Вынимая документы из кармана Кости Титка, Василь не может удержаться от слез. Костя как живой. Точно уснул. Только голова в крови. Осколок попал немного выше затылка.

Василь не думает о том, что не любил Костю и даже не хотел, чтобы он был в отделении. Теперь ему кажется, что Костя был самым близким товарищем. Предчувствовал смерть и перед ним, Василем, исповедовался. На его глазах погиб. Как герой отдал жизнь. Был ранен в руку. Чубуков приказывал отправляться в тыл... Не пошел все же..

Василь в отчаянии. Смерть Кости Титка его особенно потрясла. Убивает знакомых, близких товарищей. Наверное, напрасно они все так добивались вместе ехать на фронт. Среди чужих людей было бы легче. Попали в проклятое место. Каждый метр земля простреливается, вспарывается минами, снарядами, осколками железа и камня.

Соскочив с танка, Василь видел, как с неумело перебинтованной рукой Костя полз к кусту можжевельника и в свое последнее мгновение вздрогнул, застыл под ним. Его, наверное, ударило осколком или камнем.

Василь в эти минуты безразличен ко всему. Даже к собственной судьбе. Его не оставляет мысль, что всю свою жизнь он только то и делает, что вот так, как теперь, поднимается, несколько метров бежит, затем падает, вжимается в землю, стараясь слиться с нею, наскребывает саперной лопаткой небольшой брустверчик, чтобы можно было за ним спрятать голову от осколков и пуль, тянется к замшелым валунам, которые надежнее берегут.

По валунам, высекая огонь и струн каменных брызг, бьют снаряды; ударяясь о валуны, с диким треском разрываются мины. Василь оглох, громыхание боя отдается лишь болью в ушах — наверное, повреждены перепонки. Вот в таком пекле полегла почти половина бойцов, убило и двух хлопцев из местечка, с которыми Василь ехал в маршевой роте.

Из трех танков подбиты два. Они горят, дымят, точно внутри них смола. Третий танк, сбавляя ход, скрежеща траками о камни, постреливая из своей пушки, ползет по извилистой дороге к седловине горы.

Во второй половине дня бойцам становится легче. Артиллерия, в том числе дальнобойная, непрестанно крошит гору. На дороге новые танки. Они продвигаются вперед осторожно и все время бьют по доту. По небу текут белые чистые облачка, время от времени брызгая кратким дождем, точно стремясь остудить жар боя.

Танки продвинулись вперед, пехота головы не может поднять. Она отрезана от танков. Меж танками и пехотой остались неуничтоженные пулеметные гнезда, бронеколпаки.

Пробил час Мелешки. Чубуков назначил его подрывником, выделил двух помощников. Один из них, белесый, похожий на мальчика ефрейтор Гаврилов, карел по национальности, тоже был в партизанах. Их отряд размещался на советской территории, но несколько раз переходил линию фронта, совершая диверсии во вражеском тылу, на железных и шоссейных дорогах.

Пулеметное гнездо — в развалине между валунами. Подрывники, насколько это позволяло, подползли. Забрасывают вражеский пулемет гранатами. Но нелегко попасть точно в цель. Недолет, перелет. Битый час осаждают бойцы кучу камней. Никакого проку. Пулемет вновь и вновь оживает, сеет смертоносными очередями.

Подползти вплотную к куче камней невозможно. Вокруг голое пространство. Наконец взмокший Мелешка находит длинную жердь. С помощью ее сверток тола с подожженным бикфордовым шнуром подтаскивают к амбразуре. Взрыв. Подрывников забрасывает землей, каменным крошевом, но пулемет наконец-то умолкает.

Танки взобрались на вершину пригорка. Прямой наводкой бьют по амбразурам дота. В упор стреляет по толстым железобетонным стенам полковая артиллерия. Снаряды рикошетят, отскакивают огненными мячиками. Глухо садят дальнобойные пушки. Каждое удачное попадание тяжелого снаряда окутывает вмурованное в гору мрачное четырехстенное укрепление дымом, отваливает от нее каменную глыбу.

Наконец дот сокрушен. Из-под разваленных цементных плит торчат ребра стальной арматуры. Словно железные зубы каменного страшилища.

За горой открывается равнина. До самого вечера роты, батальоны идут вперед. Какое множество людей, танков, самоходок, автомашин, всякой техники! Нескончаемым потоком все это спускается с горы, забивает проезжую часть шоссе и обочины, все обозримое пространство. Василю, когда он лежал под снарядами и минами, казалось: ничего живого не осталось. Осталось, однако.

Вперед, вперед — никто не думает о потерях! Некогда думать. Еще не выполнена главная задача. Нельзя думать. Если позволишь себе печалиться по тем, кто шел с тобою рядом и теперь лежит в земле, не хватит сил, духа, чтобы выполнить главную задачу.