— Давай! — кричит Мелешка, толкая кулаком в спину помощника, требуя новый диск.

Среди вражеских солдат полная паника. Даже отстреливаться не пытаются. Бегут и падают, скошенные беспощадными огненными очередями.

Только небольшая кучка солдат, сгрудившихся на обочине шоссе, догадывается поднять руки. Дрожат, жмутся один к одному. Пленных не трогают. Им подают знак, и они быстро, с поднятыми руками перебегают шоссе.

Самоходки напоминают разъяренных страшилищ. Круто задирают железные хоботы, подминая радиаторы и кузова автомашин, сбрасывая железный лом под откос. Полотно шоссе в масляных, бензиновых пятнах. Огонь с обочины, с обломков машин перебрасывается сюда, жадно лижет асфальт.

Уже совсем светло, хотя солнце еще не поднялось. Еще не скоро оно поднимется. Белая ночь от обычного дня отличается вот этим призрачным полусумраком, царящим всего два-три часа.

Левоненко из отделения Василя Лебедя Чубуков забирает.

— Поведешь пленных! — приказывает. — Будешь старшим. Найду еще кого-нибудь.

Чубуков окидывает быстрым взглядом Василя, но тотчас же взгляд отводит. Молодому воевать надо, конвоиром пойдет еще какой-нибудь сорокалетний дядька.

Самоходки рокочут моторами. И сталкивают, сталкивают под откос покореженный металлический лом.

Через полчаса опять стремительный марш. На шоссе то и дело попадаются огромные деревянные барабаны с намотанной колючей проволокой. Но перегородить дорогу этой проволокой охрана не успевает. Разбегается.

Внизу, вдоль берега, тоже проволока. Между колючек щедро поднимается разнотравье. И цветут цветы.

Сто раз был прав Чубуков. Минуют еще одну полосу пустующих, незанятых дотов, дзотов. Сколько бы здесь пролилось крови, если бы не этот стремительный бросок самоходок!

Впереди какое-то селение. С крутого берега, по краю которого змеится шоссе, кажется, что оно на воде.

На шоссе, на его обочине, — взрывы мин. Стреляют со стороны поселка. Видны дымки, которые там возникают.

Подминая придорожные сосны, самоходки сползают в лес. Открывают беспорядочный огонь по поселку.

А вот и «катюши» на шоссе. Их семь или восемь. Сразу же вступают в бой. У-у-у — слышится размеренное тугое завывание, и даже невооруженным глазом видно, как по небу мелькают огненные полосы.

Поселок в огне и дыму. Снаряды, мины прилетают оттуда реже и реже.

Если у Василя и были приятные минуты на войне, то в основном теперь, во время стремительного марша по шоссе, которое петляет у моря. Он как бы чувствует личное удовлетворение от всего, что происходит на его глазах. Был сорок первый год, и вот так же неукротимо по всем дорогам рвались на восток немцы. Теперь им боком выходит. Им и их союзникам...

Со стороны моря вдруг появляется небольшой самолетик. Громко стрекочет мотором, летит над самой землей. Никто даже выстрелить не успевает. Еще мгновение — и от самолетика отрывается длинный шлейф белых листков. Эти листки мотыльками порхают в воздухе.

Бойцы встречаются Василю в основном незнакомые. Из нового пополнения. Даже в его отделении шестеро новичков. В новых гимнастерках, обмотках, башмаках. Среди них — двое бывалых солдат. С нашивками за ранения.

Через некоторое время приказ: «По машинам!» Последние домики поселка догорают. Меж сосен стрелковые ячейки, наспех отрытые траншеи, отстроенные дзоты, брошенные пушки.

В передках пушек — снаряды. Артиллеристы не успели отстреляться, спешно бежали. Даже кухню с еще теплым супом оставили.

В поселке железнодорожная станция, на путях несколько вагончиков, платформа. С моря или, возможно, с еще не очищенного от противника островка в Финском заливе бьет по поселку артиллерия.

Шоссе дальше нет. Сворачивают на грунтовую дорогу. Нещадно трясет, подбрасывает бойцов на самоходках. Колдобины, выбоины. Проносятся мимо поросшие соснами пригорки, валуны.

Впереди еще один поселок. Картина боя в точности повторяется. Опять трофеи: пушки, пулеметы, катушки кабеля.

Бойцы возбуждены боем, стремительным маршем. Но все же чувствуется холодок тревоги. Чувствуется по взглядам, по невзначай оброненным словам. Позади, наверное, немало вражеских сил и техники осталось. Что будет, если дорогу перережут, а батальон зажмут в клещи?

Тревога окончательно развеивается тогда, когда в поселок с северной стороны врывается нескончаемый поток танков, самоходок, машин с пехотой. Даже минометчики со своими лафетами — большими железными кругляшами — сидят на танках, самоходках. Нет, теперь батальон никто не сможет окружить, зажать в клеши.

Склонившись над коробкой рации, командир батальона Чубуков докладывает обстановку. Трубка упорно молчит. Наконец неуверенный голос командира полка Мухина:

— Ты ваньку не валяешь?

— Не валяю, — отвечает Чубуков. — Со вчерашнего вечера прошел двадцать три километра. За десять часов. Разрешите участвовать в штурме четвертой полосы. Захватим Роккала, дальше не пойду...

Всегда решительный, самоуверенный, Мухин колеблется:

— Далеко оторвался. Перед полком могут поставить другую задачу.