпаку, но дома его не застал. Шпак на охоте. Сидит в ивняке, возле болотных озер, караулит жирных чирков. Он всегда на охоте. Касторку, разные порошки выдает жена. Таким манером Шпак живет в Маховце лет двадцать. Ни одной жалобы за это время на него не было.
Я направляюсь домой, намереваясь почитать. Но перед самым лесничеством меня встретил физик Василенко. С ходу закричал:
— Два часа тебя ищу, Левонович! Пошли, брат, пошли, а то и так порядком опоздали... Куда пошли? На веселое сборище, конечно. Разве ты забыл, что Маховец дал миру шестьдесят учителей. По числу интеллигенции, вышедшей из села, Маховец занимает первое место в районе. Да, да, первое. Вот тебе точные цифры. Шестьдесят учителей, тридцать два агронома, врача, инженера, двадцать шесть офицеров, из них два полковника и один генерал... Считаешь, что на две сотни дворов многовато? Сам знаешь, земля здесь плохая, потому люди и искали другого образа жизни...
Впрочем, я все понимаю. Из Маховца действительно вышло немало учителей, работающих в окрестных деревнях. Незамужние проводили каникулы у родителей, а теперь разъезжаются по школам. Устраиваются проводы. Такая же вечеринка была в прошлом году, но я тогда не пошел.
В душе теплится слабая надежда, что увижу Стасю. Может, она приехала, сидит там, куда ведет меня Василенко? Зачем же в таком случае он старался? Но я отгоняю эту мысль. Стася на веселые сборища не ходит. Здесь, в Маховце, поведение ее безукоризненно. Относительно Стаси мне все понятно: есть Виктор, он заслонил ей свет.
Скорее всего, Василенко старается для кого-то другого. Меня пытаются женить, поэтому охотно приглашают на именины и вечеринки.
Проводы устроены в доме учителей-пенсионеров Свиридецких. Дом этот просто отличный и, может, даже самый лучший в Маховце. Он кирпичный, просторный, оштукатуренный, побеленный, с мезонином и четырехскатной жестяной крышей. Около дома большой сад с дорожками, увитой диким виноградом крытой беседкой и самодельным фонтаном. Портит вид дома и сада излишне высокий забор, оплетенный вверху колючей проволокой. Свиридецким, хоть они и на пенсии, не стоило бы натягивать на забор эту проволоку...
Компанию застали в сборе. За столом человек двадцать. Из хорошо знакомых мне — Будай и мастер цеха ширпотреба Анисковец, черный, наполовину седой, с неподвижной правой рукой. Меня посадили между Терезой и Вандой, дочерьми Свиридецких. Будай, сидящий напротив, подмигивает, прикрыв ладонью рот.
Тереза и Ванда довольно красивые. Похожи одна на другую мало. Старшая Свиридецкая более приметна лицом и фигурой. Улыбаясь, она по-кошачьи сужает глаза и облизывает красные сухие губы. Ванда — скромнее, взгляд ее глаз с длинными ресницами мягок и доверчив.
Мы вспоминаем начало учебного года, затем по очереди учительниц. Полоса неловкости прошла, поднимается гомон. Я как бы бросил компании вызов, налив в стакан пива. Тереза попыталась отобрать у меня стакан, и наши руки скрестились. Она стрельнула в меня суженными глазами.
Неожиданно я услышал имя Стаси. Разговаривали между собой Алина и черненькая, как мушка, жена мастера Анисковца.
— Летчик женатый. Уже два года. Ребенок есть. А с ней играет, как кот с мышью...
Не знаю, говорили они для меня или просто так. В Маховце нас со Стасей мало видели. За весь год я был у нее только два раза. И еще несколько раз мы гуляли за селом. Но было темно, и никто по дороге не встретился.