Да, я его иногда ненавидела до зубовного скрежета, хотела придушить и в то же время была благодарна за то, что он меня вытащил от дознавателей. Этот самый невозможный, невыносимый, самонадеянный, упрямый и… дорогой сердцу мужчина умирал на глазах.

– Стойте!

Перемахнув через борт, я подлетела к Дранго. Грудная клетка, развороченная, с зияющей опаленной бластером дырой в правом подреберье ужасала. Не понимая, что делаю, обхватила его голову руками и крикнула что есть сил.

– Врача, срочно помогите!

И тут над ухом раздался самодовольный голосок:

– Вы показываете слабость, недопустимую к врагу, пилот. Этот союзный ублюдок подыхает, как и должно, – этот юнец, лейтенантик, что командовал захватом, упивался собственной значимостью и как он считал «блестяще» проведенной операцией.

Я его мнения не разделяла.

Нож Лерго, спрятанный за голенищем сам скользнул в руку, и в следующий момент был уже прижат к сонной артерии незадачливого командира.

– Сейчас же позови врача. Если он умрет, то ты отправишься следом. Мне терять нечего! – И надавив лезвием так, чтобы выступила тонкая струйка, тут же стекшая по желобку ножа, скомандовала. – Живо!

Таниец, несмотря на все свои недостатки, дураком не был, и умирать прирезанным на манер деревенского порося, ему явно не хотелось, потому, как он тут же возопил:

– Врача, быстро!

На крик первым в ангаре появился старпом. Как я позже узнала, до этого он был на капитанском мостике и командовал взлетом.

– Что здесь происходит? – Голос, подобный набату, заставил всех замереть.

Ответом ему послужила тишина. Я была полностью сосредоточена на том, чтобы не перерезать горло своему заложнику раньше времени. Связанный здоровяк, как понимаю – напарник Браена, временно пребывал в отключке. Его, отчаянно сопротивлявшегося, вырубили ударом по затылку. Танийцы же пребывали в ступоре, представ перед грозными очами начальства.

– Тэриадора, отпустите лейтенанта, пока не перерезали ему горло, – поняв, что сейчас наибольшая угроза исходит от нашей «сладкой» парочки, обратился ко мне старпом.

– Сначала пусть его, – кивок в сторону Браена, – отправят в лазарет. Он не должен умереть.

– Хорошо, так и будет, а теперь отпустите. – Тон старпома из командного стал доверительно-успокаивающим, как будто он говорил с маленьким ребенком или душевно-больным. Хотя в принципе, сейчас в глазах всех танийцев именно сумасшедшей я и была. Ну да, официально я уже считалась невестой Ингира, послом мира. Но то, что я сейчас вытворяла, спасая врага, у многих вызвало шок.

– Сначала остановите кровотечение, – я не поддавалась на уговоры.

Старпом впился в меня взглядом. Пленник начал как-то подозрительно оседать, и нож врезался в кожу еще сильнее. К счастью, в этот момент появился врач. В зеленом комбезе и с чемоданчиком он больше напоминал электрика или сантехника, но не жреца Эскулапа. Однако, споро достав пару ампул и универсальный фиксатор, принялся за дело и сомнений не осталось.

Я, как загипнотизированная, смотрела на то, как порхают его руки над раной Браена. Вот аэрозольный баллончик, которым быстро промыли, обеззаразили рану и ампула, вколотая в правое подреберье, чтобы остановить кровь и обезболить. Еще один аэрозоль – стимулятор митотической активности, чтобы началась скорейшая регенерация тканей. Еще несколько уколов, как подозреваю, гормонов и нейростимуляторов.

– Жить будет. Его бы нужно в митокамеру, хотя бы на полчаса, а потом на аппарат жизнеподдержания. Через пару дней будет как новенький – бодро отрапортовал врач.

Только сейчас я посмотрела на его лицо, до этого неотрывно следя лишь за проворными пальцами медика. Это оказался слегка полноватый, с кучей мелких язвочек на щеках, как от сингулярной оспы второго поколения, слегка лысеющий (но судя по зачесам старательно это скрывающий) мужчина лет тридцати.

– Я пришлю ребят, чтобы его забрали в лазарет, – уведомил он старпома и, оглядевшись вокруг и не обнаружив больше тяжелораненных (здоровяк и без врачебной помощи уже приходил в себя, мотая головой), спросил – я могу идти?

Старпом кивнул, и доктор гордо удалился, подхватив под мышку свой чемоданчик.

– Ну? – Выразительный взгляд старпома был красноречивее всяких слов.

Нехотя опустила нож и ко мне тут же подлетели двое танийцев, заломив руки и вывернув кисть так, чтобы выпал нож. Я не сопротивлялась. Зачем?

– Ко мне в кабинет, – коротко скомандовал старпом, хотя уже не старпом, а капитан корабля. Дариш-то мертв.

Уходя, я увидела, как вбежали двое санитаров и бережно положили Браена на гравиносилки. Лейтенант, так неосмотрительно взявший командование на себя при посадке штурмовиков, сидел на полу с потерянным видом и прижимал гемастопер к порезу, оставленному моим ножом. Больше увидеть ничего не дали, толкнув в спину и тем самым придав ускорения по направлению к выходу.

Допрос, состоявшийся несколькими минутами позже в кабине капитана корабля, продлился около получаса, после чего меня отвели в изолятор для особо провинившихся военнослужащих, где и оставили. Сидя на холодном полу, прислонившись спиной к шершавой стене, в комнате полтора на полтора метра с лениво мигающей лампой, я впервые за последнее время была спокойна. То ли сказалась безумная гонка, и я просто устала до состояния полного отупения, то ли вопившая доселе совесть получила поживу: так или иначе, но долг Браену я отдала. Моя спасенная жизнь в обмен на его. В том, что нынешний капитан сдержит слово и не позволит его убить на корабле, не сомневалась – не такой это был таниец. Сдать властям как пленного, отправить в тюрьму по прибытии – это да, но не убить. Не того склада личность.